– А почему не хочешь вернуться? – спросил он, чувствуя, что нельзя позволить повиснуть молчанию в такой момент.
– Не хочу? Да нет, я бы почёл за счастье погостить там немного, но теперь мне, слуге дома Багратуни, путь туда заказан. Васпураканом правит дом Арцруни, их древность и сила вкупе с обширностью подвластных земель даёт им основания бороться за первенство среди армянских князей, а Гагик, Глава дома, честолюбив без меры и не погнушается ничем, если это приведёт его к ещё большему могуществу… Когда-то он предал Смбата, отца нашего государя, а после того принял от арабского халифа царскую корону, заявив таким образом, что он ровня Багратидской династии.
– Там, откуда я родом, такое происходит сплошь и рядом, – пожал плечами Ингвар, – ярлы и князья могут делить меж собой города, воинскую добычу, да хоть бы и жён, они достаются тому, кто оказывается сильней, но это всех устраивает – ведь значит, такова воля богов.
– Люди везде одинаковы, мой друг, просто скрывают свои стремления под разными личинами.
Подъём кончился, и путь стал шире, всадники подстегнули коней, и разговоры смолкли. Для Ингвара это означало возможность вновь остаться наедине с собой. Последние дни научили его, что всё, виденное человеком своими глазами, может быть столь же обманчиво, как и то, что рассказывают другие. С армянами ему нравилось больше, чем с арабами, но, вероятнее всего, только из-за подробностей их первой встречи. Здесь в его сторону металось меньше косых взглядов, и здесь он чувствовал себя свободным, хотя новые товарищи (их он действительно мог назвать товарищами, ведь на этот раз он не имел никаких скрытых замыслов) не стремились принимать его как своего. Предводитель отряда ему нравился, правда, временами он был слишком многословен; беседы его занимательны, но Ингвару казалось, что священник больше рад возможности поупражняться в греческом, чем предоставить юноше дружеское общение.
Дружелюбие священника после истории с Мансуром всё равно вызывало у Ингвара подозрения. Обосновать он этого не мог, ведь взаимоотношения северянина с этими христианами строились на добровольной основе и лукавить просто не было причин, но один раз обжёгшись, сложно сразу обращаться с огнём без опаски. Поэтому Ингвар держал ухо востро. «Как ни крути, привычка к бдительности не помешает», – думал он и не искал ни с кем лишнего общения.
За дни, прошедшие с тех пор, как он ответил согласием на предложение тер-Андраника, Ингвар нередко размышлял, а верно ли он поступил. Быть может, стоило взять предложенные дары и отправиться восвояси? Однако в миг решения он со всей ясностью осознал, что это та дверь, которую он не ведая ждал в течение стольких лет, и если смалодушничать, то она захлопнется навсегда. И вот теперь он скачет на север вместе с очередным отрядом воинов, языка которых он не знает, чьи традиции ему чужды и которые сами также не выказывают ему особенного радушия. Положение неоднозначное, но ряд очевидных достоинств в этом всем был: под потёртым арабским халатом северянин теперь носил крепкую железную кольчугу, на ноги ему достались довольно поношенные, но лёгкие и удобные сапоги, ну и главное – множество великих саг, слышанных им, начинались именно так.
Вскоре отряд достиг места, в котором тер-Андраник с Вараздатом условились о встрече – небольшого поселения на окраине гавара Ташир. Местных жителей тут обитало немного, зато имелся обширный постоялый двор, никогда не пустовавший за счёт пересечения в этом узелке нескольких дорог. Здесь всегда собиралось полно купцов, воинов, княжеских посланников и других проходимцев всех возможных происхождений. За столами этого заведения запросто могли встретиться армяне, абхазы, иберы, арабы, персы и даже греки, других мест со столь же разнообразной братией не сыскать на многие версты вокруг. Тер-Андраник не боялся быть узнанным. Даже если найдутся те, кто узнает его и сможет выдать, путешествием государева советника со скромным отрядом никого не удивишь.
Места для воинов отряда отыскались без усилий, а вместе с ними прилагался и сытный горячий ужин. Ингвар, предупредив священника и заняв у него пару медяков, решил выйти на свежий воздух, чтобы пройтись и поискать торговцев – он хотел прикупить себе что-нибудь из верхней одежды на смену пресловутому халату. В столь поздний час все лавки оказались уже закрыты и северянину удалось разве что привлечь внимание уличных зевак, да пары пережидающих путешественников. Дело заключалось в его необычной внешности – юноша всё больше сознавал, что для этих краев его облик в диковинку. Русые волосы и борода, голубые глаза, скуластое лицо и кожа, от постоянного солнцепека налившаяся яркими оттенками красного цвета – если в Царьграде привыкли видеть всякое, то здесь такие черты позволяли юноше наслаждаться своей неповторимостью.
Вернувшись на постоялый двор, Ингвар ощутил, что настало время ужина. В зале набилось полно народу, но несколько свободных столов оставалось. Сперва северянин намеревался сесть к кому-нибудь из товарищей, но увидев, что те сидят уже сложившимися кружками, выбрал один из свободных столов. Тер-Андраника нигде не было видно, а навязываться к людям, с которыми и разговор-то поддержать не сумеешь, казалось как-то глупо. Поэтому он сел один и стал ждать еду, за ужин для всего отряда уже заплатили, и трактирщику оказалось достаточно знака, чтобы всё устроить. Принесли жареное на углях мясо с подливой из приготовленных таким же образом острых овощей. Зная, что перед ним чужестранец, трактирщик гордо произнес: «Хоровац» и не отходил от стола, пока юноша не попробовал кусок и не закивал одобрительно. Мясо и правда оказалось отменным: хорошо пропечённое, однако сочное, с приятным ароматом дыма. По примеру окружающих Ингвар заворачивал куски в очень тонкие пшеничные лепёшки вместе с овощами. Сочетание острого, пресного и солёного оказалось неслыханно вкусным, так что и оторваться нельзя. Наслаждаясь ужином, северянин слушал разговоры вокруг в большинстве своём на незнакомых наречиях, но иногда доносились и уже известные слова. В пути тер-Андраник, видя интерес и способность Ингвара к языкам, начал потихоньку учить его армянскому. Вышло много плодотворнее, чем языковые уроки с Исой, хотя бы из-за того, что теперь общение поддерживалось обоюдным знанием греческого. Юноша делал успехи, хотя, конечно же, объясняться и полностью понимать новый язык он пока не мог.
Вдруг из гула перед ним возник человек, по наружности армянин, который, присев за стол напротив Ингвара, обратился к нему на своём языке. В потоке слов северянин распознал только «гареджур» и «гини», что на армянском означают «пиво» и «вино». Вероятно, незнакомец предлагал выпить, но Ингвару пить без возможности пообщаться не хотелось, он ответил только недавно выученным «я плохо говорю по-армянски» и выражением лица дал понять, что разговор окончен. Человек не стал упорствовать, улыбнулся и сел за другой стол.
Ингвар тем временем прикончил ужин и потягивал из чашки вино – его в этих краях любили больше пива. Как и на улицах, здесь на северянина глазели многие; чтобы отвлечься и не чувствовать себя ярмарочным товаром, юноша и сам решил больше смотреть по сторонам. Люд в заведении тёрся самый разнообразный, многие где-нибудь в другом месте показались бы подозрительными, но тут и говорить о таком бессмысленно – потому как где ещё собираться подозрительным людям, если не в придорожных трактирах. Впрочем, Ингвар нашёл себе зрелище поприятнее: в зале были женщины.
Не считая толстой жены трактирщика, между столами сновали несколько девушек, судя по всему, дочки и служанки хозяина. Они собирали грязную посуду, протирали столешницы, помогали разносить блюда и напитки. Посетители частенько провожали их нецеломудренными взглядами, однако причинить им какую-либо обиду никто не решался: хозяина постоялого двора уважали, а он за такие вещи нещадно выставлял посетителей прочь. Из трёх девушек – одна совсем юна, правильнее назвать её девочкой, а вот другие две уже вошли в возраст и смотрелись если не красавицами, то вполне привлекательными особами. И уж тем более они являлись таковыми для Ингвара, многие месяцы жившего походной жизнью и видавшего женщин только в особенно сладких снах. Обе девушки, темноволосые, кареглазые, сильно напоминали ему ту, убитую в лесу. Ингвар с тревогой отметил, что теперь каждая мысль о женщинах, ведёт его к ней, как бы интереса к прекрасному не потерять… Наблюдал он незаметно, так робкие дети украдкой поглядывают на запретные сласти; если появлялась возможность встретиться взглядом, то всегда отводил глаза. Дома, да и в былых походах, Ингвар не раз убеждался: женщины отчего-то находят его красивым, и всё-таки осознание этого хотя и тешило самолюбие, но никак не влияло на его умение с ними общаться. Нет, конечно же, на славных праздничных играх и вечорах он вместе с остальной ладожской молодежью веселился, однако, когда ему приходилось общаться с девицами лицом к лицу, в одиночку, у него резко возникали сложности даже с построением слов друг за другом. Со временем неловкость проходила, но из-за этого он обычно не стремился к знакомству первым, по крайней мере, если девушка не увлекала его настолько, что и стерпеть нельзя.
В Царьграде один из стражников Ставроса как-то раз взял северянина с собой в публичный дом. Ингвар, тогда ещё совсем подросток, запомнил этот поход надолго, пожалуй, даже навсегда, но желания оказаться там вновь у него не возникало. Чувство чего-то ненастоящего, постановочного преследовало его там повсюду, он будто бы оказался на площадных театральных подмостках. В дальнейшем ему стоило большого труда избавиться от мысли, что теперь он знает о женщинах всё необходимое.
И вот сейчас он молча наблюдал, предаваясь воспоминаниям, и изо всех сил старался не встречаться с незнакомками глазами. С одной из них это никак не удавалось. Старшая из троих, по виду самая бойкая, частенько смотрела в сторону Ингвара, и если ей при этом удавалось поймать его взгляд, то губы её трогала озорная улыбка. Кажется, для неё это представляло своеобразную игру, в которую северянин, сам того не желая, вовлёкся. Застенчивость юноши было легко распознать, и девушку это очень забавляло. Пристальный женский взгляд иной раз может заставить мужчину делать совершенно неожиданные для него вещи. А долгое пребывание мужчины в среде исключительно себе подобных легко может тому поспособствовать. Поддавшись и вступив в предложенную игру, Ингвар мгновенно оставил за пределами памяти все тревожащие его вопросы. Поймав взгляд девушки, Ингвар удерживал его, долго не отводя глаз. Не отводила глаз и незнакомка, потом, заметив, что их состязание не укрылось и от остальных посетителей таверны, она прикрыла глаза большими, как крылья бабочки, ресницами, постояла несколько секунд и скрылась за стойкой на кухне. Ингвар разочарованно проводил её взглядом – кажется, это маленькое приключение закончилось. Но вскоре она вновь появилась в зале, только иначе одетой. В этот раз, не тратя времени на игры, она направилась прямо к столику Ингвара, пройдя мимо него, как бы невзначай задела юношу, и тот, посмотрев ей в глаза, распознал немой призыв. Подождав, пока южанка достигнет двери, Ингвар встал и направился за ней следом, выйдя на улицу, он увидел, что она ждёт его в тени ограды, видимо так, чтобы не быть слишком заметной остальным. Северянин выпил достаточно вина, чтобы смущение его не беспокоило, тем более он не знал местного языка, а значит, говорить ему с ней не придётся. Когда он подошёл ближе, девушка улыбнулась и поманила за собой. Они вышли за калитку и направились куда-то по тёмной улице, Ингвар не знал куда, но полагал, что так надо. Мысли в голове путались, и порой ему казалось: он совершает какую-то несусветную глупость, однако за последние недели столько всего произошло, что никаких глупостей он больше не боялся. Уход же от постоялого двора, учитывая пристальное внимание, оказы