Луиса наготове и может доставить в любой из пяти районов Нью-Йорка за двадцать минут. Луис способен в одночасье исчезнуть и начать сызнова с полумиллионом наличными и паспортом на другое имя. Этого дня он страшился уже давно, но меры принял.
Луис загрохотал вниз по лестнице, не останавливаясь перевести дух даже на миг, перескакивая по три ступеньки кряду. Пол лил с него ручьями. Он обонял острый запах своего пота.
Затем Луис через дверь лестничной клетки ворвался в вестибюль атриума. Увидел сияющее на улице солнце. Через считаные секунды он станет призраком.
И даже не заметил пожилого мужчину с седыми волосами и длинными, закрученными кверху усами, прислонившегося к стене и читавшего экземпляр «Форчуна». Когда Луис пробегал мимо, мужчина сделал шаг вперед, сграбастал Луиса за толстую ручищу и, пустив в ход его же собственную инерцию, швырнул на мраморный пол. Не успел Луис даже понять, что происходит, как его толстые запястья свели вместе и защелкнули на них наручники. Луис взвыл, когда металл впился в его кожу.
— Луис Магурски, — объявил мужчина низким басом с южным акцентом, — вы арестованы за мошенничество с данными, мошенничество с сотовой связью, сговор с целью лжесвидетельства, подкуп и скотство в особо крупных размерах.
Щека Магурски была прижата к полу, но он ухитрился выплюнуть:
— Да ты знаешь, кто я такой? Я поимею твой жетон, жопа ты южанская!
Потом послышался «динь», и открылась дверь лифта. Оттуда вышел молодой маршал-блондин, сидевший в его кабинете.
— Заяц и черепаха[75], друг мой, — промолвил маршал. — Настало время ответить за Констанс Райт.
Николас Драммонд бежать и не пробовал. Когда к его дому подъехала коричневая «Краун Виктория» в сопровождении еще трех полицейских машин, он просто встал и разгладил рубашку, жалея, что не съел на обед побольше.
Ему всегда нравились эркеры в холле, из которых разворачивался вид на округу, как будто личный кинотеатр. И даже сейчас, когда кружащиеся огни полицейских проблесковых маячков отсвечивали на пушистом снегу, в этом было нечто поэтичное. Правду говоря, он удивился, что они столько мешкали. Но едва Серрано и Талли приехали к ним в дом в тот день в компании чудаковатой дамы Марин, он понял, что это лишь вопрос времени.
Изабель в обтягивающей футболке «Рэг энд Боун» и рваных джинсах «Мусси» в панике сбежала по лестнице, бренча золотыми браслетами на запястьях. Она всегда носит дома дорогие украшения и самые лучшие марки одежды. У Изабель есть пунктик: она никогда не покупает вещи заочно. Когда они только начали встречаться — свиданиями это Николас назвать не мог, скорее, перепихон с одним и тем же партнером, — Изабель на каждую встречу являлась в шикарном наряде. Порой пряча их под громоздкими, бесформенными пальто, чтобы не привлекать лишнего внимания. Было непременно нужно видеться тайно. Николас терял слишком много — а именно около миллиона долларов, — если бы Констанс удалось доказать, что он ходил на сторону до их официального развода.
Впрочем, «ходить на сторону» — термин вульгарный. Для Николаса поначалу так и было. Как только брак пошел под откос, они с Констанс прекратили заниматься сексом. А в его возрасте просто отказаться от интима не вариант. Ему нужна была разрядка. С Изабель он познакомился на одном из бесчисленных благотворительных приемов Констанс. Поначалу Николас раутами наслаждался. Это был шанс принарядиться, затесаться в ряды элиты Эшби, побыть тем, кем он себя увидеть и не помышлял, — звездой.
Но на самом деле звездой не был. Он был спутником звезды. Украшением. Посыпкой на мороженом. Может, какого-то вкуса и добавляет, но никто не разочаруется, если его не будет.
Изабель была молодой. Роскошной. Богатой. Лишенной политических амбиций. Ее единственным бременем был брат-имбецил Крис. Крисси, как она звала его. Николасу же казалось, что с того момента, как тебе можно покупать алкоголь по закону, отзываться на имя вроде Крисси просто грешно.
Снова они столкнулись в магазине сыров. А уж в сырах Николас толк знал. Помог ей выбрать шикарный импортный камамбер и порекомендовал ему в пару вкусного красного из долины Напа[76]. Поблагодарив его за спасение званого ужина, она пригласила Николаса на грядущую вечеринку. Он отклонил приглашение под тем предлогом, что Констанс трудно выбраться в последнее время из-за скорых перевыборов.
— А кто приглашал Констанс? — ответила она с лукавой улыбкой. Три дня спустя они уже спали вместе на ее шикарных египетских хлопковых простынях.
Через месяц он понял, что женился бы на ней.
А вот как отделаться от Констанс — вопрос другой. Рассказал об этом Кэролайн: они привыкли делиться всем. Кэролайн ненавидела Констанс, считая, что та отодвинула Николаса на задний план. Так что, когда Кэролайн сказала Николасу, что может найтись способ избавить его от супружества да с солидными супружескими алиментами, Николас развесил уши во всю ширь. У Изабель деньги есть, но эти деньги будут его собственными. От него всего-то и требовалось пожелать Констанс гореть в аду.
Это его несколько смутило. Кэролайн была знакома с парнем, знакомым с застройщиком из Нью-Йорка, который заодно выступал и застрельщиком. Какой-то там Луис с восточноевропейской фамилией, потерявший миллионы, когда семейный бизнес Райтов всплыл кверху брюхом.
Николас Драммонд понимал, что Констанс ждет падение. Но не предвидел, что настолько жесткое.
Ему было не по нутру выслушивать показания Сэма Уикершема, напропалую вравшего, что трахался с его женой, когда на самом деле это Николас трахался направо и налево. Но Изабель наблюдала за этим с восторгом. Купила полдюжины экземпляров «Эшби Булетин» с заголовком «Мэр — растлительница малолетних», набранным сорок восьмым кеглем.
Кэролайн велела ему прекратить видеться с Изабель, пока идут судебные слушания. Ничто не делает мужчину более несимпатичным, чем совокупление с шикарной женщиной на пятнадцать лет моложе его бывшей одновременно с попытками обчистить ее банковский счет. Кэролайн не знала, давно ли они с Изабель начали спать вместе. Оно и к лучшему. Если бы знала, могла и не поддержать.
Когда развод был оформлен окончательно, Николас Драммонд вздохнул с облегчением. Не потому, что наконец-то стал свободным человеком. Ну, не только поэтому. Но он устал видеть, как Констанс что ни день забрасывают грязью. Да, он хотел избавиться от нее. Но их супружество было не настолько плохим.
Когда она по стопам Дж. Д. Сэлинджера подалась в затворники, Николас счел, что это к лучшему. Может, для нее и нет, но для него да. Пусть живет, как хочет, а он может начать жизнь с Изабель заново. Если бы он только знал о ее проблемах с фертильностью! В двадцать лет у нее были яичники женщины за сорок. «Изюм, — называла она их. — Они усохли, как изюм».
Нельзя сказать, чтобы это заставило его раздумать жениться на ней. Наверное, не заставило бы.
А потом жизнь потекла своим чередом. Но каким-то уголком сознания Николас был уверен, что расплата неизбежна. Кто-нибудь узнает. Может, Констанс. Она звонила ему прямо перед смертью.
Он игнорировал ее звонки, но всегда подозревал, что Кристофер прослушивал его автоответчик, прежде чем Николас успевал удалить сообщения.
Часть вины за смерть Констанс лежит на нем. Нет, он не сбрасывал ее с моста и даже не виделся с Констанс месяцами. Но он помог погубить ее карьеру и сокрушить ее дух. А если бы они не обратились в прах, была бы жива и она. Он знал это наверняка.
Так что, когда детективы Серрано и Талли направились к входной двери, хрустя подошвами по заснеженному гравию, он даже не пытался бежать, драться или сопротивляться. Расскажет им все.
Кроме того, кто убил его бывшую жену. Эта подробность осталась ему неведома.
— Николас! — верещала Изабель. — Любимый! Что происходит?!
В ее широко распахнутых глазах металась паника. Он же хранил спокойствие, чем, вероятно, расстроил ее еще больше. Она могла вплыть в комнату лебедем и в мгновение ока обратиться в волчицу. В спальне это заводит дальше некуда. Вот она ласкает его спину ноготками, как перышками, а мгновение спустя дерет, как когтями.
— Я в тюрьму, — доложил он буднично, словно собрался в магазин за молоком.
— Черта лысого! — уперлась Изабель.
Взяв ее за руку, Николас погладил ее большой палец:
— Ты же знала, что этот день рано или поздно настанет.
— Ни хрена я не знала! — огрызнулась она, выдергивая руку. — Я звоню Честеру Барнсу. Он встретит тебя в полицейском участке. Не говори ни гребаного слова, пока он не приедет.
Николас кивнул, хотя и не знал, последует ли совету. Барнс — давний адвокат семейства Роблс. И остался при них даже после гибели родителей Изабель, потому что, ну, у них по-прежнему была уйма денег, а он огребал солидные гонорары. Если бы не Барнс, Крис Роблс мог до сих пор сидеть в тюрьме. Разумеется, ирония в том, что, будь это так, он вполне мог бы жить и дальше.
Раздался звонок в дверь.
— Не открывай, — взмолилась Изабель. Гнев угас, уступив место страху. — Я не могу лишиться и брата, и тебя.
Взяв ее лицо в ладони, Николас страстно поцеловал Изабель. Она впилась пальцами ему в поясницу. Их прикосновение напомнило Николасу ригели замка тюремной камеры, встающие на место, заставив его задрожать.
— Ты справишься, — сказал он, пытаясь отстраниться, но Изабель вонзила в него ногти. Глубоко. Потянувшись назад, он бережно убрал ее руки. — Более сильной женщины, чем ты, я не встречал.
И пошел к двери. Навстречу неизбежному.
— Нет, не справлюсь, я слабая, — сказала ему вслед Изабель. Николас открыл входную дверь. Перед ней спокойно дожидались детективы в длинных пальто и толстых перчатках. С улицы пахнуло морозом, но Драммонд не дрогнул.
— Вы знаете, зачем мы здесь, — сказала Талли.
— Николас К. Драммонд, — провозгласил Серрано, — вы арестованы за преступный сговор с целью совершения мошенничества, лжесвидетельства, пособничество в мошенничестве с данными и сотовой связью и дачу ложных показаний полиции.