Полковник Сидоров
Шесть лет назад Павел Константинович Сидоров носил звание подполковника и вел дело Волынцева. Вернее, не он, а ребята из его отдела. Он уже тогда был начальником и на такую мелочовку, как превышение самообороны, времени не тратил. Однако было тут еще одно обстоятельство: Сидоров был отцом парня, воевавшего вместе с Волынцевым и погибшего при исполнении, как принято говорить, интернационального долга. Случилось это, когда Славке Сидорову было всего двадцать семь. Он успел посадить подбитый самолет, но тот все равно загорелся. Славка выбрался, но далеко отползти не мог из-за ранения. Волынцев, чей самолет уже был на земле, кинулся к бронированному «Тайфуну» и рванул на помощь. Как пролетел три километра до горящего самолета, не помнил. Он почти успел затащить Славку в машину, но тут взорвались топливные баки и их обоих накрыло.
Славка умер на месте, но Федору сказали об этом через месяц. Когда вышел из комы.
Последний раз он видел Славкиного отца на похоронах. У него было черное лицо, сгорбленная спина и безвольно повисшие вдоль тела руки.
То, что его дело вели ребята Сидорова, он узнал уже после вынесения приговора. Пока шли допросы, Сидоров ни разу не появился в поле зрения. Только когда отправляли на зону, ему шепнули тихонько, что один человек сделал все, чтобы его не присадили глубже, чем нужно. Хотя влиятельные родственники насильника очень старались, чтобы приговор был максимально жестким.
И вот теперь судьба, похоже, снова свела их.
В кабинете, куда его проводил дежурный, было прохладно: вовсю работал кондиционер, да еще и окно было распахнуто.
– Надымил, так сказать, как паровоз, – сообщил Павел Константинович, поднявшись навстречу.
– Сейчас я к вам присоединюсь, если позволите.
Федор сел и вынул сигареты.
– Тоже дымишь? Вот и славно! – обрадовался полковник и поставил на стол пепельницу размером с кастрюлю. – Рад тебя видеть живым и невредимым, майор.
– Спасибо, – ответил Федор и посмотрел Сидорову в глаза.
«Я знаю, что ты сделал для меня» – вот что означал этот взгляд.
Полковник молча кивнул и затянулся.
– Рассказывай, что у тебя стряслось.
– Кое-что, но не у меня.
Федор немного сумбурно рассказал все, что знал и до чего додумался. Полковник помолчал, пошевелил кустистыми бровями, разгладил усы и начал задавать вопросы, причем так, что Волынцеву пришлось начинать повествование с самого начала, как будто до этого его никто не слушал. Отвечая пять раз на один и тот же вопрос, только заданный по-другому и в другом месте, Федор понимал, что надо набраться терпения. Такой уж тут стиль работы. Сто раз переспросят. А вдруг в сто первый ты забудешь, что врал, и скажешь совсем другое. Правду, например.
Однажды он уже это проходил.
Когда вопросы наконец закончились, пепельница, стоявшая между ними, была полна окурков.
Полковник встал и, выглянув в коридор, приказал принести им чаю и еды. Потом отошел к окну и немного постоял, глядя во двор.
– Интересная история, – наконец вынес он вердикт.
Федор посмотрел с надеждой. Интересная? Значит, не откажут в помощи?
Вошла девушка с подносом в одной руке и с чайником – в другой. Все это она ловко сгрузила на стол, расставила чашки и, взглянув на полковника, заявила:
– Не начинайте пока. Сейчас Вера пироги поднесет.
В ту же секунду в кабинет влетела румяная Вера с большим блюдом.
– Пироги только из духовки! Прелесть какие горяченькие! – воскликнула она и улыбнулась Сидорову, сверкнув славными ямочками.
– Идите уже! – махнул на них полковник.
– Приятного аппетита! – хором гаркнули девицы, ничуть не обидевшись, а будто, наоборот, обрадовавшись, что начальник на них машет ручкой.
Сидоров посмотрел вслед молодухам:
– Разбаловались!
Федор понюхал исходящие паром пироги и понял, что, если немедленно не съест вон тот круглый с какой-то пимпочкой посредине, скончается на месте, захлебнувшись слюной.
Он даже не стал ждать приглашения.
После пяти пирожков и трех чашек крепкого чая жизнь стала налаживаться.
Во всяком случае, настроение и уверенность в том, что он пришел по адресу, подросли.
– Павел Константинович, я могу рассказать Марфе Марецкой о нашем разговоре? Или вы ее сами вызовете?
– Ни то, ни другое. Пока не выясним, какую роль она во всем этом играет, о нашем, так сказать, интересе к этому делу девушке знать не надо.
– Она может вспомнить что-то еще. Я знаю далеко не все детали.
– Сначала поймем, что именно она должна вспомнить и каких деталей не хватает. Пока что она подозреваемая, а значит, пусть, так сказать, поживет в неведении. Ты говорил, что за ней следят.
– Сразу после нападения заметил, но уже два дня, как никого не видел. Может, отстали?
– Или стали осторожнее. Ладно, поможем тебе присмотреть за девушкой. Если они себя обнаружат, возьмем языка.
– Марфа продолжает общаться с Мышляевым.
– И отлично. Покрутись и ты рядом. Авось проскочит фраза-другая.
Покрутиться рядом? Это как? Свечку подержать? Ну уж нет! Он скорее вышвырнет Мышляева за дверь! Во всяком случае, близко к Марфе не подпустит!
Наверное, полковник что-то увидел на его лице, потому что отложил надкушенный пирожок и сказал:
– О твоем интересе к картине тоже никому, так сказать, знать не следует. Ни девушке, ни ее знакомому. Ты вообще слишком не активничай. Люди, которые в этой истории замешаны, судя по всему, отнюдь не дураки. На кону миллионы даже не рублей, а долларов. Понимаешь серьезность ситуации?
Федор кивнул.
Конечно, он все понимает, но от Марфы не отойдет ни на шаг. Замешана она, не замешана – неважно.
Он будет рядом, и все.
Котовасия
Было половина седьмого вечера, а Федор не звонил и не приезжал. До пяти она еще крепилась, а потом начала трезвонить ему каждые десять минут. Телефон молчал.
Сперва она разозлилась, потом занервничала, а потом начала паниковать. Он что, не догадывается, что она волнуется? Эгоист несчастный!
И вообще, куда все пропали? Мышляев не звонит, как сквозь землю провалился! Неужели в самом деле решил бросить? Хоть бы сообщил! Лариска, которая вечно крутится где-нибудь рядом, тоже пропала с радаров! И телефон не берет совсем, как Волынцев! Что за гадство такое!
В конце концов она схватила сумку и решительно направилась к выходу.
Она волновалась, пусть теперь он поволнуется!
Марфа спустилась с крыльца, замешкалась, убирая в сумку солнечные очки, потому что при такой погоде они вряд ли понадобятся, и вдруг услышала звук подъезжающего автомобиля. Мгновенно ее прошиб пот, который в самом деле – не врут люди – был холодным. Она судорожно обернулась и увидела в открытом окне новенького «Ауди» Володино улыбающееся лицо.
Фу ты черт!
– Так и знал, что застану тебя на работе! – воскликнул он, выскакивая и открывая перед ней дверцу. – Прошу!
Ни слова не говоря, Марфа села в машину.
– Привет, Зая! – весело поздоровался Мышляев, чмокнув ее в щеку. – Сегодня удалось вырваться пораньше. Я соскучился жутко. Поехали?
– Куда?
– К тебе. По пути закажем суши, сашими и лапшу с курицей на воке. Я с утра на ногах. Три совещания. Три! Начальник замордовал просто! На него губер наехал из-за той развалюхи на Садовой. Пришлось срочно готовить докладную. Эти реставраторы два месяца сопли жуют, ничего не делают, только подставляют нас!
Володя говорил и говорил, не давая Марфе очухаться и вставить хоть слово, и ей почему-то показалось, что его голос звучит фальшиво. Слишком торопливо, слишком весело, слишком громко.
– Я не хочу домой.
– Почему?
Слишком старательно удивился.
– Ты не заболела, Зая? У тебя бледный вид!
«Это у тебя бледный вид! Думаешь, я не замечаю, как ты пытаешься скрыть от меня что-то?»
– Я не больна. Просто хочу прогуляться. Целый день за компьютером просидела. К тому же нам…
Она хотела сказать, что им нужно поговорить, но поняла, что, как только она это предложит, Володя сразу придумает уловку, чтобы избежать разговора. Вообще-то никаких разборок она устраивать не собиралась, просто хотела расставить все точки над «и». Она не девочка, чтобы позволить водить себя за нос. Это первое, что она собиралась сказать. А потом…
Нет, сообщать Мышляеву, что она полюбила другого, не стоит. Какое ему вообще дело? Она просто отпустит его. И все.
– Зая, ну прости, ну не могу я гулять! Я и так нагулялся за день! Лучше ляжем в кроватку, и я покажу тебе, как сильно скучал! А, Зая?
И тут ее терпение лопнуло.
– Иди ты в задницу со своей Заей, Мышляев! Мне надоела эта дебильная кличка и твое вранье! Останови машину! Быстро!
От неожиданности он мгновенно выполнил команду. Шины заскрежетали по асфальту, автомобиль дернулся, вильнул и встал как вкопанный посреди дороги. Сзади тут же раздались гудки, кто-то затормозил следом…
Вне себя от бешенства Марфа дернула дверь, выскочила и, не обращая внимания на машины, несущиеся рядом, рванула вперед.
Очнулась она, только услышав, как в сумке верещит телефон.
«Если это Федор, его тоже пошлю к черту!»
– Марфушка, ты где? – услышала она тревожный Геркин голос.
– Иду по проезжей части и ругаюсь матом! – сообщила Марфа.
– Юля пропала!
– Что?! Как?!
– Наперекосяк! Не задавай тупых вопросов, быстро мчись к нам! – крикнул Егоркин и отключился.
Да как она примчится? На вертолете?
Марфа беспомощно оглянулась в поисках этого самого вертолета. И тут снова зазвонил сотовый.
– Ты на работе? – глухо спросил Федор.
– Мне что, там ночевать?! – заорала Марфа. – Ты где шляешься, гад чертов? Меня все бросили! Герка орет! Юля пропала! Меня сейчас задавят вообще! А ты интересуешься, не на работе ли я?! Ты на часы смотрел?!
– Стой, где стоишь, – ответил Федор, и в трубке раздались короткие гудки.
Еще и стой, где стоишь! Прямо тут стоять, посреди проспекта Римского-Корсакова?