Тер-Андранику не хотелось отпускать язычника назад. Он привязался к нему, да и его проповедь только-только начинала давать плоды. Сердцем священник чувствовал, что если юноша уйдет к своим, то уже не вернётся.
– Ты думаешь, я бы мог рассчитывать лишь на это? – обиженно поморщился Самвел. – В Шехмалы не все довольны шахом Али. Он неудачлив в бою, не может выгнать северян или хотя бы договориться с ними. Против него зреют заговоры. Много. Я знаю лишь о нескольких. Если северяне помогут одному из заждавшихся родичей шаха занять заветный престол, то он не забудет их щедро вознаградить. Вот здесь-то им и пригодится совет от соплеменника, повидавшего край и знающего уже куда больше них.
Тер-Андраник молчал. Это предложение казалось правильным. Это возможность, и хороший советник сделает всё, чтобы её не упускать. А хороший священник? Ингвар по-прежнему язычник, и им он останется, если уйдёт. Зато этот поход может спасти жизни тысяч христиан. «Об одном грешнике кающемся на небесах больше радости, нежели чем о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». Разгладив бороду и стряхнув с неё хлебные крошки, тер-Андраник ответил уклончиво:
– Мысль дельная. Мы к ней вернёмся.
Пир шёл своим чередом. Купец и священник, покончив с делами, уже совсем с другим чувством принялись обсуждать вещи, более присущие свадьбам и мужчинам их возраста. Во-первых, это успокаивало подозрительно зыркающих в их сторону гостей, а во-вторых, им просто было нескучно друг с другом. В молодые годы их общение куда больше держалось на дружбе, нежели чем на деловом расчёте; теперь многое изменилось, но разговоры остались. Речь ожидаемо зашла и о замужестве уже взрослых дочерей.
– Времена нынче неспокойные, – посетовал Самвел. – Не знаешь, за кого дочь выдавать, чтобы на другой день она не стала вдовой или чего похуже.
– Неспокойным временам и женихи под стать, – многозначительно заключил священник.
Затем тер-Андраник налил в чашу воды, разбавив вино таким образом, чтобы оставался лишь пронзительный привкус. «Сегодня больше ни глотка неразбавленного», – подумал он. В зале становилось всё веселее и жарче; Цлик Амрам произносил тост. Лицо его уже было багровым, волосы блестели жиром, а чаша с вином едва виднелась из его огромной ручищи.
– Какое главное и величайшее свойство нашего Бога? – вопрошал Амрам, оборачиваясь по сторонам. «Цлик» означает «бык», выпитые чаши вина сделали это и без того меткое прозвище особенно красноречивым.
– Справедливость! – гремел князь, пропуская мимо ушей все прочие ответы пирующих. – Справедливость!
Тер-Андраник не был готов назвать указанное качество единственным и самым главным, но вполне понимал, почему оратор говорит именно об этом. Совсем недавно к прочим владениям Цлик Амрама государь добавил мятежный Гугарк. Конечно же, сейчас у князя сомнения в высшей справедливости отсутствовали.
– Господь всегда воздаёт нам по справедливости! И делает он это через своего возлюбленного слугу, нашего царя Ашота, прозванного Железным! За божественную справедливость и её голос здесь! За государя!
Все выпили, последние слова князя потонули в хоре согласных с ним. Хорошо бы, в князе говорило не выпитое вино, а чистый разум и верность… Цлик Амрам надёжнее многих, но уж больно громкие слова он выкрикивает.
Тер-Андраник повернулся, чтобы поделиться своими мыслями с Самвелом, но увидел, что тот уже встал из-за стола и лёгким шагом, пританцовывая, направился вдоль стены, здороваясь и похлопывая по плечам знакомых. Сын Саака Севады Григор проводил купца неприязненным взглядом. Этот не по возрасту желчный юноша не был доволен ролью царского шурина, и половина гостей вызывала у него отторжение. Неугасающее в течение последнего года внимание к женихам его сестер и постоянные разговоры о будущем могуществе внуков старика Севады заставляли его угрюмо молчать на всех пиршествах. Ему казалось, что все разом забыли о нём, старшем сыне и наследнике Гардмана, что будущее его дома теперь накрепко привязали к будущему царей-Багратидов и сюникских князей. Привязали, не взяв в расчёт его.
Самвел, привыкший не замечать пренебрежения высокородных юнцов, шествовал дальше. Тер-Андраник в задумчивости потерял его из виду. Он глядел на арабов и гадал, гости ли они здесь или актёры в огромнейшем спектакле. Изучал он и немногочисленных посланников из Васпуракана – они одним только своим присутствием напоминали священнику о брате и родных берегах. Может, послать с ними весточку? Нет, их разрыв с братом исчисляется уже десятилетиями, они уже и не узнают друг друга при встрече… Взгляд тер-Андраника снова поймал тучную фигуру Самвела. Присмотревшись, священник понял, что купец обстоятельно беседует с Ингваром.
* * *
На следующий день после венчания и пира в Еразгаворс точно вернулось лето. Дни и прежде стояли погожие на радость празднующим, но теперь все ветра стихли, точно мать у колыбели едва уснувшего дитяти, и ни одно шальное облачко не выбивалось в голубую вышину небесной полусферы.
Ингвар проснулся у себя в шатре абсолютно бодрым и полным сил. Сегодня был день борцовских состязаний, и накануне он решил, что постарается сберечь голову ясной. Участвовать в турнире его уговорил Саркис, у самого северянина имелись другие намерения. И хотя единственным доводом Саркиса было «мы зря готовились что ли?», Ингвар решил не бросать друга.
Весь вчерашний день походил на удивительный яркий морок. Христианское венчание, мрачное на вид, но полное потрясающих душу светлых символов, народные гуляния и танцы, пир в царском чертоге. Всё это запомнилось ему в подробностях, хотя теперь и казалось, что происходило не с ним. Среди основных событий минувшего пира оказалось несколько весьма навязчивых предложений ехать в Телави, погостить у новых кахетинских друзей. Уговаривать они умели, в красках описывая все прелести охоты в своих краях, достоинства тамошнего вина и огонь женских взоров. Для пущей убедительности смешливые и весёлые иверы заверили Ингвара, что из их земель северянину куда ближе до родины. Успел варяг и стукнуть чашей с государем – тот от души обрадовался, завидев Ингвара, расцеловал и подарил хорошо выкованный короткий меч с крестом на гарде, сказав, что не всех врагов можно достать топором. Несколько раз Ашот Еркат повторил, что с превеликим удовольствием примет Ингвара к себе на службу и не поскупится вознаградить за неё должным образом. Ингвар горячо выразил благодарность, но однозначных ответов давать не стал.
Все прочие знакомства затмил отец Ануш. Тот подошёл к северянину сам, и у юноши от волнения спёрло дыхание, хоть он и сумел этого не выказать. Сначала северянин подумал, что, возможно, Самвел знает или подозревает о них с Ануш, но затем понял: мысли купца о дочери вряд ли могут встретиться с мыслями о язычнике-северянине, потому что ходят эти мысли совсем разными тропами. Большинство вопросов касались сил русов на Хазарском море, планов их вождей и отношений с другими властителями побережья. Интерес Самвела был сугубо деловой, и Ингвар быстро его раскусил. Поэтому чересчур развязывать язык варяг не стал, отвечая сдержанно и не давая купцу всего, чего тот хотел. Делал юноша это от неосознанной обиды, что будущий тесть интересуется им только с военной стороны. Однако Самвелу такая аккуратность Ингвара, кажется, даже понравилась, он тряхнул юношу за плечи, прижал его к своему толстому брюху и сказал, что всегда рад северным мечам в своей страже.
Когда он пошёл дальше, Ингвар залпом опорожнил свою чашу и тут же налил ещё. Несмотря на всю свою осторожность с вином в тот вечер, после такого удержаться он не мог. Итак, все рады его сильной руке, все готовы предоставить ему место за своим столом, и это вызывало у юноши улыбку, но сейчас он нуждался в другом.
Ингвар хотел увидеть Ануш. В зале её не было. Варяг с Саркисом честно отпировали целый вечер, смотря по сторонам, слушая и общаясь. Когда же в окно заглянула полоска луны вместе со звёздной свитой, Ингвар понял: пора уходить. Саркис его удерживать не стал. Прогревшийся за летние месяцы туф, чад сотен свечей, сладкое вино – всё это отягощало воздух зала, и выходили из него многие.
Ингвар быстро нашёл нужный дом. Он шёл прямо к его дверям; никакого замысла, как и где увидеть девушку, у него не было. Он просто знал, что он ничего в жизни так не хочет, как взять её за руку и услышать её голос. Сегодня он видел её несколько раз и не мог отвести взор. Ослепительная, в праздничном наряде, в церкви она была задумчива и неподвижна, точно статуя из ромейского сада, в кругу подруг же становилась весела, как горящий уголёк. Видел он её и в танце с остальными девушками, но движения наблюдал равнодушно – всё пытался разглядеть её карие глаза и выбивающиеся из-под убора волосы…
У самого входа он столкнулся со стражниками. Те, хоть и оказались малость навеселе, незнакомца пускать не стали. Понимая, что ссора до добра не доведёт, Ингвар отошёл в сторону и крепко задумался. Тогда-то ему в голову и пришло решение, не отличающееся благоразумием: он решил влезть в дом по стене. Выстроенный в эллинском духе особняк в несколько этажей украшала лепнина и вьющийся по стенам виноград, одолеть пару саженей вверх для юноши труда не составляло. Для начала Ингвар влез на дерево, растущее у самой стены, проскочив таким образом наиболее гладкий участок, северянин аккуратно ухватился за выщербленный камень и перелез на карниз окна второго этажа. Впиваясь пальцами в выступы, щели и рельефные фигурки, он карабкался наверх. Целью северянин выбрал балкон на третьем этаже, а как действовать внутри – станет ясно по достижении цели. Ноги соскальзывали, но юноша лез уверенно. Ещё несколько движений, и у него получилось ухватиться за каменный парапет, он подтянулся на руках и закинул ногу, как вдруг изнутри к нему метнулась до боли знакомая массивная тень. Ингвар резко сбросил ногу, попытался перехватиться руками так, чтобы скрыться на карнизе у соседнего окна, но пальцы его соскользнули, и он полетел вниз. Дерево смягчило падение, но его ветки изодрали нарядную праздничную тунику и оставили царапины по всему телу. Оказавшись на земле, северянин отряхнулся и скользнул в переулок, стараясь, чтобы его не заметили.