Она подбежала ко мне, когда я спустилась с последней ступеньки.
– Тётя Амелия, ты выглядишь ужасно.
– Правда? Тогда мне лучше немного привести себя в порядок, прежде чем мы примкнём к остальным.
Все воспользовались вёдрами с водой и полотенцами, а затем удалились в тень. Зная, что Эмерсон откажется возвращаться на «Амелию» до наступления темноты, я захватила корзины для пикника, и мы с удовольствием поглощали еду, а тем более напитки. Было интересно наблюдать, как разделилась наша группа. Я присоединилась к Гертруде за переносным столиком, мужчины расселись по разным камням, а дети отправились к Давиду, устроившемуся в яме. Эвелина была с ним; когда она заняла своё место за столом, я увидела у неё в руках блокнот. Я попросила посмотреть, что там, и она передала его мне с лёгкой загадочной улыбкой.
– Даёшь уроки рисования? – спросила я, листая страницы с нарастающим изумлением.
– Скорее, беру. Какой талант у мальчика, Амелия! Конечно, он ничего не знает об условностях западного искусства, но быстро учится – и он даёт мне новое понимание египетского искусства. Уверена, что он мог бы помочь мне с копированием.
– Это подождёт, пока мы не закончим очистку преддверия. – Я бросила предостерегающий взгляд в сторону Гертруды.
Сегодня утром она выглядела не лучшим образом, глаза затуманились, а мысли явно витали в облаках. Поймав мой взгляд, она прочистила горло и нерешительно начала:
– Я думала, миссис Эмерсон, о любезном приглашении мистера Вандергельта. Я хотела бы принять его, но не думаю, что это будет правильно.
– Почему нет? – спросила я, беря второй бутерброд.
– Быть единственной женщиной в доме?
– Подобные старомодные понятия устарели, Гертруда. На дворе двадцатый век. Надеюсь, вы не подозреваете мистера Вандергельта в недостойных намерениях.
– О нет! Только... Мне было бы намного удобнее, если бы миссис Уолтер Эмерсон тоже жила там. Или Нефрет.
Эмерсон закончил есть. И подошёл к нам как раз вовремя, чтобы услышать последние фразы.
– Вы будете в полной безопасности с Вандергельтом, мисс Мармадьюк, – уверил он. – Ты случайно не знаешь, где я могу достать пишущую машинку?
– Если подумать, – ответила я, – она, вероятно, найдётся у Сайруса. Ты же знаешь, как эти американцы помешаны на технике.
– Отлично! – Эмерсон одарил меня одобрительной улыбкой. – Тогда всё решено. Днём вы можете упаковать свои вещи, мисс Мармадьюк, и к вечеру уже находиться в замке. Позже я подойду к вам с рукописью и скажу, что мне требуется. Можете уезжать прямо сейчас. Я прикажу кому-нибудь из рабочих отвезти вас в Луксор. Закончила, Пибоди? Идём, идём.
И умчался прочь, оставив Гертруду сидеть с открытым ртом. Я изложила объяснения, упущенные Эмерсоном – он предполагает, что другие люди думают так же быстро, как мы с ним – и отправила Гертруду вместе с Селимом.
– Как хорошо, что её убрали с дороги, – сказала я Эвелине. – Теперь можем говорить свободно.
Звучный рёв Эмерсона достиг наших ушей. Эвелина засмеялась.
– Мы вообще не можем говорить, Амелия. Я умираю от любопытства, желая узнать, что вы нашли, но тебе лучше уйти, прежде чем Рэдклифф начнёт ругаться.
Остальные уже подчинились призыву. Следуя за ними, я увидела, как Эвелина вернулась к тому месту, где сидел Давид.
Когда Эмерсона наконец убедили остановиться, барьер исчез, и бо́льшую часть упавших камней убрали со ступенек. Вид того, что лежало внизу – вырубленная в скалах лестница, нырявшая вниз под крутым углом, низкая неровная крыша – не был чем-то тревожащим или необычным, но я заметила, что наши рабочие с готовностью исчезли, как только Эмерсон разрешил им. Абдулла, должно быть, рассказал им о мумии. Как я могла обвинить мужчин в том, что они боятся такого предзнаменования, если оно затронуло даже меня?
– Этого будет достаточно. – Эмерсон вытер влажный лоб грязным рукавом. – Завтра нам понадобится побольше досок, Абдулла, чтобы закончить крепление крыши. Мне не нравится, как она выглядит.
– Будет так, как ты сказал, Эмерсон. И тогда ты возьмёшь... – Его рука как-то странно, судорожно дёрнулась, как будто он не хотел даже указывать на мумию, а тем более называть её.
– Да. – Эмерсон посмотрел на меня. – Иди, Пибоди, я тебя догоню.
Нефрет и Рамзес уже покинули гробницу вместе с Уолтером. Я позволила сэру Эдварду предложить мне руку.
– Вы, должно быть, очень устали, – промолвил он сочувственно.
– Не больше, чем вы, я думаю. – Он был совсем не похож на элегантного джентльмена, которого я когда-то встретила: одежда покрылась пятнами и была измята, а волосы побелели от пыли. Из грязи, измазавшей лицо, весело глядели два синих глаза с красными ободками.
– Я считал себя мастером раскопок, – признался он. – Но по сравнению с вашим мужем Ньюберри и Шпигельберг[186], с которыми я работал в прошлом сезоне – жалкие дилетанты.
– Он будет работать в том же темпе, пока мы не закончим, и вы это знаете. Сможете вынести?
– Я лучше рухну замертво, чем признаю поражение, – ответил он со смешком. – Однако меня беспокоит мистер Уолтер Эмерсон. Если я могу как-то – конечно, с предельной тактичностью – помочь ему...
– Потребуется значительная степень тактичности. Но я благодарю вас и буду иметь это в виду. Вы решили принять приглашение мистера Вандергельта остановиться у него?
Мои колени подкосились, когда я ступила на землю. Не из-за усталости – я наступила на гальку. Мужская рука помогла мне удержать равновесие.
– Я бы предпочёл остаться в отеле, если вы с профессором не возражаете.
– Я не возражаю, – подтвердил Эмерсон. – Если тебе нужна рука, Амелия, обопрись на мою.
Сэр Эдвард поспешил к ведру с водой, а я заметила:
– Эмерсон, ты должен перестать подкрадываться к людям таким образом. Это не только грубо, это нервирует.
– Я хотел услышать, что он так нежно шепчет тебе на ухо, – буркнул мой муж.
– Он не шептал, и вовсе не нежно. Хотя и интересно. Я ожидала, что они с Гертрудой захотят остаться вместе.
– Ты ошиблась, Пибоди. Случается и такое.
Ещё раньше я заметила, что Уолтер не очень хорошо выглядел, но не восприняла это всерьёз до тех пор, пока обеспокоенность не высказал сэр Эдвард. Даже на меня негативно повлияли тяжёлые нагрузки, скверный воздух и тошнотворное зловоние, доносившееся с подножия лестницы. Он повеселел – как и мы! – после купания и смены одежды, но когда мы встретились за ужином, я присмотрелась к своему зятю и не обрадовалась увиденному. Однако воздержалась от комментариев, пока Эмерсон не сообщил нам, что отныне он хочет ночевать у могилы, а Уолтер не стал настаивать на том, что намерен разделить с ним эту обязанность.
– Тебе не следует покидать... покидать судно каждую ночь, – сказал он, предусмотрительно не глядя на меня. – Мы займёмся этим по очереди, Рэдклифф, как обычно.
– Я не понимаю, почему кому-то из вас следует находиться там, – удивилась я. – Абдуллу не обманут во второй раз, и я считаю высокомерием и предубеждением мнение, будто присутствие одного англичанина предотвратит то, что не в состоянии предотвратить пятеро преданных египтян.
Я надеялась, что это прозвучит убедительно, и мне не придётся выражать свою уверенность в том, что Уолтер не справляется с работой, поскольку это только придаст ему ещё больше решительности доказать противное. Не обращая внимания на мои тонкие намёки, Эмерсон сорвал мой план, громко объявив, что он говорит не об англичанах вообще, а о себе в частности, и что, если кто-то сомневается в его способностях, он может предоставить письменные показания большинства жителей Египта.
В конце концов, мне пришлось открыто заявить Уолтеру, что он не в форме, Уолтер с негодованием отрицал это, и я отправила его прямо в кровать.
После того, как Эмерсон ушёл, неся рукопись, которую намеревался оставить мисс Мармадьюк, прежде чем идти к могиле, я вернулась в салон. Я осталась в одиночестве: Нефрет и Рамзес были в комнате последнего с Давидом, которому, как я предполагала, давали урок английского, древнееврейского или астрономии, а Эвелина взялась за поднос Уолтера. Я хотела отвлечься, работая над переводом, но слова не задерживались у меня в голове, и в конце концов я сдалась, наблюдая, как луна поднимается над скалами, и стараясь не думать об Эмерсоне.
Я договорилась с Ибрагимом, одним из племянников или двоюродных братьев Абдуллы – трудновато было понять, кто кем кому приходится – что он устроится на небольшом расстоянии от лагеря и немедленно сообщит мне, если что-нибудь случится. (Я не упомянула об этом Эмерсону во избежание возмущённых замечаний о няньках.) После этого мне чуть полегчало, но ненамного. Наши враги были хитры и беспринципны.
Дверь открылась, и вошла Эвелина.
– Если ты работаешь, я не буду тебе мешать, – тихо сказала она.
– Ты – та, кого я больше всего хочу увидеть, – ответила я, удивлённо осознавая, что это правда. – Или, по крайней мере…
– Я понимаю. Бесполезно просить тебя не беспокоиться о нём.
– Нет. Надеюсь, ты не беспокоишься об Уолтере. По-моему, его недомогание банально связано с истощением.
– Он спит, – снисходительно бросила Эвелина. Она села и расправила юбки. Свет лампы окружал ореолом её золотые волосы. – Хотела бы я что-нибудь сделать. Если бы только я была мужчиной!
– Ну, я бы не сказала, что у мужчин имеются все преимущества. Бедные существа, им особенно не хватает определённых интеллектуальных качеств.
Сжатые губы Эвелины раскрылись в улыбке.
– Это не общепринятый взгляд, Амелия. Разве мужчины не должны руководствоваться разумом, а женщины – иррациональными эмоциями?
– Ах, но кто определяет эти взгляды? Мужчины, дорогая моя – мужчины! Берут во внимание одни лишь факты. Я несколько недель пыталась убедить Эмерсона рационально взглянуть на ситуацию, но он не позволяет себе признать факты, а тем более – прийти к логическим выводам из них. Таким, что были бы очевидны для любой женщины.