Слёзы катились из глаз Ингвара, и так как будто становилось легче. Тер-Андраник не останавливал его и не утешал, он знал цену мужским слезам. Затем он перекрестил северянина и трижды поцеловал.
– Ну всё, сынок, всё. Ступай и позови ко мне Саркиса. Он поможет мне написать жене… – затем тер-Андраник остановился, словно раздумывая. – Ингвар, – заговорил он вновь, – помоги ему. Моя смерть означает, что он не сможет жить жизнью, которую для себя задумал. По крайней мере, пока не повзрослеет его младший брат. Будь ему другом.
Северянин кивнул и вышел из шатра. Снаружи он позвал Саркиса, а тот, заходя, сунул Ингвару в руку восковую табличку.
– Монах какой-то передал тебе, говорил, дело срочное.
Северянин взял её и прошёл на несколько шагов вперёд. На табличке были нацарапаны слова:
Я думал об этом – и Ты был со мной;
Я вздыхал – и Ты слышал меня;
Меня кидало по волнам – и Ты руководил мною;
Я шёл широкой мирской дорогой,
Но Ты не покидал меня.2
Ингвар положил табличку в карман и спустился вниз, к самой воде.
Он сидел на берегу, смотрел на искрящиеся волны и нашёптывал себе под нос прядь о северном воине, сорвавшем душистый сладкий цветок в далёких горах, о свадьбе среди белеющих рощ цирана, о мужах, окропивших эту землю кровью, об истине и о бесконечном пути наверх. Прядь переходила в песню, и голос его, смешиваясь с ветром, летел над волнами озера, над куполами церквей, над цветущими садами и зеленеющими виноградниками; летел над вершиной Масиса к синему небу и золотому солнцу. Вплетался в эту воду, в эти бурые камни, крепостные стены и в свежие весенние поля.