монастыре, проехать под самыми шапками высокомерно дремлющих гор. Юноша чувствовал себя настолько отдохнувшим и наполненным, что нужда оставаться в доме у тер-Андраника как будто пропала. Разумеется, отказываться уже поздно, да и в целом не учтиво, но чем ближе они подъезжали к искомой деревне, тем сильнее варяг опасался, что ближайшие месяцы будут если и не совсем скучны, то уж точно однообразны.
И вот, селение, едва различимое меж обнимавших его с трёх сторон холмов, впустило их на свои тёмные улочки. Воины, проделавшие весь путь с тер-Андраником, Саркисом и Ингваром сами были родом из здешних мест, поэтому, мягко отклонив предложения священника воспользоваться его гостеприимством, поспешили к своим семьям. Во двор просторного дома в несколько жилых ярусов, близ церкви, путники въехали втроём. Привратники, узнав хозяина и его сына, хотели поднять на ноги всех обитателей жилища, однако тер-Андраник их остановил и попросил только приготовить комнату для гостя. Ужинать не стали – слишком хотелось спать. Северянин, умывшись, отправился в сопровождении слуги в свои покои, а отец с сыном задержались у дверей, обсуждая что-то вполголоса.
Комната Ингвара находилась наверху, она была невелика, но для одного вполне подходила. Окна смотрели на запад и были по-летнему прикрыты циновками. Варяг разделся и лёг под тонкую ткань, заменявшую тёплыми ночами одеяло. Он закрыл глаза и в полудрёме слушал доносившееся с улицы пение цикад, пока крепкий и сладковатый, как кубок красного вина, сон не поглотил его целиком.
Юноша проснулся наутро от звучного стука в дверь, незнакомый голос настойчиво приглашал его к завтраку. Прочистив горло, Ингвар, со сна с трудом вспоминая недавно выученные армянские слова, ответил, что скоро явится. Через циновку пробивался солнечный свет, а стрекот цикад сменился дневным деревенским шумом: гомоном скота, голосами пастухов, боем железа о железо. Северянин встал с кровати и, подойдя к окну, резким движением отдёрнул ткань. Увиденная картина заставила его застыть на несколько мгновений в изумлении. На фоне голубого неба, одновременно и близко, и далеко, поднимались вершины могучей двуглавой горы. На склонах той, что повыше, каким-то нездешним светом серебрились снега, а облака синеватой дымкой проплывали мимо, будто не решаясь дотронуться до этого грозного великана. Ингвар узнал гору сразу, многократно он слышал о ней едва ли не от каждого своего попутчика. Всякий раз, когда он пытался подробнее расспросить, какова она из себя и почему разговоров о ней так много, ответ был одинаков: увидишь – не перепутаешь. Теперь он понял, почему никто не решался взяться за подобное описание: великан Масис, или как его ещё называли – Арарат, непреодолимо возвышался над всеми возможными словами всех возможных языков. Пытаться описать его человеку никогда не видевшему – совершенно пустое занятие, ведь его вековая мудрость, мощь и величие – вещи, которые стоило воспринимать чувственно, а не с чьих- то слов.
Оторваться от зрелища северянина вынудил очередной стук в дверь. Когда он открыл, внутрь вошел слуга. В его руках был таз с подогретой водой и небольшая стопка чистой одежды. Ингвар слегка ополоснулся, оделся, а затем всё тот же слуга повёл его вниз, в просторную трапезную. Они спускались по винтовой лестнице, которая успела повернуть не менее шести раз, прежде чем привела к нужной двери. У входа в трапезную их встретил тер-Андраник и чинно возвестил, что рад принимать такого гостя. Затем он поочередно познакомил северянина со всеми присутствующими:
– Рад представить тебе мою супругу Седу, – священник указал на невысокую женщину с большими печально-карими глазами. Немолодая, одних лет с мужем, но в её облике ещё читались следы былой красоты. Она поклонилась Ингвару, во всём виде её сквозило тщательно скрываемое напряжение, но лицо лучилось доброжелательностью. Ингвар подумал, что такое лицо не может быть неискренним, и смущенно пробормотал слова приветствия.
– А это моя дочь Ани, – на этих словах подошла красивая девица, северянин сразу узнал карие глаза матери, хотя они, видать, в силу молодости, печальными ещё не были. Держалась она горделиво, и во взгляде чувствовалось любопытство к пришельцу. Она не торопилась по примеру матери отвечать радушной улыбкой первому встречному, и сло́ва отца для неё оказалось явно недостаточно, чтобы сразу составить о госте положительное мнение.
Затем северянина познакомили и с младшими детьми: озорным мальцом лет шести, названным в честь отца Андраником, и застенчивой девчушкой – младшей дочкой хозяина Егине. Кроме членов семьи, в доме этим утром не было никого, за исключением старого управляющего Давида и ещё одной гостьи, о присутствии которой не знал и сам тер-Андраник. Ей оказалась Ануш, дочь одного из богатейших двинских купцов и близкая подруга Ани, гостившая в доме. Ануш тоже была красива: копна чёрных вьющихся волос, задумчивые умные глаза; Ингвар, устав коверкать армянскую речь, приветствовал её молчаливым поклоном. Когда со знакомствами было покончено, женщины покинули трапезную, а мужчины сели за стол.
– Ну, как ты находишь мой дом, северянин? – спросил тер-Андраник, накладывая себе в тарелку кашу.
– Мне тут хорошо спалось, а значит, это хороший дом, – ответил юноша, затем, перемешав содержимое тарелки, добавил. – Но твоё истинное сокровище в живущих здесь – у тебя потрясающая семья.
– Спасибо, что напомнил ему об этом! – с усмешкой подал голос Саркис. – Отцу полезно слышать такое от кого-то, помимо нас.
Тер-Андраник не ответил, укол попал в точку. Он действительно чувствовал вину, ведь созданный в доме уют ни в коей мере не являлся его собственной заслугой… Завтрак провели в праздных разговорах, Саркис, видя неловкость и стеснение северянина в новом доме, развлекал его рассказами о детских годах, проведённых в этих краях. Это оживило беседу – тут и Ингвару было чем поделиться. Как выяснилось, жизнь детей мало чем отличается: будь она у подножия Арарата или же на берегах холодных северных рек – дети любят игры, озорство и когда их родители счастливы. Тер-Андраник слушал разговор молодых людей с улыбкой, его трогали воспоминания сына, и ему нравилось, что они с Ингваром подружились. Священник не знал до конца, почему он решил пригласить язычника в свой дом. С одной стороны, виной тому были законы гостеприимства и его искреннее расположение к северянину, но с другой – так он пытался спрятаться от мучавших его домашних неурядиц, хотя сам он и не решался себе в этом признаться.
После завтрака тер-Андраник отправился в церковь, тяготившие его обязанности хозяина и настоятеля никуда не делись, и ему следовало решить массу накопившихся дел. Саркис же приказал оседлать коней и позвал Ингвара на конную прогулку по окрестностям. Предложение оказалось слишком соблазнительным, чтобы от него отказаться, и вскоре юноши уже были за оградой. По деревне ехали шагом, немногочисленные встречные прохожие добродушно кивали Саркису, а с некоторыми он коротко переговаривался. Вопросы и обороты из раза в раз повторялись: селяне постарше говорили, как юноша возмужал, молодые просто выражали радость о возвращении друга и все без исключения приглашали зайти в гости. Саркис на все приглашения отвечал утвердительно, но затем требовал, чтобы с ним звали и его «нового друга с севера». После этого толика радости Саркисовых друзей перепадала и варягу, а тот смущённо улыбался и бормотал слова благодарности. Когда они достигли околицы, Саркис отметил:
– Боюсь, тебе придётся приехать сюда и после царской свадьбы…
– Не чересчур для вашего гостеприимства?
– А мы тут и ни при чём, – хмыкнул Саркис, – просто иначе ты не успеешь побывать в гостях у всех, кому только что пообещал.
Ингвар рассмеялся, приглашение в гости – дело серьёзное, раз уж оно поступило, не ответить – значит обидеть людей. Однако почему-то до слов Саркиса северянин не думал, что это правило распространяется здесь и на него.
Деревня утопала в зелени и, будучи окружена с востока холмами, по отношению к западу стояла на возвышенности; когда молодые люди выехали за её пределы, им открылся изумительный вид на долину. Она пестрела виноградниками, садами и пашнями, от одного взгляда на это великолепие душа как будто расцветала. Двуглавый Масис всё так же молчаливо возвышался над всем, и казалось, что именно он является виновником царящих вокруг спокойствия и красоты.
– Сразу узнал вашу гору, – негромко сказал Ингвар.
– Да, я же говорил, что как увидишь – не спутаешь.
– Так все говорили…
– Потому что это правда, – Саркис с блаженным видом огляделся. – Куда бы тебе хотелось отправиться?
– А мы не можем съездить к самой горе?
– О, дружище, это не так близко, как кажется, до вечера нам не поспеть даже к его склонам и уж точно не вернуться обратно.
– А мы можем однажды выбрать время и добраться до вершины?
Взгляд Саркиса стал серьёзным, он посмотрел на Ингвара, а потом на Гору, как будто бы замялся, но потом сказал всё-таки:
– Нет, это невозможно.
– Отчего же? – недоумённо спросил Ингвар.
– Потому что вершина священной Горы недосягаема… Когда-то, ещё не зная истинной веры, наши предки верили, что там обитает царь вишапов и змей, поэтому не решались туда ходить. Были и другие, ещё более мрачные легенды. Вера в заключённые в горе древние злые силы переходила из поколения в поколение, но теперь мы знаем: это была просто дьявольская уловка. Или не дьявольская. Гора священна, и я рад, что страхи не дали язычникам осквернить её своими обрядами… Именно здесь когда-то остановился ковчег самого праотца Ноя, и именно отсюда вновь началась история рода людского. У подножий Масиса… Ты посмотри на него внимательно. Разве может такое место быть злым?
Ингвар и так смотрел на Гору не отрываясь.
– Нет, он прекрасен, – с чувством ответил северянин. – Но если там нет ничего злого, то почему мы не можем подняться?
– Потому что это священное место. Где-то там, недоступный глазу, почивает Ковчег, переживший Великий потоп. Были люди, пытавшиеся подняться и разыскать его, но Бог всегда указывал им, что делать этого не нужно. Ты знаешь историю Ноя?