– На Двин не смотрят второпях, там нужно задержаться хоть на пару дней – иначе ничего не поймёшь, – заверил северянина друг.
Дорога до Вагаршапата заняла у них двое суток; под арку городских ворот они въехали затемно, перед этим долго объясняя стражникам причины своего позднего прибытия. В Эчмиадзинском монастыре знали Саркиса, и это решило исход дела, паломников не только пропустили в город, но и сразу нашли им комнаты для ночлега.
Утром, едва рассвело, спутники Ингвара отправились в главный собор монастыря на литургию, и северянин из любопытства пошёл с ними. В Царьграде он уже бывал на таких службах, но это не умалило его впечатлений. Дивное, тягучее, точно надмирное пение, размеренные жесты священников, кадильный дым – всё это завораживало. Однако выстоять литургию целиком язычнику было не под силу. Он долго любовался ходом службы и украдкой посматривал, как шевелятся, произнося молитвы, губы Ануш там, в женской половине храма; но когда подошла к концу литургия оглашённых, язычник вышел из церкви и решил пока посмотреть город.
Топор северянин оставил в комнате, хоть ему и не хотелось этого делать. Древний старец-монах, провожавший их от ворот до келий настоял, чтобы язычник «ходил по святой обители без оружия и не гневил Бога». Видя, что Ингвару не хочется расставаться с топором, он с укоризной взглянул на юношу и сказал:
– Сынок, то всего лишь кусок железа на деревяшке, не давай ему владеть твоим сердцем.
Северянин сдался и теперь исследовал окрестности безоружным. Город Вагаршапат и Эчмиадзинский монастырь под толщей веков существования срослись воедино. За невысокой, но крепко сложенной городской стеной соседствовали церкви, каждая из которых стояла здесь уже не одну сотню лет, и дома с монашескими кельями. Жилища мирян строились поодаль особняком, но всё же достаточно близко, чтобы создавать для монахов постоянные искушения мирской жизнью. Как рассказывал Саркис, дух здесь всё же возобладал над плотью и благотворное влияние монахов на горожан оказалось сильнее соблазнов. В городе не было публичных домов, а на постоялых дворах не упивались вином даже приезжие гости, словом, здесь безраздельно царили мир и спокойствие, порой даже чрезмерные. Это не лучшим образом сказалось на делах торговых. С течением времени почти все сделки перетекли в близлежащий Двин, который был на полторы сотни лет моложе Вагаршапата, но быстро обошёл его в размерах. Жители по сему поводу беспокойства не выказали, а монахи так и вовсе тихо радовались. В конце концов в Двин перенесли даже престол католикоса армянской церкви, и больше уж ничто не нарушало монастырского умиротворения этого солнечного святого города. Пока политические страсти, амбиции завоевателей и алчность купцов разрушали и приводили в запустение армянские столицы, Вагаршапат стоял себе век за веком, а если и становился добычей недругов, то всякий раз отстраивался заново.
На улицах то и дело встречались монахи, воины и паломники – местные миряне подчас терялись среди них. Ингвар бесцельно бродил между зданий, и на душе у него было хорошо. Дорога от дома тер-Андраника прошла славно; хотя с ними и ехали Ваган, несколько служанок и две пожилые воспитательницы, молодые люди весело общались между собой, презрев всяческие условности. Даже Ани показалась Ингвару довольно любезной, чего раньше за ней никогда не водилось. День избавил северянина от неприятных переживаний прошлых дней, ведь Ануш была рядом, и теперь северянину снова не хотелось пускать в голову тяжёлые мысли. Он счастлив сейчас, а уж потом что-нибудь придумает.
В задумчивости юноша сам не заметил, как сделал круг и вернулся к собору, из которого вышел. От величественного здания с остроконечным куполом веяло седой стариной. Прежде христианского храма здесь был алтарь поклонявшихся огню язычников, но когда святой Григорий узрел на этом месте сошествие Небесных Сил, то будущее святилища изменилось коренным образом. Теперь всякий армянин, будь то князь или крестьянин, относится с трепетом к каждому камню, что лежит в основании Эчмиадзинского собора, ставшего отныне символом победы креста на этих землях.
Судя по пению, служба ещё не кончилась. Дверь отворилась, и из синеватой полутьмы собора потянуло сладким ароматом ладана, в проёме появилась Ани. Узнав Ингвара, она улыбнулась и кивнула ему, а затем подошла ближе.
– Устаю, – проговорила она. – Службы такие длинные, что у меня не выходит выстаивать их целиком, приходится делать передышку.
– Мне об этом можешь не рассказывать, – отозвался Ингвар. – Я уже давно тут разгуливаю.
Беседа оборвалась, молодые люди почувствовали неловкость, и тут Ани будто невзначай обронила:
– Знаешь, что бы там кто ни говорил, я думаю, что у вас есть будущее…
У Ингвара немного перехватило дыхание, к подобным разговорам с Ани он готов не был.
– Какое будущее? – спросил северянин, пытаясь изобразить спокойное удивление.
– Какое будущее! – передразнила его Ани и рассмеялась смехом своего отца. – У тебя совсем не выходит притворяться, и ты меня прекрасно понял…
Северянин не нашёлся с ответом, а девушка продолжила:
– Сейчас на службе я вдруг совершенно точно ощутила, что у вас есть будущее, каким бы сложным это всё ни казалось. Молодые люди не так уж и часто женятся по любви, но вся ваша история настолько удивительна, что мне просто не верится в случайность этого.
– Но откуда ты всё знаешь? – то, что Ингвар полагал тайной, судя по всему, знал уже всякий прохожий. – Неужели я настолько глуп, что один пытаюсь скрыть очевидное? И почему тогда Ваган до сих пор всего лишь злобно смотрит на меня исподлобья… Мне казалось, что он привык действовать решительно!
Ани поправила расшитое золотыми узорами платье и жестом пригласила Ингвара пройтись. Глядя на девушку, северянин понял, что всеми своими повадками она куда больше похожа на тер-Андраника, чем её брат. Те же резковатые движения, живая мимика, движения бровей, от Седы дочери достались только глаза.
– Не бойся, – спокойным голосом продолжила разговор Ани. – Ты прав, если бы об этом знали все, то Ваган уже попытался бы лишить тебя головы. Но я – не все. Ты недооцениваешь откровенность разговоров между подругами, – она снова рассмеялась.
Ингвар стёр рукавом пот со лба. Солнце начинало припекать.
– И Саркис тоже знает, – Ингвар говорил утвердительно, но в его взгляде читался вопрос, ему было любопытно, как девушка отреагирует на это.
– Правда? – удивилась Ани. – Мне он об этом не рассказывал. Что ж, значит, мы с моим братцем совсем потеряли прежнюю доверительность, впрочем, оно, наверное, и к лучшему. Только не слушай его очень уж внимательно, он никогда не был силен в таких делах.
– Тебе ещё не пора внутрь? – спросил Ингвар, обернувшись в сторону храма.
– Да… – немного рассеянно ответила Ани. – Скоро пойду. Хотя наверняка ещё довольно рано. В общем… Я сказала, что хотела, можешь мне и не верить.
– Теперь уж нет… – протянул северянин; в словах девушки ему вдруг привиделась надежда на то, что все сложности их с Ануш положения разрешатся сами собой. Он знал, что твёрдых оснований для этого немного, потому прятал свои страхи за радостью и счастьем текущего момента. Всякий раз, когда юноше приходилось выбиваться мыслями за его пределы, на душе становилось тоскливо. Но на сей раз этого не произошло, быть может, от того, что Ани дала Ингвару соломинку, за которую тот был рад схватиться.
– Такие истории, как ваша, должны заканчиваться красиво. Вернее, не заканчиваться, а продолжаться… – Ани пристально посмотрела на него. – Ты знаешь, что ты похож на моего отца?
Ингвар ожидал услышать что-нибудь более обнадёживающее и ясное, не говоря уже о том, что при всём расположении к тер-Андранику именно сходства с ним юноша не ощущал.
– Лестное сравнение! Хотя и несправедливое, – покачал он головой. – Мне с твоим отцом есть о чём говорить, а ещё он лучший учитель, что мог мне попасться, но общего у нас очень мало.
– А то, что ты так молод, а тебя уже занесло на другой край мира от твоих родных земель? И главное, что тебе это нравится? Отец и сам жил именно так, оттого вы и сошлись легко, – Ани умолкла, точно определяя, действуют ли её слова. – Так вот, моя мать вышла за него замуж по своей воле, потому что любила, и, как она рассказывала, никто бы не смог помешать ей в этом желании. По большой любви выходят замуж именно за таких, как вы… – она осеклась. – Только в остальном не будь как мой отец. Бог ведь неспроста дал вам эту любовь.
– Возможно, ты и не знаешь, о чём говоришь… – замечание пришлось некстати, но Ингвару отчаянно хотелось, чтобы разговор перестал быть таким откровенным. – Даже друг с другом мы не говорили о любви, откуда тебе всё это знать?
– Ты снова недооцениваешь откровенность подруг, – хитро улыбнулась Ани в ответ и подняла бровь точь-в-точь как её отец. – Мне пора идти, я и так позволила себе слишком длинный разговор, да ещё перед походом к святой чаше.
Девушка отправилась к тяжёлым дверям собора, а Ингвар задумчиво провожал её взглядом. Он опустился на туфовый парапет в дюжине шагов от храма. Переливистое богослужебное пение ласкало слух, юноша чувствовал тепло прогретого солнцем камня, о том, что лето кончилось, напоминали только порывы ветра, день ото дня становившиеся холоднее. Осень здесь наступала позже, чем в родных краях Ингвара, и была теплее, даже чем лето, к которому он привык с детства. По сути, настоящая осень здесь начнётся только к тому времени, когда родной ему Волхов подёрнется льдом, а пороги отцовского дома заметёт снегом на несколько саженей вверх.
Эту зиму юноша точно проведёт вдали от дома; как бы ни повернулась его изменчивая судьба, путь до отчего порога займёт немало месяцев. Даже если он сейчас вернётся к стоянкам русов… Ингвар бесцельно смотрел по сторонам; на каменные плиты под его ногами опустился неведомой породы жук. Жук постоял на месте, а потом начал метаться по плитам взад-вперёд, никак не сумев определить, в каком же направлении ему всё же двигаться. Немало времени прошло, прежде чем жук вновь расправил крылышки и улетел. Впрочем, недалеко: он сел шагах в пяти от прежнего места и принялся за старое. Ингвар наблюдал за насекомым с вниманием скучающего человека, пресытившегося видами местных красот. «Вот глупая тварь, – подумал юноша. – Век этих букашек – всего-то пара недель, а он тратит столько времени на метания по одинаковым плитам без всякого смысла». Повторив эти слова про себя ещё раз, он вдруг рассмеялся. «А чем мы лучшего его? – думал он. – Просто наши плиты чуть-чуть побольше, а сам-то жук наверняка воображает о себе не меньше нашего. Интересно, если кто-то смотрит на нас сверху, ему не хочется также крикнуть нам: „Глупые твари, чем вы занимаетесь всю свою жизнь?“ Отец всё же ошибался, если боги видят нас так же, то им должно быть всё равно, кто сильнее, кто храбрее и кто лучше владеет мечом, как и мне совершенно наплевать на внутренние качества этого жука. Тут поневоле захочешь, чтобы был Бог, от которого не веяло бы равнодушием. Тер-Андраник верно сказал, что христиане любят своего Бога за то, что он принял в их судьбе личное участие, пожертвовал собой. От богов такого нечасто дождёшься».