Среди молодёжи немало сторонников нашло и предложение немедля атаковать Двин, покуда Ашот Деспот с войском оставил столицу, но в конце концов и этот дерзкий план был отвергнут. Двин – город-символ, его взятие укрепило бы Ашота Ерката как никого прежде, но город окружали мощные стены в несколько рядов, оборонять которые можно и малым числом, взять их нахрапом – задача не из легких. Если бы замысел не удался, то пришлось бы заключить город в осаду, а затевать осаду, имея за спиной свежее вражеское войско во главе с опытным полководцем, – верная смерть. Так, в случае неудачи царь оказался бы зажат между городскими стенами и клинками мятежников. Ашота Деспота надлежало разбить в поле, не дав ему спрятать армию за стенами, а уж потом браться и за город.
Тем не менее тень будущей осады занимала умы царских советников уже сейчас. Конечно же, Двин – совсем не та твердыня, что ещё сто лет назад, но взять его будет непросто, даже если Бог благословит их победой над войском врага в поле. Не говоря уже о том, что впереди зима, которая уравняет осаждённых с осаждающими – ведь последним придётся также добывать пропитание и дрова для обогрева, строить укрытия для воинов, лечить больных и обмороженных.
На совете, собранном для обсуждения будущей осады, прозвучало множество предложений: разделиться и бросить часть сил на Двин, отказаться от штурма города вовсе, подослать заражённых проказой или же подстрекателей к восстанию. После бурных споров совет отклонил большинство предложений, и только мысль о восстании не была отвергнута совсем… Однако приглашенный на совет Самвел Бакан резонно заметил, что в Двине живёт множество мусульман, иудеев и даже огнепоклонников – христианское восстание попросту захлебнется.
Неоднократно вспоминали и о разрушениях, причинённых городу великим землетрясением вот уже более двадцати лет назад. С тех пор стены хотя и были восстановлены, но кладка на многих участках стала слабее и тоньше. Князь Геворг Мамиконеан особо упомянул, что Северные ворота не окованы железом и держатся куда слабее, не в пример Западным, и через них в случае хорошо организованной атаки можно прорваться в город.
В ходе продолжительных обсуждений единого мнения так и не родилось. Но высказанные предложения не пропали втуне, решение пришло после, на негласном заседании ближнего круга государевых советников. Высказал его тер-Андраник. Крупное восстание в Двине невозможно – оно будет немедленно подавлено ввиду недостатка людей. Однако сторонников Ашота Ерката в городе достаточно, чтобы способствовать успешному штурму извне. Царь поразит оборону города в те самые Восточные ворота, а осадные орудия пробьют в слабозащищённых участках стен бреши. Именно туда и должны будут ударить повстанцы из числа жителей города.
Священник говорил живо и убедительно, и предложение поддержали единогласно; оставалось только решить, кто передаст этот план соглядатаям тер-Андраника в Двине. С началом войны проникнуть в древнюю столицу мог не всякий. Конечно же, ворота не запрут наглухо, напротив, ещё долго будут принимать торговцев провизией, но пускать в город теперь будут не всех, а уж из армянских купцов так и вовсе только тех, кого знают в лицо. Поэтому для осуществления плана нужен был ромейский торговый караван и надёжный человек, хорошо знающий греческий и не успевший намозолить глаза тамошним стражникам.
Ингвар попал на этот совет случайно, вернее, даже на конец совета. Его пригласили по настоянию Самвела, чьё мнение в свете последних событий приобрело особенный вес. Купец хотел предложить северянину возвращение к соплеменникам с целью склонить их к поддержке будущего переворота в Ширване. К его удивлению, варяг наотрез отказался от этого. Он заявил, что не откажется от участия в войне царя Ашота и к тому же ещё не видел Двин. А войско русов с берегов Хазарского моря, по его словам, ещё долго никуда не денется, впереди зима, и до весны домой они точно не уйдут. Ещё сильнее Самвел удивился, когда Ингвара поддержал тер-Андраник, который, казалось, прежде эту мысль одобрил. Ашот Еркат после всего сказанного со свойственной ему порывистостью обнял северянина и заверил, что его клинку с удовольствием подыщут работу и здесь.
Но окончательно намерения Самвела сломались, когда государь неожиданно выложил северянину весь план осады Двина и предложил ему восполнить упущенное, посмотреть древнюю столицу и передать нужным людям послание. Предложение нашло поддержку и у других членов совета, по крайней мере, тех, кто уже знал Ингвара. Внешние черты армянина непременно бросятся в глаза страже у ворот, да и армянский говор им будет распознать куда проще, нежели чем неведомую прежде грубоватую речь варяга. В ромейском караване северянин вызовет на порядок меньше подозрений, чем армянин, тем паче что Ингвар, уже нанимавшийся в охрану к купцу в Царьграде, знает об этом больше любого в царском войске.
Краеугольным камнем оставался вопрос доверия. Самвел не настолько верил язычнику с севера, но тер-Андраник поручился за него своей головой. Купец втайне подозревал, что священник обо всём договорился с царём заранее, а на совете они видели лишь красиво разыгранный спектакль…
И Самвел согласился.
Согласился, потому что понял: его выбор не так уж и велик, конечно же, он имел своих осведомителей в городе, но тем он просто платил, а любой, работающий только за деньги, ненадёжен. А этот варвар явно не гнался за обогащением и вид имел весьма крепкий; подобное нездешнее спокойствие Самвел уже видал – в путешествиях таким попутчикам доверяли. «Хмурая уверенность – лучшее лекарство от сомнений», – вздохнул в бороду купец и не стал спорить.
Ингвар же напустил на себя непроницаемую личину, но внутри у него всё рвалось на тысячи частей. Он решил, что возьмётся за любое, даже невыполнимое задание и будет готов не вернуться из него живым. Ануш не искала его, не передавала ему писем, и северянина терзала тоска; что с этим делать, он решительно не знал, поэтому выбрал самое очевидное – опасность. Отвергнутые юноши всегда стремятся к опасности, тайно надеясь повлиять этим на решения своих избранниц, ну или хотя бы пристыдить их. Ингвар убеждал себя, что готов к любому делу, однако, когда прозвучало предложение отправиться к своим, юноша сразу осознал своё лукавство. С побережья он бы уже точно не вернулся, возвращение оттуда представлялось ему сном, в котором судорожно силишься нагнать свою цель, а она непостижимым образом ускользает. Он боялся, что если уедет и выпадет из этого мира, то всё, что ему тут дорого, исчезнет, точно пустынный мираж, о котором он слышал от купцов в Царьграде. Смерть северянина не пугала, но смерть в этом мире. Жизнь же вдалеке от Ануш представлялась серой и не имеющий ни щепоти смысла, точно ладьи его родичей и правда оплетали корни Иггдрасиля, уходящие в мрачный Хельхейм. Отец рассказывал о корабле мертвецов Нагльфаре, который выплывет из Хельхейма в день гибели мира. Тёмный корабль, выстроенный из ногтей мёртвых… Ингвар стряхивал с себя этот морок, но не мог избавиться от мысли, что вернуться к родичам он теперь просто не может. Его наконец покинуло чувство вины, но, по закону жизни, как только наше сердце покидает одно щемящее чувство – это верный знак, что вскоре появится другое.
Так юноша оказался в отряде, который под главенством Вараздата днями и ночами, лишь с краткими передышками, искал заветный ромейский караван. Пока им не очень-то везло, дорога как будто вымерла, несколько раз им встречались арбы одиноких местных торговцев, случайные путники, паломники, но ни одного каравана. Все понимали: когда по дорогам начнут мерно выстукивать, поднимая пыль, сапоги воинов и копыта боевых коней, надежды у них не останется. Надо искать сейчас. За прошедшие несколько дней люди Вараздата успели вдоволь наглотаться дорожного песка, изойти потом в последних деньках истовой, ещё летней жары, вымокнуть под первыми осенними дождями.
Простая жизнь, полнящаяся походными трудностями и новыми пейзажами, сделала внутреннее чувство тоски менее острым. Осенние краски постепенно возобладали: зелёные деревца, растущие из облупленных скал песчаного цвета, начали скалиться золотом, трава превращалась в солому, а лица людей становились всё серьёзнее. Ингвару не хватало леса, осеннего – с сыростью, грибами, клюквой на болотах и волчьим воем… Нет, возвращаться вот так ему не хотелось, но осколки родных мест иногда больно занозили сердце…
– О, едут! – привстав в стременах, сообщил Азат.
Возвращались дозорные, Вараздат отправил их на несколько фарсахов к востоку и к западу. «Наши глаза должны увидеть каждый тенистый уголок этой дороги», – говорил он. И вот, с запада скакали всадники. Все следили за ними с напряжением, ведь от их новостей зависит, продолжатся ли их скитания или же путешествие, наконец, обретёт четкую цель. Надеяться всерьёз побаивались, слишком часто посланники, возвращаясь, разводили руками.
– Ромеи к вечеру здесь будут! – первым выпалил хорошую новость Ашот, давний знакомый Ингвара. – Караван небольшой, но есть пустые повозки, видать, хотят побольше здесь товара набрать.
Купцы из Трапезунда покупали в Армении шелка, прибывающие в Двин с востока, и специи, которые привозили с юга, из диковинной Индии. Из Трапезунда на кораблях редкие товары везли на рынки Константинополя и в города поменьше. Из Ромейской державы в Талин, Двин, Вагаршапат и другие города везли изделия из золота и серебра, пошитую в столице одежду, красивые и ценные вещи, которые затмевали произведения местных мастеров.
– Что с охраной? – спросил Вараздат.
– Полтора десятка насчитали, в кольчугах, по виду – неместные.
Вараздат кивнул.
– Крови не лить, – приказал он.
Затем разведчик огляделся по сторонам. К востоку дорога сворачивала и ныряла меж двух скал вниз.
– Это место подходит, – заключил он.
– Здесь и здесь расставим лучников, – Вараздат указал на скалы. – И нужно устроить завал.
Выслушав распоряжения, воины споро принялись за работу. Там, где проезд становился наиболее узким, вниз сбросили несколько камней. Теперь каравану точно придётся задержаться, это даст нападающим нужное время и позволит обойтись без жертв. Начинать деловой разговор лучше, никого не убив, Ингвар вспомнил своё путешествие с арабами.