ит какой-то домохозяйке, которую, в свою очередь, тоже попросили оказать услугу: если позвонит человек по имени Юрий Петрович, сказать ему то-то и то-то. Позвонили по телефону и попросили, денег обещали. Конечно, она согласилась. А почему нет? Ведь не убить, не украсть, не обмануть, просто передать информацию. Никакого криминала.
Надо сказать, Забелина вся эта история не сильно удивила. С рейдерами он имел дело много раз, нанимая их то по указанию своего же банка, то по просьбе дружественных банку фирм, и хорошо знал, кто из них что умеет и сколько стоит. Для «закошмаривания» фирмы «Баунет» он выбрал Найденова и Брайко, за подвигами которых наблюдал уже около года, хотя впрямую дел с ними пока не вел. Они казались ему достаточно знающими, напористыми и ловкими, но для работы с по-настоящему крупными компаниями были мелковаты. А вот для «Баунета» в самый раз.
Юрий Петрович предложение таинственного инкогнито принял, денежки положил в карман и предусмотрительно не сказал о них жене. Зарплата – это святое, она вся до копейки шла в семейный бюджет, а вот побочные доходы, которые у Забелина образовывались регулярно, это уж извините. Руки прочь.
«Все одно к одному, – радостно думал Юрий Петрович, в первый раз осматривая квартиру, которую ему показывал риэлтор. – И она согласилась, и квартиру так быстро подобрали, и район хороший, никто из знакомых здесь не живет, так что риск нежелательных случайных встреч практически на нуле. Квартира хорошая, да что там – отличная квартира, в такую не стыдно женщину привести. И заказ этот на «Баунет». Вот денежки-то и пригодились! Положительно, у меня пошла полоса удач.»
Вчера он проводил жену в аэропорт, а сегодня ходил по квартире и разглядывал ее вдумчиво, надеясь, что уже послезавтра приведет сюда ту, которую до умопомрачения хотел вот уже два месяца. Забелин был человеком обстоятельным, экспромтов не любил и ко всему предпочитал готовиться загодя. Так, что нужно купить? Он достал ручку и бумагу и принялся записывать: кофе, чай, сахар, лимон, конфеты, печенье, фрукты, сыр, какую-нибудь мясную нарезку двух-трех видов в вакуумной упаковке, коньяк, шампанское, белое вино (как выяснилось во время совместного обеда, красное вино она не пьет), сок, вода… Прошел в ванную, подумал немного и продолжил записывать: две зубные щетки, паста, шампунь, мыло, гель для душа, шесть полотенец – два больших, банных, два средних и два маленьких. Вернувшись в спальню, оглядел широкую кровать и дополнил список комплектом постельного белья размера «кинг-сайз». Все это он купит сегодня же, принесет сюда, расставит и разложит по своим местам, чтобы послезавтра, когда он придет в эту квартиру не один, все было на высоте.
Покупки много времени не заняли, все необходимое можно было купить в одном большом супермаркете. Заминка, однако, вышла с постельным бельем: размера «кинг-сайз» не оказалось, и Забелину пришлось в поисках объездить несколько магазинов. Вернувшись на улицу Сталеваров, он припарковал машину, вытащил пакеты и собрался было войти в подъезд, когда за спиной раздался скрип тормозов и неуверенный радостный голос:
– Юрка? Забелин!
Сердце недовольно ёкнуло: черт возьми, неужели здесь все-таки живет кто-то из знакомых, о ком он совершенно забыл? Он обернулся, и тут же все недовольство как рукой сняло. Елки-палки, вот это встреча!
– Ё-моё! – заорал Забелин, ставя пакеты на тротуар и широко распахивая руки навстречу выходящему из машины мужчине. – Сколько лет, сколько зим! Ты как здесь?
– Мимо ехал, смотрю: ты или не ты? Еле успел затормозить. А растолстел-то как, раздался! Юрка, старый чертяка, как же я рад тебя видеть!
– А я – тебя, – искренне ответил Юрий Петрович. – Сколько ж лет мы с тобой не виделись?
– И не говори, кум, даже вспомнить страшно. Ты давно в Москве? Чего ж не объявился, когда вернулся? Я думал, ты все еще на периферии милицией командуешь.
– В мои годы уже пора кончать командовать, надо начинать деньги зарабатывать, – пошутил Забелин.
Они весело рассмеялись, продолжая обниматься и похлопывая друг друга по спине.
«Одно к одному, – радостно билось в голове Забелина, – одно к одному. И старого друга встретил. И жена улетела, можно с ним посидеть хоть до утра, выпить как следует, не думая о том, что потом за руль садиться. Ведь такая встреча! И время есть, и место, и продуктов полные сумки, и спиртное…»
– Слушай, а давай посидим, как в добрые старые времена, а? – предложил он.
– Давай. Я с удовольствием. Сейчас позвоню, отменю все дела, ну их к едрене-фене, раз такое дело, до завтра подождут. Ох, Юрка, ну как же я рад тебя видеть, ты представить себе не можешь! Ты здесь живешь? У вас тут поблизости есть приличное местечко, где двое старых друзей могут зацепиться языками?
– Я… – Юрий Петрович замялся, но лишь на мгновение: – У меня здесь хата для дружеских посиделок. Как раз в этом доме.
– А в хате – грудастая бабешка? Юрка, ты не меняешься! Неужели до сих пор не унялся?
– Нет там никого, во всяком случае, сегодня. Так что никто нам с тобой не помешает. Ну что, пошли? Выпить-закусить есть, – Забелин поднял пакеты и выразительно потряс ими.
Ничего страшного, завтра он снова пойдет в магазин и купит продукты и выпивку. Для такого дела не жалко. Ну надо же, какая встреча! Одно к одному, сплошные удачи.
Уже и Восьмое марта наступило, а я так и не понял, что же такое мне «жмет» в мозгах, на которых, как на ноге в неудобном ботинке, буквально мозоль натерся. Перед Восьмым марта у меня работы невпроворот, потому как мошенники и воры не спят, бдительно следя на всяческими праздниками, которые поднимают настроение и притупляют осторожность у доверчивых людей, особенно у женщин и особенно у пожилых. На Новый год, День Защитника Отечества, Восьмое марта и День победы принято дарить подарки и поздравлять пенсионеров и ветеранов, вот они и ходят, эти сволочи, по квартирам, представляются каким-нибудь комитетом, фондом, благотворительной организацией или на худой конец собесом, а после их ухода люди недосчитываются денег и ценностей, если вообще живыми и здоровыми остаются, тьфу-тьфу-тьфу, не приведи Господи. Так что период от 20 февраля до 10 марта у меня всегда напряженный, я не ленюсь сочинять, печатать на собственном принтере и разносить по квартирам листочки-«напоминаловки» с просьбой не быть излишне доверчивыми, беседую с потенциальными жертвами, взывая к их здравому смыслу и умоляя не открывать дверь незнакомым людям. Мерзкий мозоль хоть и натирал мозги, но обращать на него внимание мне было некогда.
Все-таки мои усилия даром не пропали, и в этот раз (впервые за последние годы!) праздники на моем участке прошли без происшествий. То есть пьяные драки, конечно, случились, и семейные дебоши тоже, куда ж без этого, то зато не было ни одного обманутого доверчивого пенсионера. Уже хорошо.
Одиннадцатого марта я перевел дух и с удивлением понял, что сегодня суббота. И именно в эту субботу у меня нет приема граждан. Посему я, предварительно позвонив и получив приглашение, купил букет цветов и отправился к Майе Витальевне Истоминой поздравлять ее с прошедшим праздником и благодарить за чудесную встречу в клубе, которая состоялась пару недель назад и вызвала у моих любимых стариков самые горячие отклики и просьбы как можно скорее пригласить писательницу выступить еще раз, потому что еще очень много интересного осталось нерассказанным. Ну и, само собой, я собирался задать ей несколько вопросов о «больничных» периодах жизни Елены Шляхтиной. Вообще-то это не мое дело, пусть бы Мусатов сам во всем этом ковырялся, речь все-таки идет о его отце, а не о моем, но мне уже стало интересно. В конце концов, именно я, читая материалы о самоубийстве Шляхтиной, заметил несостыковки в истории со здоровьем загадочной работницы кондитерской фабрики «Красный Октябрь». И еще меня грыз непроясненный вопрос с братом Шляхтиной, который у нее якобы был и который якобы тоже покончил с собой в результате якобы имевшегося у него психического заболевания. Истомина, вспоминая о своей подруге, о брате умолчала, а ведь она не могла о нем не знать, ведь со Шляхтиной она общалась несколько лет. Почему же Майя Витальевна не сказала о нем ни слова? Тоже что-то скрывает? Или следователь из Прокуратуры СССР так расстарался в своих фантазиях, что даже психически больного брата-самоубийцу выдумал, чтобы смерть Елены казалась совсем уж естественной и, более того, неизбежной?
– Да вы что! – от удивления Истомина даже сняла очки. – Не было у Лены никакого брата. За семь лет я от нее ни о каком брате не слыхала. С чего вы вообще взяли, что он был? Кто вам сказал такую глупость?
Я объяснил, откуда это взял, и задал следующий вопрос:
– А о том, что мать Елены страдала психическим заболеванием и регулярно лечилась в стационаре, вы тоже не слышали?
– Нет, – она покачала головой. – Но это можно допустить.
– Почему?
– Мало кто будет рассказывать такое о своих родителях. Даже сейчас. А уж в те времена – тем более. Так что если это действительно было так и Лена об этом не рассказывала, ее можно понять. Но зачем ей было скрывать, что у нее есть брат? Что в этом постыдного? Нет, не понимаю. Впрочем, если брат тоже был болен, тогда… Ужасно, – она снова надела очки и грустно повторила: – Ужасно. Бедная девчонка. Иметь родных, о которых стыдишься рассказывать и делаешь вид, что их совсем нет, – горькая участь. Теперь я понимаю, почему она была такой скрытной. Она просто привыкла молчать, не рассказывать о себе, дозировать информацию, чтобы разговор не зашел о ее семье.
Майя Витальевна твердо стояла на своем: о брате Шляхтина не просто не говорила – даже не упоминала о его существовании, и я так и не понял, кто на самом деле был более скрытным, ее подруга или она сама. Ладно, здесь ничего не прояснилось – пойдем дальше.
– Майя Витальевна, давайте вернемся к тем периодам, когда Шляхтина жила у вас. Вы уверены, что она каждый день уходила на работу?