– Правда, конечно, только как это вы ее отдадите… Нехорошо как-то… Пришел помянуть подругу, а сам утащил из дома картину…
– Иван Анатольевич, поверьте, я отдаю ее с радостью, правда.
Под диваном лежал фанерный ящик. В таких давным-давно отсылали посылки. Анна Андреевна хранила в нем инструменты. Марфа нашла пассатижи, отвертку, ловко вынула картину, натянутую на подрамник, из рамы, замотала в целлофан и вручила совершенно потерянному Ивану Анатольевичу.
– Храни вас Господь! – с чувством сказал старик и низко поклонился. – Буду молиться за вас.
– Помолитесь лучше за упокой души Анны Андреевны. Это ведь ее подарок.
Когда старик ушел, прижимая к себе свое сокровище, Марфа почувствовала, что сделала в этой жизни что-то важное и хорошее.
Уснула она очень довольная собой.
И даже не вспомнила, что хотела попробовать еще раз позвонить Володе.
Нападение
Посреди недели – вот диво дивное – у нее случился еще один внеплановый выходной. Что-то где-то не срослось, и командировка в область по заданию редакции накрылась медным тазом. Тимоша махнул рукой и отпустил ее до завтра. Марфа помаялась немного, а потом решила, что нет ничего прекраснее, чем провести этот микроскопический отпуск с любимым человеком. Шутка ли – четыре дня не виделись. Бедный Володя! Совсем заработался. А ей столько всего нужно рассказать! Она решила позвонить любимому с утра пораньше, чтобы он успел перестроить рабочий день или, что было бы лучше всего, вообще улизнул. Она позвонила Володе в девять утра. Оказалось, он давно на работе. Разгребает очередной завал.
– Сама знаешь, Зая, как у нас любят вешать свою работу на других, – шепотом сказал он в трубку.
– Тогда позвони, как освободишься. Я тебе кое-что расскажу.
– Что-то случилось? – сразу насторожился он.
Марфа услышала в его голосе неподдельную тревогу, и ей стало приятно. Желая немного помучить его за долгое молчание, она сказала, что не станет говорить по телефону, и отключилась. Теперь прибежит как миленький.
Однако Володя не ехал и не звонил. Чтобы скрасить ожидание, Марфа навела порядок в квартире, кинула в стирку белье, подумав, выбросила наконец старые колготки и от нечего делать порылась в ящиках старого комода Анны Андреевны. Было немного ее вещей, альбомы с фотографиями, коробки с рукоделием. Имелся даже белый кружевной веер и дамские перчатки, лишь немного пожелтевшие от времени. У Марфы сразу же разыгралось воображение. А вдруг эти вещи принадлежали той самой Анне Виельгорской, в которую был влюблен сам Гоголь? Получается, что хранятся они уже без малого третий век! Да нет, не может быть! Давно бы истлели уже! Тогда кому они принадлежали? Трудно себе представить, что в советской стране женщина могла надевать шелковые перчатки или обмахиваться кружевным веером. На первомайской демонстрации? В театре на премьере спектакля про трагическую судьбу женщины-комиссара из пьесы Вишневского? Хотя представить Анну Андреевну в перчатках и с веером очень даже легко.
Фантазируя на эту тему, Марфа протянула до обеда, а потом рассердилась – то ли на Володю, который не звонил, то ли на себя, – оделась и поехала в редакцию. Там царили, как любил говаривать Тимоша, Содом с Гоморрой. Марфу сразу закружил вихрь редакционной жизни, и вырваться из него она смогла только к девяти вечера. Ничего себе выходной! Праздник, что называется, удался!
К дому она приплелась затемно, пройдя под аркой, перешла дворик и замешкалась у двери, пытаясь выудить из сумки ключи.
Она ничего не услышала и не поняла, только вдруг кто-то зажал ей рот ладонью и, обхватив, поволок куда-то вбок. Она дернулась, пытаясь затормозить, но чей-то сдавленный голос тихо сказал в ухо:
– Не рыпайся, сука, убью.
Почувствовав, как мгновенно облилась потом, Марфа хотела что-то сказать, но ее крутанули, бросили на землю и придавили сверху чьим-то коленом. Она разлепила зажмуренные со страху глаза и увидела над собой голову в черном мешке.
Голова наклонилась, и прямо ей в лицо чуть ниже глаза уткнулось лезвие ножа. Интуитивно Марфа снова зажмурилась и слабо пискнула. Голова приблизилась еще немного и так же тихо сказала:
– Говори, куда ты ее спрятала?
Марфа замычала, не в силах ничего понять из-за накатившего животного страха.
– Крикнешь – придушу. Повторяю вопрос: куда ты ее спрятала?
– Кого? – выдавила наконец она, не в силах смотреть на режущий глаза блеск лезвия.
– Еще придуриваться будешь? Ах ты мразь!
Хрясь!
Марфа успела услышать звук и только потом дернулась от сильного удара. Голова мотнулась, ее схватили и повернули на место. Нож снова уткнулся в щеку, колено надавило на грудь так, что грудная клетка треснула.
– А-а-а… – не сдержавшись, завыла Марфа.
– Заткнись, тварь, – прошипела голова.
И тут невидимый в темноте другой сдавленный и тоже какой-то нечеловеческий голос посоветовал:
– Отрежь ей ухо, сразу все вывалит.
Марфа автоматически скосила глаз, но увидела только ржавый бок мусорного контейнера. Ее убьют и бросят в мусорку, успела подумать она – и получила новый удар. На этот раз – под дых. Тело скорчило так, что лезвие, которое бандит не успел убрать, пропороло кожу и ткнулось в кость под глазом.
– Говори, шлюха подзаборная, а то кишки вырежу! – почти в голос сказал тот, что бил.
– Давай быстрее, стремно, – шепнул невидимый из-за контейнера второй.
– Я ничего не понимаю, я никого никуда… – просипела Марфа, давясь от боли и страха.
Она не успела договорить, как неожиданно контейнер отпихнули в сторону и на фоне черного неба нарисовался чей-то еще более черный силуэт.
Третий.
«Теперь все», – решила Марфа и перестала дышать. Кончилось дыхание, и сердце остановилось.
– Что тут у нас делается? – вдруг услышала она смутно знакомый голос. А может, и незнакомый. Просто человеческий.
Ему никто не ответил, но Марфу отпустили, и она тут же стала ползти. Все равно куда. Она заползла за второй контейнер и сжалась в комок у ограждения из тонкого металлического профиля.
Она не видела, что происходило между этими тремя, только слышала звуки драки. Кто бы ни был этот третий, с вооруженными отморозками ему одному не справиться, а значит, она лишь оттянула свою смерть, так и не поняв, чего от нее хотят.
«Куда ты ее спрятала?»
Марфа напряглась, пытаясь сообразить, что именно и куда она спрятала, но тут возня стихла. Слышен был только топот убегающих ног. Интересно чьих?
Все равно ничего понять она уже не успеет.
– Вы тут? – спросил вдруг тот самый человеческий голос.
Где она его слышала?
Контейнер, за которым она пряталась, отъехал в сторону, Марфа зажмурилась и почувствовала, как ее приподнимают чьи-то руки. Осторожно приподнимают. Значит, не убьют?
– Марфа, это вы?
Она разлепила залитые чем-то липким глаза и увидела прямо перед собой лицо соседа Федора.
– Привет, – зачем-то сказала она и провела рукой по лицу. Почему оно все липкое? Неужели она умудрилась вываляться в помоях?
– Осторожно, вы ранены.
Ранена? На поле боя?
– Где? – поинтересовалась она и попыталась встать.
– Подождите, я помогу. Они вас ножом ударили?
Ножом?
И тут она вспомнила!
– Господи!
Она схватилась за лицо и тут же отдернула руку. Больно как!
– Не трогайте! Держитесь за меня.
Волынцев вытащил ее из укрытия и, обхватив, повел к двери.
– Они мне глаз выкололи? – дрожащим голосом спросила она.
– Раз вы в сознании, значит, обошлось. Не упадите в обморок только. Осторожно.
Он затащил ее в коридор и повел вглубь. Сейчас доведет до квартиры, она закроет дверь, ляжет на пол и умрет от потери крови.
Он завел ее в ванную и включил воду.
– Вы хотите утопить меня, что ли? – просипела она и попыталась посмотреть ему в лицо.
Он поглядел на нее как на душевнобольную и объяснил:
– Вы в крови вся. Наверное, задели артерию, хотя… Смоем, будет видно. Скорее всего, просто порез. Просто на лице капилляры близко к поверхности кожи расположены…
Во время всего монолога он деловито стаскивал с нее заляпанную кровью одежду. Она не сопротивлялась. Не очень хорошо понимала, что происходит. Только когда в лицо брызнула вода и кровь полилась, как показалось, ручьем, она вдруг затряслась как припадочная и, тоненько завыв, села в ванну. Вода лилась на спину, смывая грязь и страх, а она все тряслась и ревела.
Федор смотрел с сочувствием и молчал. Пусть проревется. Это полезно. Шок пройдет.
Где-то с полчаса он терпеливо ждал, потом достал ее из воды, вытер, закутал в халат и повел к ней домой.
Марфа шла, переступая деревянными ногами, и, войдя, сразу приткнулась на старый диван в кухне.
Федор разыскал в шкафчике дезинфицирующие салфетки, промыл рану и заклеил пластырем. Ничего угрожающего. Недели через две останется только крохотный шрам. Удар был колющий.
Марфа, вялая, как позавчерашняя петрушка, равнодушно приняла заботы. Федор хотел еще дать таблетку обезболивающего, но передумал. «Нет ничего лучше сейчас, чем что-нибудь выпить», – подумал он и принялся хозяйничать. Водка обнаружилась в холодильнике, а в буфете – корзинка с сухарями и сушками. Маловато будет. Он посмотрел на застывшую в неудобной позе фигурку, вышел и вернулся с колбасой, сыром и банкой маринованных огурцов. Жаль, селедки нет. Отличненько под водочку зашла бы.
Растормошив Марфу, он заставил ее выпить рюмку и быстро сунул ей в рот кусок огурца. Она прожевала и сказала:
– Еще.
После третьей порции водки и двух огурцов она распрямилась, оглядела себя, оправила халат и вдруг спросила:
– Я сама разделась?
– Нет, – лаконично ответил Федор и встал, чтобы поставить чайник.
– Так это ты меня?
– Извини, но других желающих не было.
Он обернулся. Марфа с оттопыренной из-за огурца щекой смотрела не мигая и медленно краснела.
– И что нас так смутило? – преувеличенно невозмутимо поинтересовался Федор.