Много времени минуло, прежде чем Прокопиос как следует растолковал остальным, что произошло и почему везти товар в город не имеет смысла. Его убеждения купцов не обрадовали, многие из них тоже имели связи и договоренности в пределах двинских стен. Уступая их растущему гневу, Прокопиос разразился заверениями, что его воины постараются передать вести всем, кто ведёт дела с людьми из его каравана, если только привратник одобрит этот список. Предложение успокоило толпу, Ингвар усмехнулся в кулак, как ловко Прокопиос повернул всё в пользу их замысла.
Ещё до наступления темноты список был готов, и Прокопиос, утвердив его у начальника караула, пока тот не сменился, сказал Ингвару с Василом готовиться. Подготовка состояла из выслушивания множества подробных описаний их попутчиков: как найти того или иного городского воротилу и что ему передать. Большая часть этого знания покинула память Ингвара, едва только успев там оказаться, но некоторых он запомнил – это было очень хорошим прикрытием для прогулок, которые он собирался совершить.
* * *
Преодолев столпотворение на подъёмном мосту, Ингвар, Васил и Прокопиос наконец вошли в город. Через западные ворота они попали на одну из главных улиц Двина, рассекавшую его наискосок на две ровные части и упиравшуюся в просторную рыночную площадь в восточной половине. Прокопиос махнул рукой и пригласил их направиться прямо в том направлении.
– Заодно поймёте, как город устроен, чтоб не заблудились потом.
Но Ингвар уже и так неплохо понимал что и где – недаром он всю дорогу пялился в карту. Да и Двин оказался на порядок проще Константинополя, причём дело тут было даже не в размере. Просто здесь, казалось, народ жил куда более собранный: прямые улицы пересекались друг с другом под прямыми углами, образуя ровные четырёхугольники кварталов – всё это противостояло пёстрому беспорядку Ромейской столицы с её извивающимися улочками и хаотично разбросанными домами. Поневоле Ингвар сравнивал с Царьградом все виденные им города, и эта разнящаяся простота Двина его впечатлила. Широкая главная улица, по которой можно пройти через весь город, а если нужно, свернуть на улицы поменьше, но при этом не менее удобные, – о таком грекам только что мечтать! Заблудиться здесь было почти невозможно. Улицы шли параллельно одна другой, а глаз всегда цеплялся за какие-нибудь высокие строения-ориентиры. Прежде северянин никогда не встречал такого триумфа разума над древней человеческой склонностью жить как попало.
Хотя самая беднота селилась и вовсе за воротами, квартал, по которому они шли, в число богатых также не входил. Вокруг бугрились домишки из глины и песчаника, у порогов которых резвились чумазые запылённые ребятишки. К путникам и купцам они уже давно привыкли, поэтому на прохожих не обращали совершенно никакого внимания, да и прохожих-то было слишком много, особенно для города, в который гостей пускают крайне избирательно. Мальчишек больше интересовали торговцы фруктами, финиками и орехами, сидевшие под лохматыми кронами деревьев, ведь у них-то хоть можно было стянуть что-нибудь вкусное.
У окраины города домики стояли плотно, стена к стене, но ближе к центру они словно расправляли свои скрюченные плечи и согбенные спины – этажей становилось больше (впрочем, не больше трех), а вокруг вырастали ограды, увитые виноградом и какими-то красными цветами. Затем стали появляться и строения из туфа: особняки состоятельных людей, церкви, бани; чумазые ребятишки же, напротив, исчезали тем быстрее, чем богаче становилась улица.
С южной стороны за черепичными крышами блекло маячили в сумерках зубцы стен внутреннего кольца. Они были выше и пострадали от землетрясений значительно меньше, быстро их уж точно не возьмёшь… А если ещё бой закипит на улицах… Жаль этот чудесный город…
Они чуть не столкнулись с группой мужчин-магометан, те шумно что-то обсуждали, размахивали руками; стоящий у своей лавки гончар-христианин кивнул им: «Салам алейкум!», те, живо опознав знакомого, ответили учтивым длинным «Вааа! Ва-алейкум ас-саля́м ва-рахмату-Лла́хи ва-баракя́тух!»… Кто из них переживёт новую войну? Искренны ли они сейчас?
– Так мы и к утру не дойдём! – не выдержал Прокопиос, входить в город пешком ему было в новинку. – Так, вы ступайте по делам, как и условились, а я загляну к одному доброму другу – его дом ближе, чем эта проклятая площадь.
Он уже хотел распрощаться, но Ингвар поймал его за руку.
– Твои люди точно не проболтаются? – тревожно спросил северянин.
– Ваши слова сулят им выручку – это затыкает рот надёжней любых угроз, – ответил Прокопиос и скинул руку варяга с локтя.
Они с Василом остались вдвоём. Как и прежде, не говоря ни слова, они шагали вперёд, глазели по сторонам: на красивых женщин, бородачей-иудеев в долгополых одеждах, уличных воришек, снующих за спинами прохожих побогаче. Несколько домов, из указанных в списке, им встретились по дороге, воины в них не задерживались, передавали послание через слугу и шли дальше. Несколько раз они поворачивали в сторону внутренней крепости, после посещения очередного особняка они прошли двор насквозь и оказались с противоположной стороны, прямо у моста через ров. Несмотря на вечернюю темень, ворота оказались открыты, за ними возвышался собор святого Григория Просветителя, тот самый, в котором короновался Ашот Деспот, а рядом с собором ещё одно здание – судя по всему, прежде чей-то дворец, теперь перестроенный в мечеть.
Васил размашисто перекрестился на ромейский манер, кажется, ему до распрей меж церквями дела не было. Затем он толкнул Ингвара в бок, призывая идти дальше. Ноги гудели, а живот отвратительно тянуло с голоду, заветная рыночная площадь была по-прежнему далеко, и спасением оказалась небольшая харчевня, приветливо мигающая огнями масляных ламп.
– Зайдём? – сказал Ингвар по-гречески, нарушив их негласное молчаливое правило.
Васил тотчас кивнул, видимо, он хотел есть не меньше варяга, и они шагнули под запылённую литую вывеску. Внутри на них бросили несколько удивлённых взглядов, но свободные столы имелись, и никто не воспрепятствовал им сесть. Мигом подскочивший хозяин говорил по-армянски с явным говорком, который не опознал даже Ингвар. Из мяса оказались только жареные бараньи ребра, но голодных гостей это устроило, затем они потребовали ячменного пива, но хозяин их не понял.
– Пиво или вино! – раздражённо сказал Ингвар, изображая руками чаши с пенящимся напитком.
Хозяин нахмурился и помотал головой. Тут северянин обернулся по сторонам и его осенило: они пришли в магометанскую харчевню! Он не обратил внимания, но, за исключением нескольких услышанных краем уха реплик про то, как вскоре два Ашота Багратуни схватятся насмерть, кругом звучала только арабская речь.
Впрочем, хозяин уже понял, что произошло и, широко улыбнувшись, заявил:
– Мы рады накормить христиан, да ещё проделавших столь длинный путь! Я подам вам гранатового соку!
Ингвар сперва напрягся, но затем решил, что нет никакой разницы, где набить живот. Задерживаться тут надолго нет никакого смысла, и скоро ноги их здесь не будет. Отпив из только поданной чаши сока, юноша ещё больше убедился, что они остались не зря. Ну и открывать харчевнику тайну своих представлений о божественном он не стал, пускай себе считает его христианином – так безопаснее.
И тут, оглядевшись по сторонам, Ингвар увидел Ису. Тот смотрел на него из-за стола за проходом, в руке его застыла ложка, которой он черпал дымящуюся мясную похлёбку. Без сомнения, он его узнал. К чести северянина, первым его чувством оказалась радость. Он не знал, не заплатил ли Иса жизнью за помощь ему, и вот ответ. Однако потом радость сменил страх. Иса сидел за столом со старыми попутчиками Ингвара, северянин давно забыл их имена, но лица запомнил на всю жизнь. Побледнев, варяг встал из-за стола и быстро направился к двери, бросив на ходу Василу:
– Я вернусь.
Только выйдя за порог, он столкнулся лицом к лицу с одним из воинов Мансурова отряда. Ингвар сразу опознал его лицо, разбираться, понял ли то же магометанин, времени не было. Северянин уложил его тяжёлым прямым ударом в нос. Тот рухнул в пыль под хруст кости и с брызгами крови.
– Ингарь! – услышал он сзади. – Живой!
– Твоими стараниями, Иса, – обернувшись, глухо произнёс северянин, чувствуя, как к горлу подступает ком.
Всё произошло так быстро, что позднее Ингвар даже не мог вспомнить, на каком языке они говорили, однако он был полностью уверен: они поняли друг друга.
В проёме показался Васил, подобно варягу, не пытаясь разобраться в происходящем, он с размаху припечатал Ису лбом о деревянную дверь. Тот сполз вниз. В руках у болгарина сверкнуло лезвие ножа.
– Стой! – крикнул Ингвар что есть мочи. Так кричала ему мать, когда он мальцом баловался на крутом песчаном берегу Волхова.
Наёмник удивлённо уставился на Ингвара, но руку остановил.
– Скоро пробудится, – заверил он.
Ингвар выругался под нос. Почему он всякий раз должен бросать Ису без чувств? Пошарив по карманам, северянин извлёк из них несколько серебряных дирхемов и сунул Исе за пазуху. Слабая благодарность, но другой сейчас он выказать не мог.
Вместе с Василом они пустились бегом по улице. За ними гнались, отрезали путь, но варяг и наёмник коротали расстояние через чужие дворы, крыши и сады. Подтягивались на руках, прыгали, перекатывались под заграждениями, царапались о ветки, падали на мощёную улицу, не рассчитав расстояние от крыши до крыши… Вконец обессилев, они забились в тёмный угол чьего-то сада и долго надрывисто дышали, с хрипами сплёвывая в траву.
– Тут нельзя быть долго, – сказал Васил, отдышавшись, а затем прибавил: – Мы с тобой всё понимаем, когда говорим на родном языке…
При этом сам болгарин снова говорил по-гречески, видимо, по привычке.
– Уйдём в разные стороны, – предложил варяг.
Васил кивнул, и они с трудом встали. Наёмник произнёс: