Посчитав, что обсуждать такие вещи в присутствии женщин не пристало, заговорили о царской свадьбе. Это считалось главным делом во всей стране, и любой неудобный разговор теперь всегда сводили к ней. Много говорили про невесту царя, княжну Саакануйш; расспрашивали Саркиса как человека близкого к Ашоту Еркату, действительно ли государь влюблён, или ему понадобились мечи и поддержка гардманского князя. Саркис отшучивался и отмалчивался – не в его правилах было перемывать своему царю кости за спиной. Говорили и о том, что празднество готовится пышным, и о том, что старый хитрец Саак Севада теперь станет одним из самых могучих князей страны. Он выдал младшую дочь за владыку Сюника, а старшая вот-вот станет царицей – его внуки смогут поделить Армению надвое, если только им удастся договориться.
Но до внуков оставалось ещё далеко, княгиня Астхик резонно заметила, что и дожить-то до тех самых дней непросто; её муж горячо поддержал это замечание тостом за молодёжь.
– Я искренне рад видеть ваши свежие и юные лица за моим столом! – выпитое и съеденное превратило сурового толстяка в самого радушного хозяина в мире. – Вам предстоит жить после нас! Вам предстоит заканчивать наши дела, но это не главное. Главное, чтобы вы успевали жить. Бывает, что молодые люди теряют истинный путь и упиваются жизнью, разрушая себя. А бывает напротив: юноши так пекутся о своём сытом будущем, что забывают чувствовать мир, созданный для нас Богом… И только если вы сумеете уклониться от двух этих пагубных путей – только тогда вы увидите, что есть истинная жизнь. Единственная жизнь, которую стоит прожить! Выпьем!
Ингвар осушил чашу, ему понравились эти слова – он не ожидал услышать их здесь. Правду говорят: «хочешь узнать человека – сядь с ним за стол». Князь Петрос производил впечатление человека грубого и замкнутого, но он оказался способен на удивительно глубокие мысли. Северянин расчувствовался, наполнил чашу вином и, встав, горячо поблагодарил хозяев за гостеприимство – на армянском и на родном языке.
Обед плавно перешёл в ужин и продолжался до слепой темноты. Ближе к вечеру Астхик увела девушек к себе, чтобы не мешать за столом мужчинам. Те же допоздна сидели за кубками, говорили, пели песни, и даже Ваган казался Ингвару дружелюбным в тот вечер. На улице поднялся ветер, поэтому хозяин настоял, чтобы гости остались у него. Разошлись спать глубоко за полночь, в голове у северянина шумело, но зато душа пребывала крепком чувстве, что в его жизни прибавилось настоящих людей, а это дорогого стоит.
Наутро хозяин вновь напустил на себя непроницаемую броню спокойствия, однако тоном, нетерпящим обсуждений, заявил, что гости должны остановиться у него в доме. Отказать ему оказалось невозможно, и вскоре он отправил слуг перенести вещи, а проследить за этим поручил сыну.
Последующие несколько дней паломники провели в молитвах и путешествиях по окрестностям. Язычник Ингвар сперва чувствовал неловкость. Он не мог участвовать в духовных упражнениях своих друзей, но со временем понял: пока христиане молятся, ему ничто не мешает думать о жизни, смотреть внутрь себя и изучать новое. Переезд к Петросу позволил ему продолжить обучение – библиотеки у князя не было, но несколько книг нашлось. Ингвар выбрал «Историю Армении» Мовсеса Хоренаци и единственную имеющуюся книгу на греческом – собрание псалмов царя Давида. Читать без помощи тер-Андраника оказалось сложно, но с каждым днём у северянина получалось всё лучше, а чем лучше у него получалось, тем более захватывающим становилось чтение. Однако раньше Ингвар и представить себе не мог, как долго приходится извлекать из книг знание. Даже если читать бегло (а этого ему пока никак не удавалось), чтобы одолеть одну книгу, могло потребоваться несколько недель или даже месяцев, а он видел полки с сотнями книг. С горькой усмешкой юноша вспомнил свои споры с Рори – тот пророчил ему заточение в пыльной башне с книгами до конца дней. Теперь ему стало ясно, почему тощие учёные мужи из Царьграда не тратили времени на упражнения с мечом, ведь им и так не хватало его для чтения книг. Впрочем, слабый луч надежды давало существование и обратных примеров. Полюбившийся ему Ксенофонт стяжал себе славу мыслителя и писателя, но не меньшую известность он приобрёл и с мечом в руках, как воин и полководец. Тер-Андраник с Саркисом рассказывали ему, что и многие другие древние мыслители перемежали изучение наук с занятиями борьбой. «Эти люди были выдающимися, – думал Ингвар, – да и жили они давно». Но себя-то выдающимся северянин не чувствовал, единственным примером удачного сочетания двух начал, позволяющих умело обращаться и с книгами, и с оружием, он видел в тер-Андранике. Но даже священник, хоть он жил не столетия назад и дышал тем же самым воздухом, представлялся юноше недосягаемой величиной. Недосягаемой величиной с множеством сложностей в своей собственной жизни.
И всё же Ингвар упорно каждый день разбирал слова на иссохшем пергаменте и всё чаще сжимал в кулаке бережно хранимый на груди запечатанный листок. «Скоро придёт его время», – думал он. Не забывал северянин и совет Гишеро: смотреть вокруг как можно больше. Долгие часы они проводили с Саркисом в седле, оставив девушек в монастыре. Разъезжали по окрестностям, говорили с людьми и купались в речках и озерцах, иногда к ним присоединялся даже Ваган. Воин, как обычно, молчал, однако Ингвар, к своему удивлению, заметил, что злости в нём поубавилось. Может быть, причиной тому стал обед (вернее, обед-ужин) у князя Петроса, а может быть, ему стало спокойнее, когда он увидел, как Ануш и Ингвар общаются между собой в обществе детей тер-Андраника. В беседах молодых людей не нашлось ничего предосудительного, убедившись в этом самостоятельно и сняв с них завесу тайны, Ваган избавился от необходимости додумывать их содержание. Ведь самые страшные и неприятные вещи людям свойственно додумывать, в реальности их может вовсе и не существовать.
* * *
Дни в Вагаршапате пролетели быстро, и задерживаться было нельзя – тер-Андраник уже выступил к месту встречи. Саркис посмеивался, что его отец, наверное, никогда не путешествовал с таким большим обозом, ведь с ним сейчас едет жена, прислуга и несколько десятков человек охраны.
По сравнению с этим процессия, выдвинувшаяся из Вагаршапата, выглядела более чем скромно. Трое всадников-мужчин и три крытые арбы, одна из которых постоянно пустовала, ибо девушки тоже предпочитали ехать верхом.
Погода стояла хорошая, Ингвар обернулся в сторону городских стен и в последний раз окинул взглядом гостеприимный город. За крепостными зубцами блестели на солнце кресты, венчавшие остроконечные купола церквей. Вглядевшись ещё дальше, к востоку, он точно различил и величественную фигуру храма Небесного воинства. Его некогда показал северянину Саркис со словами: «Гляди, такого ты не видел и у ромеев». Действительно, собор поднимал свои своды к небу, и его великолепие не терялось даже на фоне величественного Масиса, который с паперти казался совсем близким.
Всё это осталось позади, и очертания строений постепенно исчезали, смешиваясь клубами дорожной пыли. Ингвар снова вглядывался в эту пыль и вспоминал, как в неё погружали тела павших в Гугарке воинов. Теперь в ней тают очертания мест, в которых он был счастлив, а затем появляются новые места, ещё неизведанные. Будет ли он счастлив в них? Неизвестно. Когда рядом Ануш, он может быть счастлив даже во льдах и туманах Нифльхейма. Так что пока оставались поводы для радости.
К вечеру маленький караван достиг города Талин, здесь условились встретиться с тер-Андраником. У крепостных ворот выяснилось, что они не единственные путники, решившие переночевать здесь, во владениях князей Пахлавуни. Множество всадников, повозок и пеших странников толпились у подъёмного моста через ров: представители знатных домов, купцы, простые воины и наёмники. Многие, не чая возможности пробраться за стены, разбивали шатры прямо на зелёных лужайках, ниже города.
– Имеет ли смысл искать ночлег внутри? – спросил Ингвар. – Кажется, что там и яблоку негде упасть.
– Имеет, – заверил его Саркис. – Отец всю жизнь провёл в седле и на постоялых дворах; при всех трудностях такого образа жизни есть и достоинства: он успел приобрести немало друзей.
– Значит, искать нам не придётся?
– Да, один из этих друзей уже приготовил для нас комнаты и горячий ужин, а женщинам, возможно, ещё и горячую воду для омовения.
Саркис самодовольно ухмыльнулся и тронул своего коня – они уже приближались к воротам. Девушек попросили пересесть обратно в арбу, чтобы многочисленные гости города не глазели на них попусту. Солнце уже на треть опустилось за холмы, когда они наконец проехали мимо стражи и оказались на просторных улицах Талина. Ещё пару столетий назад этот город был столицей княжества, одним из крупнейших и наиболее оживлённых поселений края. Теперь же, хотя и утратив свой прежний статус, он всё ещё оставался важным центром для торговли. Здесь никогда не смолкал шум, ведь особенно любили Талин ромейские купцы – для них он был последним перевалочным пунктом на пути к Двину. Некоторые особо предприимчивые армянские торговцы даже заключать сделки предпочитали именно здесь – пока лучшие товары ещё не успели разобрать.
Теперь же, накануне царской свадьбы, тут, в одном дневном переходе от Еразгаворса, собралось великое множество разнообразнейших гостей. Ингвар глазел по сторонам: повсюду сновали торговцы и разносчики, тут и там труппы бродячих актёров наспех сооружали театральные подмостки, и на некоторых из них уже шли выступления. Питейные заведения полнились воинами, купцами и просто всяческими проходимцами, коих привлекают большие скопления народа. Северянин почувствовал словно он в Киеве в дни сбора дружин или же в одном из городов Тавриды в разгар мореходной поры.
Вскоре караван добрался до постоялого двора. Это был большой дом из обожжённого кирпича, вернее даже, несколько домов. Внутри двора их встретил хозяин – жилистый скуластый мужчина, череп которого блестел и искрился несколькими неравномерными залысинами. Мушег – так звали хозяина – увидев Саркиса, невероятно обрадовался. Как выяснилось, он ожидал гостей с утра и уже готовился грустить о потерянных деньгах, ведь половина гостевых комнат стояла пустая, дожидаясь тер-Андраника с семьей, а между прочим, желающих их занять было хоть отбавляй.