Цлик Амрам сжал кулаки, и лицо его из красного стало багровым, прямо как на свадебном пиру. Он едва не сделал шаг навстречу царю, но Содаци и Хоруни высвободили рукояти мечей, и благоразумие возобладало. В конце концов Амрам резко развернулся и, не поклонившись и не попрощавшись, вышел из зала.
– Аршак, – обратился царь к Содаци. – Подними наших воинов, чтоб не меньше двух сотен единовременно всегда стояли при оружии и были готовы к бою. Да проследите за этим судией израилевым.
– Крови, значит, не избегать? – спросил тот.
Царь утвердительно кивнул. Теперь настала очередь Абаса. Как только он узнал про отравление, вся весёлость разом слетела с царевича. Он слушал внимательно, иногда переспрашивал, задавал вопросы и без остановки прокручивал на пальце массивный золотой перстень. Узнав достаточно, он взял со стола грушу, разрезал лежавшим рядом ножом на четыре части, но затем положил их обратно на блюдо.
– Брат, мне кажется, тебе стоит помириться с Цлик Амрамом, – веско сказал он.
В ответ царь поморщился:
– Если каждый будет думать, что, вломившись и брызнув слюной на царя, добьётся желаемого, такой царь вскоре потеряет уважение.
– Боюсь, – вздохнул тер-Андраник, – теперь мир с Цлик Амрамом возможен только ценой ссоры с князем Геларкуни.
Путей выхода из сложившегося положения без потерь священник не видел. Пожалуй, самое главное – не допустить крови. Если государева свадьба закончится резней – от такого удара династия не оправится. Не оправится от него и страна.
– Князь Васак – мне друг преданный…
– Тогда прикажи Аршаку сначала дело миром решить попробовать, – настало время советов, к которым царь прислушается, тер-Андраник всегда готовился к ним, словно зверь к прыжку.
Расчёт был верным – государь согласился. Отдав последние указания, он отпустил посланников. Следом за ними отпустили и Давида с Закаром, о которых все уже успели позабыть. Напоследок царь сурово велел им помалкивать об увиденном и услышанном.
– А то велю в подземелье огнём пытать! – по лицам управителей стало ясно, что они готовы молчать и без угроз.
Теперь оставалось только ждать. Царь приказал приготовить его доспехи и меч, а сам отправился к молодой жене. Тер-Андраник невесело усмехнулся про себя: «Вон какие бывают семейные беды в первые же дни брака». Сам он, выйдя из зала совета, направился в выстроенную при дворце маленькую церковь, освящённую честь святого мученика Аствацатура. Там, припав к престолу, он долго и горячо молился о мирном разрешении дела.
Он вспомнил, что святой Аствацатур, будучи персидским магом-огнепоклонником, уверовал во Христа, увидев, как терпит страдания мученик-христианин, служивший в царском войске. Аствацатура тогда и звали иначе – Махож. Долгое время он скрывал свою веру, пока однажды не вспыхнул от жертвенного огня дворец наместника Двина. Дворец едва не сгорел дотла, но погас тотчас, как был вынесен к нему с молитвами христианский крест. Тогда-то Махож и объявил во всеуслышание, что теперь он чтит Христа как единственного истинного Бога. Сейчас Еразгаворс, а с ним и все армянские земли могут сгореть так же, как дворец двинского владыки. Тер-Андраник молился, чтобы Господь остановил пламя, как и тогда, сотни лет назад в Двине…
Махожа, уже ставшего Аствацатуром, мучили и распяли на кресте за его выбор. А он и с креста славил Бога, потому что всем сердцем его полюбил. Легко ли полюбить Бога, едва встретив его? Этот вопрос всегда занимал тер-Андраника… Священник вспомнил об Ингваре, у северянина любви к Богу не было, зато была честность и была любовь к познанию. Юноша не обманул ни себя, ни священника, он продолжил искать, и за это Господь неминуемо коснётся его сердца. Тер-Андраник молился и за Ингвара, чтобы тот сохранил сердце открытым и не свернул с правильного пути. Молился он и за себя, потому что, продолжая служение священника и служение царю, он и сам чувствовал себя Махожем, обратившимся ко Христу, но продолжающим совершать огнепоклоннические жертвы.
Выйдя из церкви, тер-Андраник остановился на западной башне царского дворца. Стоя меж зубцов, он смотрел на городские улицы. Кое-где ещё слышалась праздничная музыка, но люди уже потихоньку возвращались к обыденным делам. Горожане жили своей жизнью, и никто не знал, что сейчас во дворцах и особняках решается их судьба. Если Васак сойдётся в битве с Цлик Амрамом, кровопролитие не ограничится шатрами у городских стен… За этими мыслями его и застал верный Айк. Слугу тер-Андраник вызвал ещё утром, и тот незамедлительно прервал свой нехитрый отдых и вернулся к господину.
– Тебя государь ищет, святой отец, – сказал он как ни в чём не бывало.
– Как ты умудряешься? – рассмеялся тер-Андраник. – Ещё ночью же, поди, в кабаке распивал.
Айк не понял шутки и ответил серьёзно:
– Меня царские стражники нашли, всё рассказали, я тебя в церкви искал, но там не оказалось, поэтому сюда пришёл, вот.
– Ну пойдём тогда… – священник не стал объясняться.
В зале уже стоял Абас.
– Севада государю шлёт поклон и благодарит за участие, – сказал царевич, оглянувшись на вошедших. – Однако в гости идти отказался и шлёт извинения.
– За что извиняется? – спросил царь.
– За то, что срочные дела княжества вынуждают его забрать своих людей и выдвинуться домой.
Все переглянулись.
– Ишь, деловой старик… – сказал царь едко и добавил: – Знал я, что соврёт, но надеялся всё-таки.
– Не самое страшное, – сказал тер-Андраник. – Хорошо, хоть на открытую ссору старик не идёт. Что ж, отношения с тестем придётся тебе заново строить, но могло быть и хуже.
«И ещё может», – подумал тер-Андраник, однако вслух решил пока не говорить. Приберечь для личного разговора.
– Хочу сам видеть, как они с лагеря снимаются, – сказал вдруг царь.
Перечить ему не стали, тер-Андраник, как и большинство присутствующих, был не прочь размяться. Вскоре кавалькада из десятка всадников уже неслась по улицам города. Ашот не имел при себе никаких символов царской власти, однако многие, узнав его, встречали радостным кличем. Праздник удался, и народ пока помнил об этом. Путь до городской стены не занял много времени, и ещё до начала вечерних служб в церквях царь и его свита стояли на крепостной стене, а Аршак Содаци важно, с расстановкой объяснял, где расположены чьи шатры.
– Люди Саака Севады стоят к западу – там уже почти не осталось шатров, вероятно, до заката выступят.
Если прищуриться, то глаза различали и фигурку самого Севады – он ссутулившись сидел верхом и его окружали вооружённые всадники, не меньше двух десятков.
– Беспокоится… – буркнул себе под нос тер-Андраник, вглядываясь в серовато-зелёную даль. Кажется, зрение его уже не так остро, как прежде.
– А там чьи шатры? – резко спросил Ашот Еркат, указывая на расположение гораздо ближе к воротам, также с западной стороны.
Обернувшись туда, Аршак помедлил сперва, но потом ответил:
– Это Цлик Амрам.
В лагере Цлик Амрама тоже шло движение. Сворачивались шатры, нагружались арбы, а воины и всадники явно готовились выступить в дорогу. Цлик Амрам принял решение. Он не стал осквернять кровью светлый свадебный праздник и отложил месть, но он уводил своих людей. Уводил их и уходил сам, не простившись с государем и не оставшись до воскресного дня, когда должно было окончиться торжество. Самого худшего удалось избежать, но едва ли это могло кого-то утешить. Амрам и Севада – соседи, размолвка с ними способна лишить Ашота почти всего Утика, оставив зияющую дыру в кропотливо собираемом союзе армянских княжеств. Восточная граница перестанет существовать, на радость ширваншахам, саджидам и соперникам дома Багратуни. Если это был чей-то замысел, то действовал он отменно.
* * *
Беда не приходит одна. Спустя пару дней, на излёте ночи, тер-Андраника разбудил стук в дверь. Его вновь вызывали в зал совета. Священнику сообщили, что на загнанной лошади прискакал едва живой гонец, его хотели сперва накормить и уложить спать, но он потребовал провести себя к царю.
Вести, что он принёс, заставили померкнуть горечь всех тревог, что занимали их прежде.
Князь Ашот Деспот с войском занял Двин и там, в главном городском соборе, возложил себе на голову царскую корону. Оную ему прислал востикан Юсуф, тем самым признавая Ашота Деспота государем всех земель армянских и даруя ему право низвергнуть с трона его непокорного племянника.
Теперь войны было не избежать.
Глава VII
– …На этой дороге скоро не останется купцов. Да, они готовы продать дьяволу душу ради прибыли, но тут они могут расстаться и с жизнью. А свою жизнь эти люди ценят куда больше, чем душу… – Вараздат жевал сушёный циран и запивал его водой из кожаного меха, за поводья он не держался и направлял свою вороную кобылу точно силой мысли.
– Но мы кого-нибудь, да встретим, – уверенно продолжал он. – Война ещё не прокатилась по этим землям, и многие пока не знают, что тут скоро начнётся… Главное, чтобы в Двин пустили. Должны пустить… Накануне осады им хватит ума не отказываться от пропитания! …Так, здесь мы должны свернуть южнее.
Отряд из трёх десятков человек рыскал по дороге, тянущейся от ромейской фемы Халдия в пределы армянского царства, уже четвёртый день. Началась война, Ашот Еркат остался в Еразгаворсе собирать войско, а его дядя, склонив на свою сторону несколько айраратских князей, выступил с войском из Двина. Мятежник именовал себя законным царём Армении и хотел нанести удар как можно скорее. Он полагал, что его племянник расслаблен началом супружеской жизни с красавицей женой, а вассалы дома Багратуни не успеют собраться, прежде чем их царь будет разбит. И тогда они куда охотнее примут нового царя… Для пущей уверенности Ашот Деспот заручился поддержкой арабов и васпураканского владыки Гагика Арцруни.
Однако Ашот Еркат оказался не из тех мужчин, кому брак чересчур кружит голову. Как только пришли тревожные вести, он променял царскую спальню на военный совет. Царь хотел уже привычным молниеносным броском застигнуть мятежника врасплох и разбить, однако военачальники на этот раз его отговорили. Дело в том, что дядя неплохо знал своего царственного племянника и, вероятнее всего, ожидал от него скорого нападения малыми силами. Поэтому было решено не бросаться с головой в возможную ловушку, но дождаться прихода основных знаменосцев и только после этого выступить навстречу врагу.