На третий день они должны были достичь Айраванка. Ещё до полудня, когда кони вынесли всадников на вершину одной из гор, глазам открылась голубая полоска озера, на востоке уходящая за горизонт и сливающаяся не то с облаками, не то с гребнями далёких гор, а на юге загибающаяся длинным широким языком, точно пробующим на вкус серые каменные дали. Дальше дорога скользнула вниз и озеро пропало из виду. Но Ингвар чувствовал его, чувствовал его запах, его сырую свежесть, варяг чувствовал близость большой воды, и сердце его билось всё сильнее; оказывается, он скучал.
Ингвар, сам того не замечая, гнал Пароха всё быстрее, опередив вскоре и Вараздата и тер-Андраника, он мчался на этот дух, который он чуял даже не обонянием, а нутром. Чем ниже они спускались, тем гуще становилась растительность, дорога уже петляла мимо зарослей с молодой листвой. Дубки, клёны, тополя, тисовые деревья раскидывали свои ветви, сплетаясь с соседями и прикрывая летящих по дороге всадников от солнца, что становилось всё назойливее.
И вот, меж древесных стволов искрами заблестела вода, Ингвар гнал коня не останавливаясь, пока тот, весь в пене, не встал на дыбы на обрывистом берегу. Варяг оставил других далеко позади и потому спешился и сел на краю обрыва, свесив ноги вниз. Ветер трепал его волосы, Ингвар болтал ногами и улыбался. Ануш называла Севан сердцем этих земель, и бирюзовые волны этого сердца мерно бились о берег, точно оживляя зелёные складки гор на той стороне, рыжие камни, въевшиеся в песок, оставшиеся позади блёкло-жёлтые холмы. Парох смотрел на хозяина с обычным недоумением, но радовался передышке, в последнее время они случались нечасто.
– Отдохнул? – крикнул северянину тер-Андраник, придерживая коня, задержавшись рядом. – Дальше пора!
Ингвар поднялся, отряхнул себя от налипшей пыли и снова сел в седло. Дорога свернула к северу и теперь шла вдоль озера. Свежий ветер порывами налетал на всадников, но не мешая, а, напротив, придавая сил и людям, и коням. Варяг качался в седле, ловя взглядом отражающиеся в волнах блики света.
– Ранняя в этом году весна, – сказал Саркис, поравнявшись с ним.
Ингвар ничего не ответил, он был в своих мыслях.
«Вот здесь бы», – произнёс он, едва шевеля губами, когда Саркис вновь оторвался от него.
Вскоре небо затянули тучи, над водой побежали сероватые облака, а противоположный берег потерялся в густой дымке. «До дождя б успеть», – приговаривали воины, глядя на небо. Так, незаметно начали сгущаться сумерки, но ещё до темноты на выдающейся вперёд к озеру скале показались угловатые очертания церкви. Айраванк.
Разъезд дозорных встретил их в паре сотен шагов до монастыря, без лишних приветствий тер-Андраник представился и был узнан. Отряд достиг назначенного места сбора засветло.
Монастырь Айраванк показался Ингвару похожим на любой другой монастырь армянских христиан – те же островерхие купола, те же рыже-серые стены, дома для братии, то же тягучее, надмирное пение. Но озеро делало его совсем другим, Айраванк будто готовился взлететь над волнами, как будто не на тысячи лет он воздвигнут здесь, а лишь на мгновение – задержать дыхание и набраться сил перед полётом. Теперь вокруг монастыря расположился военный лагерь, большинство из собравшихся – взявшиеся за оружие крестьяне, не имеющие даже палаток и устроившие себе ночлег под открытым небом; но были и шатры, рядом с которыми развевались стяги домов-знаменосцев рода Хайказун. Сам князь Саак ночевал в одном из них, не отличающемся ни богатой отделкой, ни особенной охраной. Новый владыка Геларкуни был ещё молод и не привык пока к доставшейся от брата власти и её символам.
– Отче, как я рад! – воскликнул он, выходя навстречу тер-Андранику. – Мой добрый Васак оставил мне едва ли половину войска, но зато всех своих стариков-советников! Надеюсь, хоть ты приведёшь их в порядок.
– Боюсь, князь, – священник ухмыльнулся в бороду, – что у тебя просто стало одним стариком-советником больше.
– Не скромничай, твоё мнение потяжелее государева меча будет. Пройдём со мной!
Затем князь Саак увидел Ингвара.
– Ба! И ты, язычник, здесь! – вскричал он весело. – С того памятного кабана мы и не виделись…
– Жаль, что охота парой дней позже оказалась не такой удачной, – ответил Ингвар, пожимая поданную для приветствия руку.
– Еще поохотимся! – Саак с силой тряхнул руку варяга. – Ещё и в Двин войдём, помяни моё слово.
Саркиса князь тоже знал, ещё по бытности последнего в царской свите, они дружески обнялись. Вараздат куда-то запропастился, а тем временем Саак позвал их к себе.
Когда они вошли в шатёр, весёлости у князя поубавилось. В шатре кучно сидели, стояли, полулежали человек десять-двенадцать; когда вошли вновь прибывшие, кто-то вскочил, кто-то сделал вид, что не заметил, но в центре шатра образовалось свободное место. Никакого стола не было и в помине, но в середине лежала доска, на которой виднелось что-то грубо начерченное углём. Ингвар, приглядевшись, понял по отметкам: это остров, на котором укрылся царь, небольшой пролив и берег, занятый войском Нсыра. Рядом с доской лежало медное блюдо, залитое жиром недавно съеденного поросёнка (Ингвар решил, что это поросёнок). Князь Саак взял с блюда грязный разделочный нож и воткнул его в край доски со словами:
– Мы здесь.
Потом обвёл взглядом присутствующих и добавил:
– Мы отужинаем вместе, когда поговорим. Знаю, я веду себя как плохой хозяин, но лучше нам сперва покончить с делами, а потом уж набивать животы. Выдержишь, отче?
Тер-Андраник кивнул.
– А то потом всех этих достойных господ, – Саак махнул рукой на лежащих людей, – их замучаешься искать по лагерю снова.
Ингвар вглядывался в лица собравшихся, шестеро из них были геларкунийскими придворными, видимо, из тех самых советников прежнего князя; ещё четверо, судя по одежде и оружию, – предводители крестьянских отрядов; последние двое имели суровую наружность людей воинского ремесла. Лицо одного из них показалось Ингвару смутно знакомым – это был Ерванд Кюрикян из Ахталы. Тер-Андраник поприветствовал всех и с особой теплотой князя Ерванда, тот с жаром обнял священника; лежащие мужики, выражая уважение к сану, даже поднялись на ноги, но потом все снова уселись вокруг изрисованной доски.
– Друзья, обращаюсь ко всем как к равным, без счёта прежних заслуг и высоты происхождения, – начал Саак. – Мы все здесь по доброй воле и по зову сердца, так что и меж собой не будем иметь дрязг и споров о том, кто же важнее.
Собравшиеся покивали, одобрительно, но сдержанно.
– Мы все остались верны своему слову и откликнулись на призыв нашего государя, – продолжил князь. – Который теперь заперт на острове меньше чем в дне пути отсюда. В том, что каждый, придя сюда, жертвовать жизнью не боится, я не сомневаюсь. Однако надо нам решить, как именно нам пожертвовать ими с наилучшей пользой для нашего дела…
– Княже, – подал голос один из крестьянских воевод, мощный мужик с широкими плечами, в арабском халате поверх кольчуги и с арабским топором за поясом. – Ты нас помирать-то раньше времени звать брось, мы сюда дело делать пришли, а не костьми за даром ложиться.
Сопереживающих этому замечанию оказалось куда больше, даже вне зависимости от сословия, Саак слегка смешался, но быстро овладел собой.
– Саак, сколько людей у нас? – спросил тер-Андраник.
– У меня семь сотен конных и полторы тысячи пеших; ещё полторы тысячи воинов привели эти славные мужи, – князь кивнул крестьянским воеводам. – Это ещё не все.
– Три сотни всадников и четыре сотни пеших я привёл, – подал голос Ерванд Кюрикян. – Мне принесли вести, что царевич Абас людей собирает, и я готов был поспешить к нему, но после узнал, что достойный Саак готовит удар отсюда, и не стал делать бесполезный крюк.
Ингвар слушал и переминался с ноги на ногу, он думал, что, наверное, с лёгкостью обошёлся бы без участия в этом совете, но теперь тер-Андраник решил, что они с Саркисом должны знать обо всех замыслах на грядущую битву и быть в ней ближайшими ему помощниками. Немудрено, ведь больше теперь для этого дела почти никого и не осталось. В животе урчало от голода, и варяг раздражался на князя, мол, мог бы и накормить прежде.
– Сколько людей теперь с царём? – спросил тер-Андраник.
– Две сотни, – ответил воин, стоящий рядом с Ервандом.
«Это Мушег Мамиконеан, – шепнул Ингвару Саркис, – сын князя Геворга».
Тем временем в шатёр тихо проскользнул Вараздат. Мушег продолжал:
– Мой отец с царём, и они хорошо подготовились к обороне, две сотни удержат остров, имей Нсыр хоть сотню тысяч…
– Давно ты оттуда? – прервал его тер-Андраник.
– Прошлой ночью пришёл.
Тер-Андраник снова кивнул и повернулся к Вараздату:
– Чего узнал?
– Да переговорил с кем надо… – деловито сказал Вараздат, скрестив руки на груди. – Узнал кое-что. В их логове сплетни гуляют, что Нсыр дал государю три дня, если тот приплывёт к нему с покаянием, сложит оружие и даст клятву верности, то востикан его пощадит.
– Уже слышали такое, – недовольно хрипнул себе в бороду один из стариков-советников.
– Если за три дня государь того не сделает, – продолжил Вараздат, – Нсыр пойдёт на приступ.
– Пускай идёт, – оскалился Мушег. – Глубины Севана хватит, чтобы уложить на дно тысячи таких воинств.
– И вода в его берегах и на локоть не поднимется, – заметил князь Саак, чем вызвал несколько одобрительных смешков.
Собравшиеся зашумели, обсуждая сказанное, но тер-Андраник поднял руку вверх, призывая всех к тишине.
– Надо собрать не меньше чем с полсотни лучников, – проговорил он громко и отчётливо. – И ночью Мушег уведёт их на лодках к царю. Причём собрать таких, которые со ста шагов в дирхем бьют. Лучших. Нам их мечом сечь, а царю с воды отбивать – он им получше применение найдёт.
Никто не спорил, вообще, суровый, в чёрной рясе, священник здесь вызывал какое-то особенное трепетное чувство, – все оказались готовы слушать его и тотчас повиноваться.