– Когда ты был пленником у Мансура, у тебя получилось многое, хотя ты и языка-то не знал.
– То-то и оно, что я был пленником, и каждая косточка моего тела желала оказаться на воле, поэтому я и услышал больше, чем мог тогда представить. Теперь я хочу спать, и все звуки, даже эти вопли вокруг, действуют убаюкивающе.
Саркис кивнул, затем стянул с ног сапоги и завернулся в одеяло.
– Не засыпай до ужина, – сказал он, зевнув. – И я постараюсь.
Ждать долго не пришлось. Вскоре вернулся посыльный с корзинами, в них было жареное мясо, стопки лаваша, зелень, спелые плоды из местных садов и огородов. Немного после объявился и Варо с двумя ведрами воды. После сытного ужина покой юношей нарушили воины тер-Андраника, вернувшиеся из города. Они принесли царский привет и благодарность за прибытие. Также в послании Ашот передал, что и Саркису, и Ингвару найдётся место во дворце как его близким гостям, но ежели они предпочитают оставаться за стенами, то государь поймёт. На отказ северянина Саркис усмехнулся:
– Вот как легко ты отказываешься от царского подарка! Это ведь награда за твои воинские подвиги!
– Там нечего делать, да и государю сейчас не до нас, – ответил Ингвар. – Он точно не сочтёт это оскорблением?
– Разве что только позавидует, – заверил Саркис. – Его бы воля – он и сам остановился здесь. Царь любит борьбу, лучников и солдатские шутки. Ещё при его отце…
– Кстати, об отцах, – резко перебил Ингвар. – Возможно, на днях мне предстоит встреча с отцом Ануш.
– О, как пить дать предстоит, – рассмеялся Саркис. – Он любит всё новое и диковинное, в эти дни в Еразгаворсе, конечно, много диковинного, но ты его любимый вид – чужестранец.
Ингвар сел на постели и поводил плечами, чтобы размять спину.
– Так значит, есть вероятность, что знакомство не обернется крахом?
– Смотря что понимать под знакомством… – Саркис почесал заросший щетиной подбородок. – Как славный воин из далеких краёв и смышленый парень ты ему понравишься. Но если тебе вдруг взбредёт в голову заявлять о намерениях в отношении его дочки, то я понятия не имею, как всё обернётся.
– Я не совсем дурень, чтобы выкидывать подобное с первой встречи! – возмутился Ингвар, а про себя подумал, что вообще у него такие мысли были.
– Да кто тебя знает, – Саркис хитро взглянул на него. – Как бы там ни было, будь осторожен, но оставайся собой. Её отец похож с моим… Хотя бы тем, что не прячет дочь за тяжёлыми замками и не отдаст её замуж против её воли. Да и любознательности ему не занимать – для тебя это добрый знак. Могло быть и хуже. Отцов, подобных, к примеру, Вагану, я встречал куда больше. Так что не унывай, ты нравишься моему отцу, значит, сможешь понравиться и её.
– Отцы подобные Вагану – не всегда плохо, – протянул Ингвар задумчиво.
– Верно, – согласился Саркис. – Но как говорится, месяцев в году много и в каждом свои ягоды. Посмотрим, как всё сложится.
Воцарилась тишина, Ингвар молча смотрел в потолок, с ложа Саркиса послышалось мерное сопение спящего. Северянин размышлял, и мысли его сливались со сном, он видел Ануш, видел своего отца, живого и весёлого, говорил с матерью и скакал куда-то на коне. Всё это, не теряя до конца сознания и чётко ощущая грань между реальностью и сновидением. «Бессмыслица какая-то», – крутилось в голове через вереницу сменяющихся картинок. Внешний шум проникал в сон и сливался с предстающим перед глазами. Звуки за тряпичными стенами шатра усилились, в криках тонула ругань и глухой звук ударов, лязг одиноких мечей, выхваченных из ножен. Тер-Андраник предупреждал! Вот и наступил час! Ингвар вскочил с постели, неучтивым пинком разбудил друга и кинулся натягивать сапоги. Саркис продрал глаза.
– В чём дело? – бросил он сонно, но затем сам услышал звуки, переменился в лице, и юноши, полуодетые, но с оружием, выскочили из шатра.
Реальность оказалась куда прозаичнее их воображения. Воины из разных земель повздорили друг с другом, юноши не сразу поняли причину, но дело могло дойти и до мечей. За Ингваром и Саркисом сгрудились два десятка бойцов, что тер-Андраник привёл с собой; расталкивая зевак, они вместе кинулись в гущу дерущихся.
– Стойте! – громогласно кричал Саркис. – Остановитесь! Не пятнайте руки кровью в такой праздник! Что скажет государь и ваши князья, узнав об этом?
Поскольку большая часть собравшихся предпочитала смотреть, как пятнают кровью руки другие, драку удалось остановить быстро. Разделив повздоривших, стали выяснять причины. Оказалось, дрались воины князя Амрама (или же Цлик Амрама, как его называли) и люди из княжества Геларкуни, пришедшие с князем Васаком. Подрались, как водится, из-за лагерной девки. Мовсес, племянник Амрама, притащил её себе невесть откуда, но пока он решал какие-то дела в городе, Ваче, воин князя Васака, умудрился сманить её в свой шатёр. Взбешённый Мовсес, не прихватив и меча, кинулся к обидчику, сломал ему нос да выбил несколько зубов, а тот, в свою очередь, схватился за меч, но был остановлен. Общим судом постановили, что девку нужно вернуть Мовсесу. Ваче недовольно огрызался, но не сопротивлялся правосудию. Когда с ссорой было покончено и народ начал расходиться по своим шатрам, Саркиса с Ингваром остановил рослый утикец по имени Степанос:
– Идти спать после ссоры – дурной знак, а? У нас есть бочонок доброго вина, присоединяйтесь к нашему костру. И язычнику место найдётся, верно? – покосился он на Ингвара.
– Почём знаешь, что я язычник? – спросил тот.
– Да, видишь, торговец вином сказал. Сказал, что северянин-нехристь и тот его вино нахваливал, когда выпил чашу. Ну а я ему говорю, мол, да что северянин в вине-то понимает, а он…
– Соврал, собака, – усмехнулся Ингвар. – Не хвалил я его вина.
– А это зря ты! Доброе вино!
Ингвар не стал спорить, они переглянулись с Саркисом и пошли к костру. Народу прибывало, и вскоре круг получился довольно тесным, сидели даже в несколько рядов. Вино полилось по кубкам, и здесь никто не трудился его разбавлять. Среди собравшихся были воины из Тарона, Геларкуни, Гардмана, Вайоцдзора и других краёв, ссора часто оказывается мостом к хорошей дружбе или, по меньшей мере, к хорошему вечеру. Так и вышло, о былых обидах больше не вспоминали. Суровые ратные мужи в эту ночь веселились: рассказывали истории, поднимали тосты за государя и его наречённую, за князей, за будущие победы, за родителей и за самих себя. Те, кто прежде, не задумываясь, шли убивать друг друга из-за данной своему князю присяги, теперь чувствовали, что общего у них у всех больше, чем различного. Они говорят на одном языке, верят в одного Бога, у них похожие шутки, и даже жизненные стремления у всех имеют много схожего. Каждый из них сознавал: в будущем им ещё не раз предстоит сойтись в бою под знамёнами разных высоких домов, но в эту ночь они ощущали странную радость от сознания своей похожести.
Повсюду под стенами города танцевали свой танец весёлые хмельные костры. За какими-то из них воины сидели своим кругом, за какими-то знаменосцы разных домов перемешались, как там, где сидел Ингвар, но мало кто остался спать в эту ночь. Пронзительная и задиристая зурна резала ночной воздух то тут, то там, и, вторя ей, люди пели песни и стукали кубками с вином. Только хмурые затянутые в кольчуги воины городской стражи, государевы воины, молча наблюдали за происходящим с крепостных стен. Им выпало нести дозор, и, чтобы не загрустить, глядя, как весело другим, приходилось держать в сердце и на лице суровую мину.
Ингвар влился в общее веселье. Хотя разговор показывал ему, насколько же он отличается от этих людей, северянин при этом не чувствовал себя чужим. С этими людьми он проливал кровь, с этими людьми он дышал пылью дорог и горными снегами, и сейчас с ними он пьёт и смеётся. Впервые с той ночи, когда отряд Хельга схватился с арабами, Ингвар чувствовал не просто тягу к новому, творящемуся вокруг него, но ощущал, что люди вокруг него – это и его люди тоже.
Степанос оказался человеком любознательным и подробно расспрашивал Ингвара, откуда он, во что в его краях люди верят и как живут. Ингвар вспомнил, что в былые времена так же выспрашивал всё у Ставроса и его моряков.
Ингвар рассказал утикцу о родных зимах и весенней слякоти, о том, что люди в его краях чтут разных богов, но в походы ходят бок о бок. Вспомнил, как дед по матери просил Стрибога не гнать на них тучи и дать попутный ветер, отправляясь в плавание. Вспомнил и отцовские истории о сотворении мира асами из тела великана Имира. Когда северянин рассказал, как Один с братьями разделил кости, мясо, мозг и череп великана, чтобы использовать их в создании разнообразных земных поверхностей, Степанос несколько раз истово перекрестился, но смолчал. А история о сотворении людей ему даже понравилась:
– Выходит, боги-то ваши сообща людей слепили, так? – спросил он с немного самодовольным видом. – Кто чем богат, того и положил, верно?
– Верно, – кивнул Ингвар.
– Вот! А наш-то Бог их от начала до конца сам завернул. Понимаешь теперь?
Ингвар не стал спорить, таких доводов он когда-то вдоволь наслушался в Царьграде. Сейчас его даже забавляло, что он знает о христианском Боге побольше многих христиан. За месяцы занятий с тер-Андраником знания у него, конечно, остались поверхностные, но то, что тут верят в Бога, который выше человеческого разумения, он уяснил. Также он уяснил, что каждый здесь всё-таки силится разуметь Бога в меру своих способностей и духовного роста, и это ему нравилось.
Выслушав о разных капищах, богах и священных рощах, Степанос наконец спросил у Ингвара:
– Послушай, про мать, отца и других родичей я понял, а сам-то ты каких богов чтишь?
Ингвар к этому моменту уже порядком развязал язык вином и с откровенностью, с какой не всегда и тер-Андранику-то отвечал, сказал:
– Да по правде, я и сам не знаю, в каких богов мне верить и верить ли вообще!
Степанос взглянул на него нахмурив брови, от его тяжёлого взгляда, казалось, смолкла даже зурна и песни окружающих. Затем он тихо, но с расстановкой произнёс: