Зато нарисовалась мысль, и ее захотелось проверить.
– Родители Забелина живы? – спросил я.
– Только мать, – мотнул головой Шурик. – Живет отдельно. Злющая старуха – бр-р-р!
– А если я с ней поговорю?
– О чем? В мое дело влезть собираешься?
– Да брось ты, ни в какое дело я не лезу. Что твое – то твое, а уж что мое – то мое. У Забелина лет тридцать назад была знакомая девушка, вот я и подумал, может, мать ее помнит. Разрешаешь?
– Тридцать лет назад он уже был женат, – Шурик назидательно поднял палец. – Так что вряд ли. Он же осторожный был.
– Попытка не пытка. А вдруг?
– Ну валяй, – милостиво разрешил он, – только потом все мне расскажешь.
– Само собой, – честно пообещал я.
Следователь Вилков был не жадным и щедро поделился с нами всей информацией, в разумных пределах, конечно. Улики, следы, доказательства и мероприятия по поиску преступника меня интересовали мало, можно сказать – совсем не интересовали, а вот все, что касалось самого Юрия Петровича Забелина, я из Вилкова вытянул.
Жизнь покойного показалась мне яркой и бурной. Родился он в Москве, отслужил в армии, закончил Высшую школу милиции и стал оперативником. Специализировался на преступлениях, совершаемых несовершеннолетними. Службу нес в УВД Фрунзенского района Москвы, потом получил повышение и перевод на Петровку. В конце семидесятых – новое повышение и перевод в Главное управление уголовного розыска МВД СССР, буквально через год – направление на службу в крупный областной центр в должности заместителя начальника УВД города. Карьера просто немыслимая по тем временам. И кто же его так двигал, интересно? Или он действительно был невероятно ценным сотрудником? Возможно.
Дальше карьерный рост Юрия Петровича проходил обычным порядком, он менял должности, на каких-то задерживался подольше, на каких-то сидел совсем немного, но они, как и положено, шли по восходящей. В девяносто пятом году он вышел в отставку, вернулся в Москву и нашел себя на поприще организации службы безопасности в коммерческих фирмах. Начал с небольшой конторы, куда его охотно взяли, поскольку у него были крепкие связи в МВД и он мог оказаться весьма полезным человеком, потом была фирма покрупнее, потом еще крупнее, и, наконец, банк «Русский кредит». То есть в сфере частного бизнеса карьера Юрия Петровича развивалась самым обычным образом, без необъяснимых и удивительных скачков и странных падений.
Женился Забелин рано, в двадцать три года, в двадцать пять у него родился сын, а вот второй ребенок – дочь – появился куда позже, когда Юрию Петровичу было уже почти сорок. Сын взрослый и самостоятельный, живет отдельно от родителей и занимается чем-то коммерческим, младшая дочь учится в Англии. Жена, в советское время скучавшая на ниве балансовых отчетов и прочей бухгалтерской документации, после перестройки оказалась обладательницей одной из самый востребованных профессий и в нынешнее время процветала в кресле финансового директора крупной торговой сети. Одним словом, семья обеспеченная и во всех отношениях благополучная.
Вооруженный этими знаниями, я отправился к матери Забелина, Инессе Иннокентьевне. Легкого разговора я не ждал, потому что какие же могут быть легкие разговоры с женщиной, десять дней назад похоронившей единственного сына. Поручить встречу Вале Семенову я не мог. То есть я пытался, врать не стану, но Валька скроил жуткую мину, замахал руками и стал уверять меня, что все испортит, потому как совершенно не умеет разговаривать со стариками, у него не хватает терпения выслушивать их бесконечное брюзжание, морализаторство и длительные экскурсы в историю, сопровождаемые словами «вот в наше время»; он начинает раздражаться, сердиться, грубить и пытается побыстрее свернуть разговор. Я знал, что Валька не врет, он действительно не отличается спокойствием и терпением и не умеет находить общий язык с пожилыми людьми, но вообще-то за деньги, которые платит ему Андрей Мусатов, мог бы и постараться. Однако мысль о том, что он может все испортить, как испортил разговор с бывшим следователем Царьковым, заставила меня взяться за дело самому.
Моему звонку с просьбой о встрече Инесса Иннокентьевна ничуть не удивилась, она была готова к тому, что при расследовании обстоятельств смерти ее сына сотрудники милиции придут к ней не один раз.
Дверь мне открыла высокая сухая старуха, прямая и жесткая, как железный прут, одетая в черное, с морщинистым лицом и тусклыми выплаканными глазами.
– Проходите, – глухо проговорила она, впуская меня в квартиру.
Я огляделся. Н-да, Юрий Петрович, по всей видимости, заботился о своей матери прилежно. Уж не знаю, насколько сильно он ее любил, но материальной помощью явно не обделял. Мебель была дорогой и удобной, паркетный пол сиял свежим лаком, межкомнатные двери – из натурального дерева и с красивыми ручками. Но что меня больше всего поразило, так это идеальная чистота, редко встречающаяся в жилищах одиноких стариков. Они, конечно, стараются, поддерживают порядок, но ведь годы уже не те, и не всегда удается согнуться, чтобы вымести пыль и грязь из углов и из-под мебели, и страшно вставать на стул, чтобы протереть верхние полки и поверхности шкафов, потому что ноги не слушаются и голова кружится, да и зрение уже не то, чтобы увидеть каждую пылинку-соринку. Здесь же мой нос некурящего человека не учуял ни малейшего запаха пыли или застарелой грязи. Я решил не скрывать удивления, тем более это может оказаться неплохим началом для разговора.
– Потрясающе! – воскликнул я. – У вас просто стерильная чистота. Редко встречаются такие ухоженные квартиры.
– Это не моя заслуга, – сухо ответила Забелина. – У меня помощница по хозяйству, очень хорошая девочка, старательная. Юрочка, сынок, настоял, хотя я вполне справилась бы и сама. Он очень обо мне заботился.
Она всхлипнула, но быстро взяла себя в руки.
– Присаживайтесь, – царственным жестом она указала на одно из двух кресел, стоящих в комнате по обе стороны разделявшего их небольшого столика с инкрустацией.
Сама Забелина села в другое кресло напротив, спина прямая, голова высоко поднята.
– Я вас слушаю. Что еще вы хотите узнать о Юрочке?
– Если не возражаете, я хотел бы поговорить о его молодости. Вернее, я просил бы вас рассказать о том, как вы жили, когда вам было чуть за пятьдесят. Как Юрий Петрович женился, как складывались ваши отношения с невесткой, как у вас родился первый внук, как у вашего сына шли дела на службе, и так далее.
– Это имеет отношение к его смерти? – чуть высокомерно спросила Инесса Иннокентьевна.
– К смерти человека имеет отношения вся его жизнь. Очень важно понимать, каким человек был, как формировался, в какой семье рос, какие у него были родители, чтобы в конце концов понять, почему его жизнь сегодня сложилась так, что кто-то захотел его убить. Вы со мной согласны?
Одно из правил, которое я вывел сам для себя за годы работы в жилом секторе, гласило: никогда спрашивай, понимает ли тебя собеседник, всегда спрашивай, согласен ли он с тобой. Вопрос «Понимаете?» может прозвучать оскорбительно, особенно если человек немолод или, наоборот, слишком юн. Вопрос о согласии или несогласии звучит совсем по-другому и сразу придает беседе характер разговора на равных. Более того, создается впечатление, что я признаю возможность собственной неправоты и интересуюсь мнением своего собеседника по этому вопросу. То есть получается более уважительно и, следовательно, располагает к искренности и доверительности.
Ход мой оказался правильным, и, несмотря на недавнее горе, Инесса Иннокентьевна охотно углубилась в воспоминания о тех временах, когда Юрочка был молод, только-только начинал свою семейную жизнь с женой Ирочкой, а сама Забелина была цветущей женщиной при статусе (главный врач детской поликлиники) и любящем муже. Рассказывала она долго и с удовольствием, даже глаза перестали казаться тусклыми и заблестели. То и дело по щекам начинали катиться слезы, но Забелина была из тех людей, которым слезы не мешают говорить. Она плакала и продолжала рассказывать, вытирая глаза и щеки белоснежным платочком с вышитой розовыми нитками монограммой.
Я никуда не торопился и слушал внимательно. Пока ничего интересного и ценного Забелина не сказала, придется задавать вопросы самому, но мне и в голову не приходило прервать ее. Пусть отведет душу, порадуется чужому вниманию к собственной жизни, тогда и разговаривать с ней будет куда легче. Она обязательно ответит на мои вопросы, даже если они покажутся ей неприятными, ответит просто из благодарности за то, что я терпеливо и участливо ее слушал.
Когда дело дошло до того, каким чудесным и верным мужем был Юрий Петрович, я встрял со своим первым вопросом:
– Значит, ваша невестка Ирина никогда не устраивала мужу сцен ревности?
Я, конечно, мог бы прямо спросить, изменял ли Юрий своей жене, но это вышло бы грубо, как будто я подозреваю его в чем-то неблаговидном, а так получалось, что я скорее склонен верить в дурной характер его жены. Когда разговариваешь с матерью, только что потерявшей сына, да еще такой пожилой, следует выбирать выражения.
– Ира? О, она была ужасно ревнивой, просто ужасно. Она и сейчас такой осталась. Но Юрочка никогда не давал повода. Она без конца скандалила, но все поводы для сцен выдумывала сама. Юрочка никогда не позволил бы себе никаких вольностей.
Ну понятное дело, сын – ангел, невестка – дура. Типичная картина. Интересно, если я когда-нибудь женюсь, у моей мамули будет то же самое? Подозреваю, что да.
– Я понимаю, о чем вы говорите, – я с умным видом покивал головой, – ведь Юрий работал по преступлениям несовершеннолетних, а мне хорошо известно, как это бывает. Поймаешь молоденькую девицу на проступке, поработаешь с ней, объяснишь, выведешь на правильную дорогу, отвадишь от дурной компании, она тебе благодарна – и вот уже глядишь, а она влюблена в тебя по уши, и преследует, и домой названивает, и у подъезда караулит. Поговоришь с ней резко и прямо – так она может оскорбиться и от обиды глупостей наделать, просто тебе назло. Вот и приходится как-то выкручиваться. А нашим женам это не всегда нравится. Верно?