Царь выглядел напряжённым – разведчики принесли неутешительные вести. На подступах к месту стоянки были замечены передовые отряды гугаркцев, а за ними и основные их силы, по примерным подсчётам очевидцев – не менее четырёх тысяч человек.
– Слишком поздно для броска на Шамшулде, – сказал один из присутствующих военачальников. Ашот молча кивнул.
– Можно попробовать ускользнуть от них, – предложил другой. – В нашем отряде нет пехоты и нет большого обоза – мы наверняка легко обгоним гугаркцев.
– Они слишком близко, возможность уйти есть, но куда более вероятно, что нас ударят на дороге, где мы либо растянемся, либо легко попадём в кольцо, – Тер-Андраник озвучил суровую правду.
Затем вновь последовали споры, однако большинству предложений остро недоставало связности. Царь с хмурым видом наблюдал за пререкающимися советниками, но ничего не говорил. На сей раз отмалчивался и тер-Андраник, по их виду сложно было судить, в чём причина этого молчания. Только те, кто знали их достаточно хорошо, понимали: и царь, и священник уже приняли внутри себя решение и ожидают только времени, чтобы его огласить. Когда споры начали утихать, царь произнёс:
– Передайте отряду мой приказ: остановить сборы, мы остаёмся здесь.
Священник, не сводивший с государя глаз, облегчённо выдохнул и кивнул – их решения совпали. Среди остальных собравшихся приказ вновь вызвал обсуждения, но Ашот вскинул руку, и все разговоры смолкли:
– Ежели кто боится – никого не держу и мстить не буду, у вас есть возможность уйти. С оставшимися мы встретим предателей здесь. Наш лагерь стоит так, что можно держать оборону малым числом против любого числа врагов. Боя не избежать, а поиски места получше теперь обернутся нам только во вред.
– Государь, у тебя есть право звать нас на смерть, но не наносить оскорбление, подозревая в трусости, – воскликнул один из присутствующих, Бабкен из дома Апахуни, после чего тишина опять сменилась одобрительным гомоном.
⠀
* * *
Вновь выйдя из царского шатра, Ингвар сказал друзьям, что хочет побыть один. Он действительно устал от людей. Столько всего произошло, а с тех пор, как его отношения с окружающими стали выравниваться, времени осмыслить происходящее совсем не оставалось. К вечеру здесь будет вражеская армия, а это значит, что, возможно, времени побыть наедине с собой больше и не представится. Утреннее раздражение и опустошённость сменились странным чувством умиротворения. Теперь он знал, что скоро будет бой, а ничто так не способствует успокоению, как прояснение хотя бы ближайшего будущего после затяжной неопределённости.
Теперь лагерь суетился с утроенной силой, его укрепляли и готовили к обороне, к небольшому роднику в центре приставили охрану, на случай если враг зашлёт отравителей воды. Надежду побыть в одиночестве пришлось оставить: вскоре Ингвару встретился Азат с кучкой товарищей из их отряда. Азат бросился к северянину и объявил, что с ног сбился его искать. Молодые люди шли помогать делать заграждения на границе лагеря и увлекли Ингвара за собой. Все уже знали, что вскоре их ожидает битва, поэтому времени даром не теряли. Для возведения укреплений срубили каждое дерево, росшее в лощине, и даже сделали вылазку за её пределы, так как брёвен не хватало. Стволы деревьев и наиболее толстые ветви заостряли, затем скрепляли на манер рогаток для защиты от конницы. Северянин, не раз участвовавший в построении засек для защиты от степняков, выбрал несколько срубленных деревьев, у которых ещё не успели обрубить ветви, и показал, как превратить их в непроходимое заграждение, заострив каждый сук и вкопав верхушкой к неприятелю. Нововведение вызвало общее одобрение; к северянину стали прислушиваться, впрочем, нашлись и те, кто не преминул вставить, мол, знали о таких вещицах и так. Но Ингвар понял: здесь его опыт битв со степняками может пригодиться и, оглядев оборонительную линию, попросил у военачальника, руководившего строительством, дозволения использовать часть стволов. Когда тот разрешил, пусть и довольно нехотя, Ингвар с несколькими помощниками отобрал наиболее длинные из оставшихся брёвен и начал равномерно раскладывать их вдоль оборонительной черты. Сначала за ними наблюдали с лёгким недоумением, но, как только северянин спросил, найдётся ли в лагере верёвка, замысел его разгадали. Когда верёвка нашлась, каждое бревно обвязали с заострённой стороны, а конец протянули за ограждение. Ловушку забросали песком и камнями, чтобы скрыть до нужного момента. Для Ингвара это стало мигом своеобразного триумфа. Из чужеземного гостя, чьей главной и единственной особенностью была лишь инаковость происхождения, он превратился в знатока оборонительных сооружений, а по совместительству и в мастера по отражению конных атак. Позднее юноша удивился, что в ходе строительства они легко нашли общий язык, как будто всю жизнь говорили на едином наречии – видно, те, кто занят одним делом, всегда друг друга поймут. Правда, когда он поделился этим соображением с тер-Андраником, тот вспомнил ветхозаветную историю, опровергающую данное утверждение, но язычник остался при своём.
С работой покончили к сумеркам, и вскоре выставленные вперёд дозорные вернулись с известием о приближающемся войске. Как и следовало ожидать, оба выхода из низины оказались закрыты, однако нападать братья Гнтуни не торопились. Зная, что сила на их стороне и не желая рисковать людьми в ночной атаке, они решили дождаться утра, тем более что к утру вполне можно было ожидать от армянского царя попытки начать переговоры – так поступил бы любой в его-то положении.
Воины сидели у шатров, держа оружие наготове – опытные мужи, посвятившие свою жизнь боевому ремеслу. Каждый из них был безоговорочно верен своему царю, поэтому все восприняли приказ оставаться в ущелье спокойно, точно так же, как могли бы воспринять приказ пойти и принять смерть за государя. Ингвар стоял у оборонительного рубежа и смотрел на мелькающие огоньки вражеского лагеря. «Вражеского? – подумал он. – Да я даже не знаю, кто они такие». Северянин понимал, что он вновь попал в затруднительное положение, однако дороги отсюда ему не было. Армянский царь настроен биться, и, так как его противники имеют превосходство в числе едва ли не в несколько десятков раз, особенных надежд выбраться живым питать нечего. «Ну, по крайней мере, я знаю, что эти люди хотели моей смерти и причастны к гибели моего отца, значит, я пущу в ход топор уже не попусту», – рассуждал про себя северянин.
Его размышления прервал царь Ашот собственной персоной. Подойдя со свитой к линии укреплений, он заметил юношу и спросил:
– Ну что, язычник, не жалеешь, что завёл дружбу с этим священником?
Стоящий поодаль тер-Андраник усмехнулся. Ингвар же только бросил на царя взгляд, говорящий, что такие шутки могут обидеть его не меньше, чем других воинов в отряде.
Неловкое молчание нарушил прибывший с докладом к царю разведчик.
– Говори здесь, – приказал Ашот. – Нам уже нечего скрывать.
– Государь, – начал разведчик, – как мы и предполагали, проход в ущелье закрыт и с севера, и с юга, но с юга подлецов побольше будет, и там над шатром стяг дома Гнуни подняли. С северной стороны нелегче: путь закрыт, но воинов там меньше, и, скорее всего, наёмники – видом и оружием не похожи на армян.
– И как ведут себя?
– Ведут себя уверенно, да настолько, что ни ям, ни валов для обороны копать не стали, только про дозорных не забыли. Достали котлы – мясо варить, наверное, шатры поднимают…
– Значит, совсем не боятся нас? – усмехнулся царь.
– Могут себе позволить, учитывая сколько их, – подал голос кряжистый, отяжелевший воевода средних лет по имени Арам, один из царской свиты.
– Возможно, это останется их главной ошибкой, – Ашот понизил голос. – Мы ударим сегодня на рассвете, передайте воинам – костров лишних не жечь, чтобы не привлекать внимания, после наступления темноты поспать, кольчуг не снимая, оружие держа подле себя.
Усталая рассеянность слетела с государевых приближённых, на Ашота вновь устремились внимательные взгляды.
– Мы нападём в последние ночные часы, – продолжал царь. – Конным строем через южную сторону, сожжём Васака и Ашота живьём в их шатрах.
И вновь тер-Андраник посмел возразить:
– Но государь, хотя я и согласен, в нашем положении внезапное нападение может быть единственным выходом, не разумнее ли ударить на север, коль скоро там враг слабее?
Ашот Еркат подошёл к священнику ближе и, по-дружески приобняв его за плечи, сказал:
– Мой дорогой отче, твой совет, как всегда, разумен, однако наши враги ждут от меня именно этого. Вернее, они ждут, что я приползу молить их о пощаде, но знают, что если этого не случится, то я, движимый разумом, нападу там, где их силы меньше. Но тебе, святой отец, как никому другому должно быть известно: я никогда не оправдываю ожиданий моих врагов. Иначе я уже не был бы царем Армении.
Ингвар понимал лишь отдельные слова, но видел, что речь имела успех. Позже она понравилась и ему, когда он услышал цельный перевод.
– Чтобы нам не ударили в спину, – продолжал царь, – мы выставим с севера заслон в шестьдесят человек, они дадут нам выиграть время. Им придётся нелегко, поэтому выберите добровольцев. Впрочем, нелегко придётся всем.
Число стоящих кругом воинов пребывало, царь Ашот вновь повернулся в Ингвару.
– Северянин, – обратился он на ромейском, – после твоих слов никто здесь не имеет большего права выбирать первым. Ты пойдёшь со мной жечь вражеский лагерь или останешься здесь прикрывать нас с севера?
Ингвар дал ответ без сомнений:
– Государь, мне привычнее биться пешим, да и прежде не раз доводилось отбиваться так от конницы, поэтому полезнее я окажусь здесь.
Ашот Еркат с согласием кивнул:
– Я слышал, ты немало поспособствовал укреплению лагеря, за что я вновь тебе благодарен, и уверен: ты тут будешь ценнее многих. Мой добрый друг Арам, – он указал на того самого полноватого воеводу, – тоже останется здесь, думаю, вы друг другу пригодитесь. Ему, как и тебе, милее сражаться стоя на ногах.