Тот, кто сидел на заднем сиденье этого автомобиля, открыл дверь в надежде свалиться в траншею и спастись от пули, но сил не хватило. Рука со стекающим по кисти ручейком крови так и осталась свисать с черного кожаного сиденья. Голова водителя съехала с руля, тело завалилось вбок, гудение прекратилось.
В то же мгновение выстрелы смолкли, и сразу стали слышны чириканье, пересвист и перестук. Благостная тишина продолжалась несколько секунд, а потом с обеих сторон к месту перестрелки подъехали машины, из них стали выбегать люди. Одни с автоматами наперевес сразу бросились в лес, другие подскочили к автомобилям.
Снова сделалось шумно. Сквозь урчание двигателей слышались обрывки разговоров, команды, в лесу трещали кусты.
Через некоторое время выяснилось, что убиты двое: водитель первой машины и Куколевский, которого нашли недалеко от дороги. Другого водителя взяли уже на шоссе: он сидел в кустах и ждал, как он выразился, подмоги. Бронштейн был ранен в руку и, хотя пуля прошла навылет, потерял много крови и был без сознания. Его уложили на носилки и понесли к большой поляне около заимки. Вскоре в небе появился вертолет, ненадолго завис над землей и осторожно приземлился. Носилки быстро погрузили, и вертушка взяла курс на Питер.
В лесу продолжалась охота на стрелка или стрелков, ибо никто не мог сказать, сколько точно было нападавших. Время от времени бойцы связывались по рации с командиром, который с малой группой остался у машин.
Через час к месту поисков прибыла еще одна группа, которая двинулась наперерез уходящим от погони преступникам.
А еще через пару часов стало ясно, что никого не нашли. Преступники не просто ушли, а словно испарились. Ни следов, ни примятой травы, ни сломанных человеческой рукой веток. Как не было никого.
Человек, командовавший группой захвата, снял шлем и, включив рацию, связался с тем, кто отвечал за всю операцию.
– Товарищ полковник, докладываю. Из нападавших никого взять не удалось. Направление их движения неизвестно, следов не обнаружено. Продолжаем преследование. Двое убитых, один сбежал, один ранен. Да, он.
В трубке заклокотало что-то.
– Его уже доставили в госпиталь. В ближайшее время о самочувствии сообщат.
Он послушал хриплый клекот, чуть помедлил и ответил:
– Чемодан с деньгами на месте. Тубус с товаром исчез.
Постфактум
Лариска ворвалась в квартиру, как шальная пуля, и с ходу стала рассказывать о том, что с ней случилось. Не давая Марфе открыть рта, она запулила сумку на подоконник, вихрем пролетела мимо кухни, ворвалась в спальню и увидела возлежащего на кровати и не ожидавшего татаро-монгольского набега Волынцева. Лариска, словно с ходу налетев на железобетонную стену, замерла на полуслове и моргнула.
Видимо, не сразу признав в нем того следователя, который «снимал с нее допрос», она уже открыла рот, чтобы сказать «здрасте». И вдруг узнала.
Ее реакция ошеломила Федора даже больше, чем внезапное появление. Лариска, как вспугнутая лошадь, стремительно отпрыгнула за спину подруги, которая шла следом, и затихла там, словно мышь-полевка, прячущаяся от лисы.
Комедия положений.
Федор уже было открыл рот, чтобы высказаться на эту тему, но свирепый взгляд Марфы заткнул ему рот. Чтобы не расхохотаться во все горло, он натянул на голову одеяло.
– Лариса, познакомься, это…
– Не надо знакомиться, я не хочу, то есть мы уже знакомы, – промямлили за спиной.
– Послушай…
– Я лучше пойду…
– Да это не то, что ты думаешь…
Федору, пыхтевшему под одеялом, надоело представление. Он сел в кровати и, поведя рукой, поклонился, чуть не ткнувшись головой в колени.
– Здравствуйте, уважаемая Лариса. Должен вам сообщить следующее. Во-первых, я не следователь и никогда им не был. Во-вторых, я прошу у вас прощения за все, что между нами произошло. В-третьих, у меня жуткий сушняк, и если мне в течение двух минут не предложат стакан крепкого чаю или бутылку темного пива, то я за себя не ручаюсь.
Лариска высунулась из укрытия и вытаращила на него глаза. Марфа, которая тоже не поняла, при чем тут сушняк и почему он за себя не ручается, переступила с ноги на ногу.
Федор спустил ноги на пол:
– В продолжение вышесказанного скажу, что готов все объяснить, если вы обе обещаете вести себя адекватно. Я вообще не понимаю, что тут происходит.
Он встал во весь рост, подтянул трусы и, глядя на женщин, уставившихся куда-то ниже его пояса, закончил:
– Все. Я иду в душ.
Когда он с отсутствующим лицом прошествовал мимо остолбеневших дам и скрылся за дверью квартиры, Лариска выдохнула и неожиданно заявила:
– Хочу такого же.
Звонок полковника застал троицу за поеданием колбасы и сыра, которые запивались крепким чаем.
Федор слушал молча, но по его лицу Марфа догадалась, что новости не радостные, и напряглась.
– Что? – спросила она, как только Федор закончил разговор.
– Я должен поехать в больницу к Бронштейну.
Марфа открыла рот, но он остановил ее взглядом.
– Не сейчас, ладно?
Быстро поднялся, поцеловал ее в макушку и вышел.
– Видно, я многое пропустила, – задумчиво сказала Лариска, глядя ему вслед.
Во дворе военного госпиталя было пусто. Две медсестры в халатах курили у крыльца, и все. «Тут даже больные соблюдают воинскую дисциплину», – подумал Федор, шагая к входу.
В палате Бронштейна сидел полковник Сидоров и, по всему видно, ждал его появления. Борис Яковлевич, поддерживая раненую руку, был бледен, но, как показалось Федору, деловит и собран.
– Вот пришел выразить товарищу признательность, так сказать, за помощь, – сказал Сидоров, поздоровавшись за руку.
Полковник был хмур и, сразу видно, расстроен. Даже усы повисли огорченно.
Бронштейн махнул здоровой правой рукой:
– Да ну! Помощь! Ничего не вышло с этой помощью!
Сидоров вздохнул:
– Ну, вышло не вышло, а вы со своей задачей, в отличие от нас, справились.
Федор сел на свободный стул. Он чувствовал себя виноватым перед стариком. Втянул тяжелобольного человека в жестокую игру, в результате тот чуть не погиб. Неизвестно, как теперь аукнется испытанный им стресс.
– Ну а этого… как его… главного преступника, который нападение организовал, поймали? – с интересом спросил Бронштейн.
– Пока нет. Ищем, – коротко ответил полковник и засобирался. – Выздоравливайте, Борис Яковлевич. И спасибо еще раз. Проводи меня, Федор.
Они вышли из госпиталя и остановились у лавочки. Федор достал пачку сигарет и протянул Павлу Константиновичу. Они закурили и сели на скамейку.
– Гершвин как в воду канул, – сообщил полковник, глубоко затягиваясь. – Из нападающих никого не нашли, поэтому с той стороны сведений ноль.
– А как Гершвин узнал о месте и дате сделки?
– Спросим, когда найдем.
– Возможно, среди доверенных лиц Куколевского был двойной агент.
– После его смерти мы можем об этом только гадать. Хотя ясно, что о Гершвине депутат не догадывался.
– Это я понял. Но Мышляева все же он замочил?
– Любовника депутат, скорее всего, убрал за то, что тот стал требовать большую долю барыша, а в случае отказа, например, грозился засветить всю комбинацию. Так сказать, слишком сильно надавил.
– Да он же сам по уши в дерьме был?
– Мышляев мог заявить, что все делал под давлением, что о краже картины вообще ничего не знал, что к неуставным, так сказать, отношениям был склонен насильно и так далее и тому подобное. Выкрутился бы! А вот Куколевский – вряд ли!
– Он хотел, чтобы все выглядело так, будто его убила Марфа?
– Допускаю. Хотя… удар был по силе явно неженский, и потом, он не мог не понимать, что у Марецкой на это время есть алиби. Возможно, на убийство он решился спонтанно, так сказать, по ходу разговора. Черт его знает, что между ними произошло! Во всяком случае, Мышляев к такому повороту событий был явно не готов, иначе не сел бы спиной к мил дружку.
– Есть надежда, что Гершвина все же найдут?
– Надежды, как говорил Ломоносов, только юношей питают да отраду старым подают. Нам и без всякой надежды придется землю рыть. Организация нападения, убийство, кража, контрабанда. Короче, положить под сукно дело Гершвина долго не придется.
– Павел Константинович, почему он забрал картину, а деньги оставил?
– Думаешь, не похоже на банкира? – усмехнулся Сидоров. – Допустим, Гершвин умнее, чем казался. Он мог предполагать, что Бронштейн подставной, а купюры меченые. Не стал рисковать.
– Он уже покинул страну?
– Волнуешься за свою Марфу? – догадался полковник. – Не волнуйся. Теперь у него одна цель – вывезти полотно. Таможня предупреждена. Погранцы – тоже. Другие каналы прощупываем. Будем работать. В любом случае вы с Марфой можете жить-поживать да добра наживать. Веселым пирком, так сказать, да за свадебку-с.
Федор покосился на Сидорова. Чего это его на фольклор потянуло?
– Это я от нервов, – сообщил тот и запулил окурок в урну. – Кстати, Федор, помнишь Севу Космынина?
– Что за вопрос?
– Так он сейчас в Питере. У него частный аэроклуб верстах в тридцати. Нуждается в квалифицированных инструкторах. Как узнал, что ты вернулся, чуть из штанов не выпрыгнул от радости. Телефончик дать?
Федор поднялся и протянул полковнику руку.
– Для меня вы родной человек, Павел Константинович.
– Так и есть, Федя.
Домой в этот день Волынцев вернулся поздно. Марфа уже два раза засыпала, пока его дожидалась. Отпуск, который задним числом оформил Тимоша, закончился, и завтра к девяти утра ей следовало явиться на работу, да еще прямиком на очередное совещание к Милене. Спать хотелось ужасно, а Федор куда-то запропастился, телефон отключил, сам не звонил и успел ужасно ее рассердить своим отсутствием.
Он что, не знает, что она вся извелась от неизвестности? Что могло его заставить выключить телефон? Неужели неприятности еще не кончились? Или старые кончились, а новые начались? Мало ли на свете Алин!