Царь принимал в зале для советов, который располагался в западном крыле дворца, и поэтому природного света в нём в такой час не хватало. Жгли свечи. Тер-Андраник, входя, почуял дух не менее двух десятков сожжённых свечей. Ашот Еркат сидел в кресле, закинув ноги на стоящую напротив скамью. Он не готовился к торжественным приёмам, поэтому надел только узорчатые ромейские штаны да простую рубаху. Кроме него в зале тревожно переминался с ноги на ногу малхаз Мушег Хоруни; как командир государевой стражи он знал, что за ним ошибок нет, однако опасался попасть под горячую руку. Ближе к стене, куда свечные огоньки не доставали, почти невидимый, стоял Аршак Содаци, после гугарских событий он пользовался большим доверием царя. С тех пор ему пожаловали земли из домена Багратуни и назначили спарапетом всех войск, подчинявшихся царскому дому напрямую. Тер-Андраник поклонился Ашоту и боковым зрением заметил, что следом в зал вошли управляющий царскими погребами Давид, молодой человек в вычурной шёлковой тунике дорогого пошива, и ведающий царским столом Закар – тот был, как и положено его посту, толст, лысоват и напуган.
– Нашли травителей? – сурово спросил Ашот.
Все присутствующие украдкой бросали друг на друга взгляды, в итоге заговорил Мушег Хоруни:
– Нет, государь. Как их найдёшь, князь Саак двери затворил и со своим двором сам разбирается.
Царь раздражённо поглаживал свою чёрную кудрявую бороду, на последних словах он сжал её в кулак и гневно рявкнул:
– А у тебя, что ли, бабы служат? За закрытую дверь и носа сунуть не могут?!
Тер-Андраник почувствовал, как затрясся за его спиной бывший повар Закар.
– Не ко времени это, государь. Если так начнём дело решать, то вконец с твоим тестем рассоримся, – сказал тер-Андраник; он уже свыкся с ролью первого, кому следует открыть рот в сложных обстоятельствах.
– Знаю, что не ко времени, – нехотя, но уже спокойнее согласился Ашот. – Но и сложа руки сидеть не ко времени ведь. Чьё вино в эту ночь Севада пил? Он с собой его привёз?
– Нет, государь, – кашлянул Давид, он сохранял спокойствие, но из всех присутствующих ему царский гнев грозил более, чем другим. – По твоему указу всем знатным гостям мы вино из твоего погреба послали.
Царь вскочил с кресла, быстрым шагом приблизился вплотную к властителю погребов и процедил:
– Ну и угадай, чью башку мне теперь проще всего отправить тестю, чтобы ссору загладить?
– Не знаю, государь, – бледнея, проговорил Давид. – Бочонки мы, почитай, неделю как отправили, многое случиться могло.
«А ведьму-то ведь зарубили не более четырёх дней назад», – смекнул тер-Андраник.
Хотя это и не было абсолютным оправданием, яд можно достать не только у неё.
– Остуди гнев, государь, – вдруг сказал из тени Аршак Содаци. – Давида за неделю бы уж и след простыл, если б он решил такую подлость задумать.
Священник согласно кивнул, что не укрылось от глаз царя. Он медленно пошёл вдоль стола в центре зала, постукивая по нему ногтем указательного пальца. На столе лежали фрукты, явно не убранные со вчерашнего дня, не иначе как царь тут допоздна просидел.
– Без вины я и простого лучника не выдам, будь тут хоть сам ромейский базилевс в просителях, – на этих словах Давид наконец смог выдохнуть.
Сложность положения присутствующих усугублялась и тем, что среди них обоснованно винить было попросту некого. Саак Севада даже в гостях жил наособицу и полагался только на своих людей. Соглядатаи у него долго не задерживались, поэтому, как всё произошло и что князь Гардмана намерен делать, сейчас можно было только гадать.
– Государь, тех, кто это сделал, найти теперь непросто, – вкрадчиво начал тер-Андраник. – Сейчас куда важнее исправить последствия.
Царь вперил в него вопросительный взгляд.
– Нельзя допускать ссоры с Севадой, – закончил тер-Андраник.
Ашот Еркат кивнул, но выражение его лица говорило «мне ваши песни известны с самого начала».
– Отправили к нему людей наших, да только он их не принял, – сказал царь.
– Сходи сам, государь.
Когда эти слова сорвались с языка тер-Андраника, все присутствующие посмотрели на него с изумлением. Предлагать такое – сущий смех. Священник знал это, но и свой долг знал не хуже. Царь прислушивается к нему, но уж слишком он упрям, поэтому некоторые вопросы тер-Андраник задавал ему исключительно ради спокойствия совести.
– Мне к нему, может, босиком и в рубище явиться? – вновь громыхнул царь.
– Тогда брата отправь. Абаса он под дверями не оставит, – сказал молчавший до этого времени Геворг Мамиконеан. О задумчивости князя знал всякий, бывало, на советах он погружался в свои мысли настолько, что не слышал даже обращённых к нему вопросов, однако этот разговор он слушал со вниманием.
Ашот Еркат задумался на мгновение, отправить царевича и правда казалось мудрым решением. Это не унизило бы ни царя, ни князя Гардмана.
– Да! – решительно произнёс он затем. – Пошлите за Абасом.
Приказ относился к Мушегу, и тот, коротко поклонившись, направился к дверям. Едва он покинул зал и предваряющую комнату, как отдалённые крики Цлик Амрама вдруг стали явственно ближе. Теперь от него отделяли только одни двери.
– Впустите, – приказал царь. – Всё равно ведь вломится.
Его распоряжение ещё не успели исполнить, как Амрам уже показался в проёме. Лицо его раскраснелось, он был явно не в себе.
– Государь, я требую справедливости! – рявкнул он с порога.
Ашот посмотрел на него безо всякого любопытства. Напористость князя, недавно получившего из его рук во владение вновь приобретенные от мятежников земли, раздражала царя. Но верность Амрама и его поддержку в час нужды Ашот ценил.
– Что, и тебя отравили? – устало спросил он.
Цлик Амрам было опешил, такого вопроса он не ожидал, потом ответил с деланным спокойствием:
– Нет.
Все смотрели на князя. Оправдать своё столь бесцеремонное поведение он мог, лишь имея очень веские причины.
– Моего племянника ночью зарезали в собственном шатре!
Каждый присутствующий выругался про себя, царь сделал это вслух.
– Скорблю с тобой! – сказал он затем. – Какой справедливости ты хочешь теперь от меня? Разыскать виновных вы и сами в состоянии. Суд назначим после.
– Искать их не нужно. Его прирезал воин князя Васака из Геларкуни… – Амрам сделал несколько беспокойных шагов по залу, заорав затем. – Глотку! Как свинье, ночью перерезал! …Клянусь, я бы выпотрошил его прямо там, но из уважения к торжеству сперва пришёл к тебе!
Ашот Еркат подошёл к Амраму ближе и обнял его.
– Скорблю с тобой, князь, – повторил он. – У преступления есть свидетели?
Гость тяжело дышал, и ноздри его раздувались, воистину как у быка.
– Есть свидетели, которые говорят, что этот самый Ваче из Геларкуни два дня назад крепко повздорил с Мовсесом… Из-за девки. А потом злобу на него затаил, что рассудили девку за Мовсесом оставить…
Никто не вмешивался в разговор, все понимали, что от их слов проку мало. Говорить должен царь, правосудие – его право и обязанность.
– Так значит, свидетелей убийства не было? – нахмурился Еркат.
– Да кому ещё его резать ночью?! – вновь взорвался Амрам, брызнув слюной.
Подобное неуместное поведение хоть и вызывало сочувствие, но всё больше выводило из равновесия. Тер-Андраник бросил взгляд на крестообразные узоры на стенах и взмолился про себя, лишь бы всё миром обошлось.
– Ты мне покричи тут, – уже с суровыми нотами в голосе произнёс царь. – Только из-за горя твоего попущение делаю.
– А как мне говорить ещё? – Амрам не уловил скрытого предупреждения в словах царя. – Князь Васак своего воина отдавать отказался, я без мечей дело решить хочу. Поэтому пришёл.
«Скверно обернулось», – подумал тер-Андраник. Геларкуникский князь Васак – самый преданный из всех царских союзников. Будучи вассалом Багратидского дома, он ни разу не дал повода усомниться в своей верности и всегда по зову приводил людей первым, даже когда другие колебались. Цлик Амрам же, вспыльчивый и гневливый, но сильный владыка, тоже пользовался расположением царя и ссориться с ним – хорошего мало.
– Ты мне грозить будешь, князь? – Ашот Еркат по-прежнему стоял рядом с разгневанным гостем. Тот возвышался над ним, но все знали: царь не испугается и если надо, даст волю кулакам. В ожесточении Ашот Еркат никогда не ждал помощи от стражей или телохранителей, он не пускал в ход клинок, управлялся лишь парой мощных тумаков.
– Тебе нет, государь, но если убийцу не покарают, то слезами самой Божией Матери клянусь – без страха всё кровью залью!
Одному Богу известно, что случилось бы после этих слов, потому что кипучая ярость полыхнула в глазах царя, но тут в дверях показался царевич Абас Багратуни. Он был на пару лет моложе царя и намного спокойнее нравом. В лучшие дни он мог сдержать государев гнев, но часто и сам становился жертвой монаршей вспыльчивости, чего терпеть не мог. Весёлый и смешливый, любимец воинов, лихой рубака в битве, но рассудительный в мирных и семейных вопросах, Абас точно получил в этой жизни всё, кроме царской короны. Однако это его не тяготило, счастливо женатый на дочери царского абхазского рода Гемликери, он был доволен своей жизнью и умел ей наслаждаться. В этот день, к удаче Цлик Амрама, Ашот обрадовался Абасу и ярость его откатила.
– Братец, доброе утро! – Абас был единственным, кому Ашот позволял столь свободное к себе обращение. – Я и позавтракать не успел.
– Всё в твоём распоряжении, – царь кивнул в сторону фруктов на столе.
– Ступай, князь, – обратился он следом к Амраму. – Рассудим позже, не могу сейчас.
Но того такой поворот не устроил.
– Нельзя позже! – вскричал он. – Васак шатры соберёт и домой двинется с убийцей!
Абас с улыбкой свёл брови, наблюдая за разговором. Он знал своего брата и знал, что сейчас будет.
– Ступай! – взорвался Ашот, гнев разом вернулся к нему. – Ступай, а то силой выволоку! Чтоб я не видел тебя! Язык вырежу!