рал - цельная натура, свободная этически,
а потому и в делах. Он вполне сознает эту
связь. В Германии это всегда двое: нравственно
либеральная и либеральная в деловом отноше-
81
нии личность, из которых одна предполагает,
а другая располагает, но только вторая с улыб-
кой сознает это двойственное положение.
Так противостоят друг другу два великих хо-
зяйственных принципа. От викинга произошел
сторонник свободной торговли, от рыцаря - чи-
новник-администратор. Примирения здесь быть
не может, и так как оба они, как германцы и лю-
ди фаустовского склада высшего порядка,
не признают границ своим стремлениям, и толь-
ко тогда почувствуют себя у цели, когда весь
мир подчинится их идее, то война между ними
будет продолжаться до тех пор, пока один из
них не победит окончательно. Должно ли миро-
вое хозяйство быть всемирной эксплуатацией
или всемирной организацией? Должен ли Цеза-
рем этой грядущей Империи стать миллиардер
или чиновник в мировом масштабе; должно ли
население земного шара, пока будет существо-
вать эта империя фаустовской цивилизации, ос-
таваться объектом политики трестов или людей
того типа, который был намечен в конце второй
части <Фауста>? Ибо тут дело идет о судьбе ми-
ра. Хозяйственные идеи французов ограничива-
лись пределами территории в такой же степени,
как и идеи деятелей эпохи ренессанса. В этом от-
ношении системы меркантилистов^ при Людо-
вике XIV и школы физиократов^ во главе
с Тюрго^ в эпоху Просвещения ничем не отли-
чаются от социалистических проектов Фурье^,
который хотел разложить <общество> на ма-
ленькие хозяйственные единицы, в виде фалан-
стер, описание которых можно найти в послед-
них романах Золя. Мировое хозяйство является
82
внутренней необходимостью только для трех ис-
тинно фаустовских народов. Рыцарственные ис-
панцы стремились к нему, когда присоединяли
Новый Свет к своему государству. Как истин-
ные солдаты, они не выработали теории расши-
рения своего хозяйства, но, расширяя географи-
ческий и политический кругозор западного че-
ловека, придали его хозяйственному горизонту
такую широту, которая вообще сделала впервые
возможной мысль о мировом хозяйстве. Англи-
чане первые построили теорию своего эксплуа-
таторского мирового хозяйства под именем по-
литической экономии. Как торговцы, они были
достаточно умны, чтобы понимать, какую
власть имеет перо над людьми самой доверчивой
к книгам культуры. Они убеждали их, что инте-
ресы народа морских разбойников - это интере-
сы всего человечества. Они прикрывали прин-
цип свободной торговли идеей свободы. Этого
практического ума не доставало третьему и по-
следнему, по своему духу чисто солдатскому на-
роду. То, что Пруссия осуществила в своем тес-
ном кругу, было возведено посредством чуждой
всему миру немецкой философии в систему со-
циализма. Но истинные творцы этой идеи не
признали в этом виде собственного детища, так
возникла ожесточенная борьба между двумя
мнимыми противниками, из которых один вла-
дел практикой, а другой - теорией социализма.
Ныне, наконец, пришло время обеим сторонам
познать себя и свою общую задачу. Должен ли
мир управляться на социалистических или ка-
питалистических началах? Этот вопрос не мо-
жет быть решен между двумя народами. Он про-
83
ник ныне в каждый отдельный народ. Если го-
сударства сложат оружие, он вновь возникнет
в гражданской войне. Ныне в каждой стране су-
ществуют английская и прусская хозяйствен-
ные партии. И если классы и слои населения ус-
танут от войны, то ее во имя идеи будут продол-
жать отдельные выдающиеся люди. В великой
решающей борьбе античного мира между апол-
лоновской и дионисовской идеей пелопонесская
война из войны между Спартой и Афинами пре-
вратилась в схватку между олигархией и демо-
сом во всех отдельных городах. То, что зароди-
лось при Филиппах и Акции^, в эпоху Грак-
хов^ залило кровью римский форум. В Китае
война между богачами Цинь и Чжоу^, между
мировоззрениями <Дао> и <Ли> длилась целое
столетие. В Египте такие же страшные события
скрыты в тьме загадочной эпохи гиксосов^,
господства восточных варваров. Были ли они
призваны или сами пришли потому, что египтя-
не исчерпали свои силы во внутренних войнах?
Призовет ли западный мир русских к той же ро-
ли? Наши тривиальные мечтатели о мире могут
говорить что угодно о примирении народов:
идеи они никогда не примирят. Дух викингов
и дух монашеских орденов доведут борьбу до
конца, хотя бы мир вышел из кровавых потоков
этого столетия усталым и сломленным.
xviI
Но тем самым англо-прусское противоборство
вступает в политическую область. Это высшее
и сильнейшее проявление исторической жизни.
84
Мировая история - это история государств.
История государств - это история войн.
Идеи, когда дело идет об окончательных реше-
ниях, воплощаются в политическом единстве -
государствах, народах, партиях. Они должны
решить борьбу не словами, а оружием. Хозяйст-
венное состязание превращается в борьбу между
государствами или внутри государств. Когда де-
ло идет о гибели или победе, религии конструи-
руются в государства, как иудейство и ислам,
гугеноты и мормоны. Все, что по своей внутрен-
ней сущности стало человеком или человечес-
ким творением, жертвует человеком. Идеи, во-
шедшие в кровь, в свою очередь требуют крови.
Война есть вечная форма проявления высшего
человеческого бытия, и государства существуют
ради войны. Они представляют собой символы
готовности к войне. И даже если бы усталое
и потерявшее душу человечество захотело отка-
заться от войны и государства, подобно антично-
му человеку последних столетий или современ-
ному индусу и китайцу, то оно превратилось бы
только из субъекта, ведущего войны, в их объ-
ект, из-за которого войну вели бы другие. Даже
если бы был достигнут фаустовский всесветный
мир, то люди высшего порядка, типа цезарей
позднеримского, позднекитайского или поздне-
египетского времени, сражались бы за власть,
как добычу, если бы как окончательная форма
жизни утвердился капитализм, и за первое мес-
то в нем, - если бы это был социализм.
Политические формы органически связаны
с тем народом, который их создал; он носит их
в крови, и только он их может осуществить. По-
85
литические формы сами по себе - это пустые по-
нятия. Провозглашать их может каждый.
Но воплотить их в жизнь, наполнив реальной
действительностью, не властен никто. В поли-
тической жизни также нет выбора: всякая
культура и каждый отдельный народ какой-ни-
будь культуры ведет свои дела и осуществляет
свое предназначение в формах, которые с ним
вместе родились и по существу неизменны. Фи-
лософские споры о монархии и республике -
пустое словопрение. Монархическая форма
правления сама по себе не существует, как не
существует формы облаков. Античная и запад-
ноевропейская <республики> - несравнимые
вещи. Когда во время великого кризиса, конеч-
ный смысл которого всегда нечто другое, от-
нюдь не изменение формы правления, провоз-
глашается монархия или республика, то это
всегда только возглас, одно название, выкрик
из мелодрамы, несмотря на то, что для боль-
шинства современников это является единст-
венно понятным и тем, что способно воодуше-
вить их. В действительности же каждый народ
после такого экстаза возвращается к собствен-
ной политической форме, для обозначения сущ-
ности которой в народе почти никогда не суще-
ствует выражений. Инстинкт не выродившейся
еще расы настолько силен, что каждую форму
правления, которую ему навязывает историчес-
кий случай, он очень скоро перерабатывает по
своему, причем никому не приходит даже на
ум, что от этой формы осталось одно лишь на-
звание. Не слова текста конституции, а неписа-
ные и неосознанные правила, по которым она
86
применяется, являются тем, что собственно
следует называть формой правления. Безотно-
сительно к какому-нибудь определенному наро-
ду понятия <республика>, <парламентаризм>,
<демократия> - лишь пустые термины.
Так, например, <парламентская форма прав-
ления> - это специфически английский про-
дукт, и без общих предпосылок викингского ха-
рактера англичан, островного положения Анг-
лии и многовекового развития, которое совер-
шенно слило этический склад этого народа с его
способом вести дела, парламентаризм не может
быть внедрен в жизнь другого народа, как невоз-
можно подражать его методам, хоть сколько-ни-
будь рассчитывая на успех. Парламентаризм
в Германии - или бессмыслица, или измена.
Англия сделала бессильными все государства,
которым она в виде лекарства привила яд собст-
венных политических форм. Наоборот, Англия
утеряла бы способность к плодотворной полити-
ке, если бы окончательное развитие западноев-
ропейской цивилизации, обнимающей ныне
весь земной шар, привело к тому, что такая фор-
ма правления стала бы вообще невозможна. Анг-
лийский социализм был бы предательством для
Англии, если бы он уничтожил парламента-