ву он единственный утилитарист Западной Ев-
ропы, он и не может быть иным, если он перед
69
самим собой пытается отрицать эту свою силь-
нейшую склонность, то получается то, что с дав-
них пор стало известно под именем cant'a и выс-
шее проявление чего можно найти в письмах
лорда Честерфилда^. Англичане - народ бого-
словов вследствие того, что их великая револю-
ция приняла главным образом религиозные
формы и, после устранения государства, для вы-
ражения общих чувств не оставалось другого
языка, кроме религиозного. А богословие позво-
ляло не называть по имени истинную цель всех
стремлений - богатство. Думая лишь о своем
успехе в борьбе за существование и успокаивая
свою совесть библейскими толкованиями дву-
смысленных поступков, легко было смело и уве-
ренно идти к своей цели. Если в прусской жизни
может быть такая борьба, то она ведется из-за
служебного положения, из-за чина, очень часто
можно назвать это карьеризмом, но идея этой
борьбы - стремление взять на себя более высо-
кую ответственность в организме целого, чувст-
вуя себя достойным ее.
XV
Из всех народов Западной Европы только этим
двум народам свойственно строго определенное
социальное разграничение. Это проявление их
потребности в высшей активности, которая
стремится поставить каждого отдельного чело-
века на то место, на котором он нужен. Такой
порядок, в основе которого лежит бессознатель-
ная и невольная экономия сил, не может быть
установлен одним лицом, как бы оно ни было
70
гениально, и не поддается подражанию. Он ес-
тественен для одного народа и только ему при-
сущ и не может быть перенят никаким другим
народом. В нем проявляется вся полнота нрав-
ственного чувства, и нужны столетия, чтобы
развить с такой ясностью чувство социальных
граней в строго определенном смысле слова,
и сделать их действительными. Дух викингов,
с одной стороны, и дух монашеских орденов -
с другой, снова проявляются как этос успеха
и этос долга. Английский народ воспитался на
различии между богатыми и бедными, прус-
ский - на различии между повелением и послу-
шанием. Значение классовых различий в обеих
странах поэтому совершенно разное. Основани-
ем для объединения людей низших классов
в обществе независимых частных лиц (каким
является Англия), служит общее чувство нео-
беспеченности. В пределах же государственно-
го общения (т. е. в Пруссии) - чувство своей
бесправности. Демократия в Англии означает
возможность для каждого стать богатым,
в Пруссии же - возможность для каждого до-
стигнуть высшей ступени общественной ле-
стницы, когда каждый отдельный человек по-
падает на определенную раз и навсегда соци-
альную ступень, благодаря своим способнос-
тям, а не традиции. Франция (а, следователь-
но, и Флоренция) никогда не знала естественно-
го, необходимого с точки зрения национального
инстинкта классового расслоения, теперь, так-
же как и до 1789 года. Социальная анархия бы-
ла правилом. Произвольно составлялись груп-
пы привилегированных разного рода и в раз-
71
личной степени без какого бы то ни было опре-
деленного социального соотношения между ни-
ми. Следует только вспомнить о судебном дво-
рянстве наряду с придворным, о типе аббата,
о генеральных откупщиках, о расслоении го-
родской крупной буржуазии. Истинно фран-
цузское чувство равенства с давних пор прояв-
ляется в этой неспособности установить поря-
док социальных градаций. В Англии дворянст-
во постепенно стало денежным, в Пруссии же
оно превращалось понемногу в военное дворян-
ство. Французское дворянство никогда не до-
стигало такого единства социального значения.
Английская революция направлена была про-
тив государства, следовательно, против <прус-
ского> порядка в церкви и общественной жиз-
ни; немецкая революция - против <английско-
го> разделения на богатых и бедных, которое
проникло в Германию в XIX веке с промышлен-
ностью и торговлей и стало центром враждеб-
ных Пруссии и социализму тенденций. Только
одна лишь французская революция не была на-
правлена против чужого и потому безнравст-
венного порядка, а против порядка вообще: это
и есть демократия во французском понимании.
Здесь, наконец, выступает на свет глубоко
этический смысл лозунгов: капитализм и соци-
ализм. Это два строя человеческих отношений,
основанных один на богатстве, а другой на ав-
торитете; порядок, достигаемый путем сво-
бодной борьбы за успех, и порядок, устанавли-
ваемый законодательством. Для истинного анг-
личанина слушаться приказаний человека не-
имущего так же невозможно, как для истинного
72
пруссака преклоняться перед одним лишь бо-
гатством. И даже сознательный в классовом от-
ношении рабочий из прежней партии Бебеля
подчинялся партийному вождю с той же верно-
стью инстинкту, с какой английский рабочий
почитает миллионера как более счастливое
и явно отмеченное Богом существо. Такие глу-
боко коренящиеся в душе различия пролетар-
ская классовая борьба совершенно не может за-
тронуть. Все английское рабочее движение по-
строено на различии между благосостоянием
и нищенством в пределах самого рабочего клас-
са. О железной дисциплине внутри миллионной
партии, как в Пруссии, здесь нельзя и думать.
<Неравное распределение богатства> - тако-
ва истинно-английская пролетарская формула,
которая постоянно на устах у Шоу^; как она ни
звучит двусмысленно для нас, она истинна для
того жизненного идеала, который один пред-
ставляется цивилизованному викингу привле-
кательным. Итак, можно было бы - принимая
к тому же еще во внимание мощное развитие
этого идеала в типе янки - противопоставить
социализм миллиардеров социализму чиновни-
ков. К первому принадлежит такой тип челове-
ка, как Карнеги^, который сначала превратил
значительную часть общенародного достояния
в свою частную собственность, а затем блиста-
тельно раздает его на общественные цели по
своему личному усмотрению. Его слова: <Кто
умирает богатым, умирает бесчестно>, - выра-
жают истинное понимание стремления к гос-
подству над общественным целым. Не следует,
однако, упускать из виду глубокой связи между
73
этим <социализмом частного лица>, который
в своем наиболее ярком выражении представ-
ляет не что иное, как диктаторское управление
народным достоянием, и социализмом чинов-
ника и организатора (который может быть
очень беден), как он проявлялся в одинаковой
степени в лице Бисмарка и Бебеля.
Шоу представляет собой вершину <капитали-
стического> социализма, для которого богатст-
во и бедность всегда будут двумя организующи-
ми противоположностями хозяйственного орга-
низма. <Бедность - величайшее из зол и наи-
худшее из преступлений> (<Майор Барбара>)^.
Шоу восстает против <трусливой массы, кото-
рая держится за жалкий предрассудок, что сле-
дует предпочитать добродетель богатству>. Ра-
бочий должен попытаться стать богатым, это
с самого начала было политикой английских
профессиональных союзов, тред-юнионов. По-
этому в Англии за время между Оуэном^ и Шоу
будто и не было социализма в пролетарском
смысле - он по своему типу не отличается от ка-
питализма низших слоев. Мы же, пруссаки, все-
гда противопоставляем веление послушанию
в пределах строго дисциплинированного обще-
ственного целого, носит ли оно название госу-
дарства, партии, рабочего класса, офицерства
или чиновничества; слугой его является каж-
дый, принадлежащий к нему, без исключения.
Travaillerpour le roi de Prusse* - это значит ис-
полнять только свой долг, не стремясь к личной
выгоде. Жалованье офицеров и чиновников со
* Трудиться на благо короля Пруссии (фр.).
74
времени Фридриха Вильгельма I смехотворно
мало по сравнению с суммами, которые дали бы
возможность в Англии причислять себя хотя бы
к среднему классу. Тем не менее у нас работали
прилежнее, самоотверженнее, честнее. Чин да-
вался как награда. Так было и при Бебеле. Орга-
низованное им рабочее государство стремилось
не разбогатеть, а властвовать. Эти рабочие в сво-
их стачках, организованных партией, очень ча-
сто терпели лишения не ради увеличения зара-
ботка, но ради власти, ради своего мировоззре-
ния, которое казалось или действительно было
в противоречии с убеждениями их работодате-
лей, они боролись ради нравственного принци-
па, причем проигранное сражение все же оказы-
валось моральной победой. Английским рабо-
чим это совершенно непонятно. Они не были
бедны и при своих стачках получали сотни ты-
сяч, которыми жертвовал в этих случаях бед-
ный немецкий рабочий, полагая, что там, за мо-
рем, борются за то же, за что и он. Ноябрьская
революция была таким образом отказом повино-
ваться в армии и одновременно внутри рабочей
партии. Внезапное превращение дисциплиниро-
ванного рабочего движения в дикую погоню за
увеличением заработной платы отдельных,
не считающихся друг с другом групп, было побе-
дой английского принципа. Неудача этой поли-
тики проявилась в том, что в лице