– Групповая цель, – внезапно сообщил Гунтерих. – Азимут шестьдесят.
– Сам вижу, – бросил Гримберт. – Пытаются подобраться с фланга под прикрытием крепостной стены.
«Еще бы не видел, – подумал он раздраженно. – Одна только фазированная антенная решетка «Золотого Тура» обошлась туринской казне в полторы тысячи флоринов – безумное расточительство по нынешним временам. Но что толку распоряжаться исполинской силой, если она слепа? Чуткость радаров его доспеха позволяла обнаружить не то что трех лангобардских рыцарей за тонкой каменной кладкой, но шпору, закопанную в куче песка».
– Трое, – доложил Гунтерих. – Тысяча квинталов, может, тысяча двести[45]. Заходят справа.
Гримберт чертыхнулся. Лангобарды редко утруждали себя тактическими изысками, но чужую науку всегда усваивали отменно. Не иначе в подражание имперским частям вздумали отвлечь огонь Туринского знамени на подавление собственной многоэшелонированной обороны, чтобы в нужный момент внезапно ударить ему во фланг. План неказистый, но может оказаться чертовски неприятным сюрпризом для его знамени. Рыцарский порядок, устремившийся в атаку, походит на монолитный наконечник копья, но иногда достаточно одного выверенного контрудара, чтобы он мгновенно дезорганизовался, превратившись в беспорядочную толпу, не подчиненную более единому управлению.
Ему уже доводилось видеть такое прежде.
Во время Соломенной Длани коварные византийцы заманили ложными отступлениями императорский отряд в глубину своих позиций, безропотно сдавая траншеи и эскарпы. Только лишь для того, чтобы потом обрушить на них сокрушительные фланговые удары своего резерва. Оглушенные вкусом крови франкские рыцари, потерявшие боевые порядки и превратившиеся в беспорядочную орду, не в силах были ни организованно отойти, ни скоординировать усилия. Вместо этого они бросились прочь, к грузовым баржам и, прежде чем императорскому коннетаблю удалось восстановить среди них порядок огнем тяжелых орудий, передавили до черта своей же пехоты. И пусть Соломенная Длань формально окончилась победой, потери оказались столь высоки, что господин коннетабль вскоре после победы прискорбно скончался, не успев оприходовать даже весталок из византийского дворца, – говорят, случайно умертвил себя какой-то технологией из захваченного арсенала.
Гримберту не улыбалось покрыть себя такой же славой.
– Я разверну «Мстящего Духа» и «Юного Василиска», – произнес Магнебод. – Они возьмут ублюдков на себя…
– Сохранять боевой порядок! – отчетливо приказал Гримберт. – Не отвлекай моих рыцарей от дела!
– Их трое, мессир!
– Мне не требуется помощь, чтобы разнести чертову ржавую рухлядь, Магнебод! Это машины среднего класса. Справлюсь один.
Магнебод выругался по-венетски, но Гримберт его уже не слышал. Покорный его воле «Золотой Тур» мгновенно оборвал радиопередачу, погрузив его в блаженную тишину. Три машины. Будь они ровней туринским, подобная схватка могла бы представлять для него опасность. Но он имел дело с лангобардами на протяжении последних десяти лет и знал, чего от них ждать.
Чертовы варвары. Пусть они достигли неплохих успехов в артиллерии – по большей части за счет захваченных миланских орудий и похищенных из разоренных церквей технологий, пребывающих под опекой Святого Престола, – но хорошими доспехами похвастаться никогда не могли. То немногое, что у них было, представляло собой или никчемный хлам, сохранившийся бог весть с каких времен, или контрабандный товар, который тоже не мог похвастаться качеством.
Рыцарские доспехи лангобардов в большинстве своем хоть и считались машинами среднего класса, как правило, были перегруженными легкими, на которые самоуверенные варвары взвалили дополнительный груз брони и орудий, свято полагая, что это увеличит их боевую ценность.
Не обладающие ни развитыми баллистическими вычислителями, ни радарами, такие машины в дальнем бою служили превосходными мишенями и только на ближней дистанции делались весьма опасны за счет своих чудовищных мортир, обладающих столь же внушительным калибром, сколь и примитивными приводами наводки. Если эти трое полагали, что смогут под прикрытием уцелевшей стены подобраться достаточно близко, чтоб нанести фланговый удар, им в самом скором времени предстояло предстать перед своими языческими богами, чтобы держать отчет за свою глупость.
Лангобардские рыцари представляли собой отчетливые метки, ползущие по экрану визора, но Гримберту потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить их визуально. Несмотря на богатый выбор доступных «Туру» спектров зрения, окружающий воздух, раскаленный за счет кипящих лучей сверхвысокой энергии, разрывов и горящих укреплений, пронизанный ионизирующим излучением, представлял собой адское варево. Вздумай Гримберт взглянуть на него теми глазами, что были дарованы ему от рождения, они, скорее всего, обратились бы кипящими дырами в его черепе.
Они двигались под прикрытием осевшей крепостной стены, почти сливаясь с ней, три громоздкие сложенные фигуры с развитыми мощными лапами. Угловатые, непропорционально сложенные, порывисто двигающиеся и беспорядочно вращающие башнями в поисках цели, они не выглядели достойными противниками, да и не являлись таковыми для «Тура». Ни грана той элегантности, которой славились рыцари Турина и Милана, ни на мискаль изящности. У этих машин не было того, что отличает профессиональный инструмент войны от грубого и наспех сработанного орудия.
«Проблемы с торсионами, – мгновенно определил Гримберт, – неизбежная расплата за взваленную на себя тяжесть. Непропорциональные углы бронелистов. Скорее всего, паршивый обзор и затрудненная радиосвязь. Как я и полагал, не противник, лишь докучливое неудобство, которое легко устранить».
Он дал им приблизиться на три сотни метров. Не потому, что хотел исключить промах – на таком расстоянии это было немыслимо, – а потому, что хотел запечатлеть детали. Жалкие дилетанты. Никчемный варварский сброд, мнящий себя сокрушительной силой. Такие люди не способны ни создать хороший план, ни воплотить его. Но он преподаст им хороший урок. Преподаст, черт побери…
Первый же выстрел был безукоризнен. Комбинированный двенадцатидюймовый снаряд угодил точно в центр груди лангобардскому рыцарю, отшвырнув его в сторону с такой легкостью, будто это был обернутый фольгой грецкий орех, а не боевая машина весом в пятьдесят имперских тонн. Будь снаряд бронебойным, он легко прошиб бы противника насквозь, но Гримберт нарочно выбрал осколочно-фугасный. Не в праве еретиков претендовать на милосердие.
От страшного удара бронированный корпус лангобардского рыцаря лопнул, точно рачий панцирь в стальных щипцах. Бронепластины рассыпались чешуей, между ними вырвались струи раскаленного пара и масла – кровь металлического рыцаря из рассеченных трубопроводов быстро покидала смертельно раненное тело. Он еще пытался двигаться, даже шагнул в сторону спасительной стены. Должно быть, ударная волна пощадила рыцаря в бронекапсуле, а может, доспех все еще пытался выполнить приказ, отданный мертвецом. Что ж, механизмы зачастую отличаются тем же упрямством, что и варвары – всегда пытаются выполнить приказ во что бы то ни стало…
Какую-то секунду казалось, что лопнувший доспех попросту рухнет вниз, сделавшись частью обильных батальных декораций, слившись с обломками стен и капониров, но судьба уготовила ему другую участь. Он вдруг оглушительно взорвался, с такой силой, что взрывная волна взметнула над полем боя целую стену из песка и пыли. Скорее всего, вызванный попаданием «Тура» пожар достиг боеукладки.
Верят ли еретики в Царствие Небесное или Геенну Адскую? Едва ли. Их грязные языческие божки, скорее всего, сулят им другую участь. Но Гримберт надеялся, что душа этого, разорванная в лоскуты и истекающая ихором, окажется прямиком в аду и оставшуюся ей вечность проведет в тщетных попытках собрать себя воедино.
Второй лангобард оказался опытнее своего никчемного сородича. Резко развернулся, выполняя маневр уклонения, и выплюнул навстречу «Золотому Туру» сдвоенный залп из своих мортир. Гримберт едва не расхохотался, увидев разрывы его снарядов в ста метрах от «Золотого Тура». Жалкий ублюдок. Если он в самом деле собирался бросить вызов лучшему рыцарю Туринской марки, мог бы, по крайней мере, озаботиться приобретением действующего дальномера, вместо того чтобы спускать все деньги на никчемные украшения.
Доспех его в самом деле был богато украшен, но украшен в омерзительной варварской манере, исходя из своеобразных представлений его владельца о красоте. Появись такой рыцарь на улицах Турина, едва ли он стяжал бы себе что-то кроме презрительных смешков да комьев смолы от беспризорных мальчишек. Вместо изящных сигнумов, позолоченных крестов и девизов на латыни, которыми позволительно было украшать броню среди имперских рыцарей, этот щеголял отвратительными и жалкими украшениями, которые более подчеркивали его жалкое состояние, чем боевой дух. Плюмажи из колючей проволоки, грубые кольчужные эполеты, ограничивающие сектора стрельбы, какие-то нелепые, набитые прямо на броню, золоченые бляхи с неведомыми Гримберту письменами…
Определенно, он окажет миру большую услугу, уничтожив этого самозваного рыцаря.
Омерзительно было бы даже полагать такого противника рыцарем. Просто грязный варвар, слишком живучий, чтобы издохнуть, когда лекарь-самоучка воткнул ему в череп нейропорт, чудом не сварив мозг прямо в скорлупе. Гримберт не испытал даже толики сочувствия, когда орудие «Золотого Тура» вогнало двенадцатидюймовый бронебойный снаряд прямо в его незадачливого хозяина, чья капсула была укрыта бронеколпаком в форме топфхельма[46].
Бронеколпак не отбросило, как он ожидал, наоборот, вмяло бесформенным стальным комом в торс вместе с незадачливым хозяином. Как это похоже на варваров – кичиться никчемными украшениями и при этом экономить на броне! Впрочем, его хозяину уже не придется корить себя за недальновидность. Если он о чем-то и жалеет в