круг пальца, отвёл часть своих сил назад и ударил в середину. У него глаз всё же опытный, и нашу слабость он распознать сумел безошибочно. Там стоял Степанос Хавнуни и пара тысяч неуклюжих айраратских крестьян, удар получился крепким, и нас едва не рассекли надвое. Саак Хайказун, младший брат князя Васака из Геларкуни, презрел царский наказ оставаться в запасе и ударил. Князь Васак в Сюнике теперь бьётся с арабами, поэтому с братом отпустил всего две сотни всадников да пятьдесят лучников; вот они сначала засыпали врага стрелами, а потом бросились в самую сечу, но слишком их мало было. Царь тоже бросился в центр, но и это дело не спасло. Деспот прорвал нашу оборону, и силы наши стали разваливаться, государь сам едва не попал в плен. Под ним убило двух коней, но он смог выбраться – твоего меча рядом с ним не хватало. Когда солнце вошло в последнюю четверть, из Багарана подоспел Аршак Содаци с тысячей копий, они ужалили Ашота Деспота в спину, и тот дрогнул. Утренний успех узурпатора дался ему дорогой ценой, и удар Содаци оказался роковым, началась сумятица, Абас сбросил наседающие на него дружины с холма и перешёл в наступление, его легко ранило, но он остался в седле. Ашот Деспот начал отходить, а затем отступление превратилось в бегство, на серьёзное преследование у государя сил не оставалось, но победа была убедительная. Главными героями, конечно же, стали Абас и Аршак Содаци, только вот Абаса это мало порадовало – слишком многих ему после этого хоронить пришлось. Теперь дорога на Двин открыта, царь говорит, что пока мятеж не задавит – не отступится.
Саркис чувствовал лёгкую зависть после рассказа отца. Вот это битва! Ему не доводилось участвовать в таких. Многотысячные воинства, развёрнутые стяги – каждый мечтает увидеть подобное. Сражения, в которых доводилось рубиться ему, были хоть и не менее отчаянными, но уж точно не такими впечатляющими.
– Не грусти, – проговорил тер-Андраник, почувствовав настроение сына. – Мы на Двин идём, ещё будет что вспомнить, прежде чем ты укроешься от мира в какой-нибудь горной обители.
– Вараздата ты так же утешал? – улыбнулся Саркис.
– Вараздат и не такое видал, ему мои утешения ни к чему.
Ингвар уже храпел в голос, он наглухо замотался в овчину и устроился в опасной близости от тлеющих углей, из-под края одеяла торчал уголок книги.
– Ну вот ведь варвар! – кашлянул священник, вытаскивая книгу и пряча её под полу рясы. – Подарил ему книгу Псалмов, а он её у открытого костра держит! Невдомёк, сколько стоит она.
Саркис взял ломтик сыра и, нанизав его на тонкий прут, расплавил на углях, что погорячее.
– Ты, однако, не всё рассказал, – обратился он к отцу. – Как тут оказалась мама? Вот уж эту историю я хотел бы послушать.
Тер-Андраник усмехнулся.
– Женщины умеют брать своё, особенно когда у них выходит терпение. Хотя это не про всех, конечно же, только про тех, у кого есть характер. Я дал ей обещание провести ещё месяц дома, а может быть, и всю зимовку, но тот, кто служит царю и Богу, себе не хозяин. Поэтому твоя мать взяла всё в свои руки. Она уже в том возрасте, когда возмущение старцев можно оставить и без внимания. Да и я всю жизнь не шибко заботился о собственном благообразии.
– Ты и правда обрёл уважение не как Божий слуга, – голос Саркиса прозвучал озорно. – Но так рискуешь потерять его и как слуга государев. Что за военачальник боится прогнать из лагеря жену?
– Смирение – корень христианских добродетелей. Так что зато я наконец хоть что-то приобрету как священник.
Саркис рассмеялся.
– Я рад, отец.
Послышалось конское ржание – возвращались сторожевые разъезды, менялись стражники. Лагерь погружался в сон, но позволить застать себя в врасплох Ашот Еркат не мог, в такой близости от города ожидать следовало чего угодно.
– А сестра? И Ануш? – снова спросил Саркис.
Тер-Андраник покосился на спящего северянина – тот пребывал в крепком забытьи и не проявлял желания присоединиться к разговору.
– Приехали вместе с матерью, дома теперь опасно, да и не хотели её одну отпускать. Но уж такого выводка мне бы тут точно не простили, поэтому отослал их, как только возможность выдалась.
– Куда?
– В Ехегис, царь отправил туда отряд, чтобы укрепить Смбатаберд, на случай если арабы прорвутся из Сюника.
Саркис нахмурился, Смбатаберд – мощная крепость на границе с Сюником, арабы не раз ломали об неё зубы. Однако вести о вторжении в Сюник делали твердыню опасным местом.
– Почему не в столицу?
– Еразгаворс слаб, – вздохнул священник в ответ. – Мы идём со всеми силами на Двин и рискуем столицей. Если Гагик Арцруни переправится через Ван и ударит – столица не выстоит. Если арабы из Малазджирда ударят – столица не выстоит. Опасно нынче везде, но в Сматаберде их защитят полки Саака Севады, сюникские князья и стены, никогда не захваченные прежде. Да и отправлять их без хорошего сопровождения я не хотел, ехегисский отряд пришёлся как нельзя кстати.
Сын удовлетворённо кивнул. Отец прав, теперь нигде не отсидишься, разве что в Константинополе или у абхазов. Но это далеко, а от их затухающего костра казалось, что безопасных краёв нынче и вовсе не осталось.
– Ингвар знает?
– Да, вчера рассказал ему. Но на нашу удачу девушки отбыли прежде, чем вернулся наш северный друг и твой приятель Азат.
– Азат – хороший воин, – недовольно проговорил Саркис. – И не только воин.
– Да знаю я, – поморщился священник.
Разговор неловко оборвался. Саркис не умел обсуждать с отцом таких личных вещей, и хотя оба знали, о чём идёт речь, и тот и другой сочли за лучшее переменить ход беседы.
– Что слышно, когда выступаем? – Саркис старался, чтобы его голос звучал непринуждённо.
– Ещё день-другой постоим. Лагерь укрепили, рвы выкопали, – тер-Андраник окинул взглядом тёмные силуэты оборонительных сооружений. – К осаде подготовимся здесь и к городу подойдём во всеоружии. Авет-инженер уж голос сорвал приказы раздавать. Доски и шкуры для башен и черепах, камни для петробол, нефть в горшки – всё заготовлено. Для таранов четыре ствола железом оковали; Ашот серьёзно настроен, рассчитывает обойтись без осады, с пары приступов взять. Посмотрим…
– Прежде у него выходило…
– Прежде он к таким городам не подступал, – резко прозвучал ответ священника, следом он добавил уже мягче: – Но сила на нашей стороне.
Саркис не ответил, лишь смотрел перед собой задумчиво.
– Ты где спать-то будешь? – спросил тер-Андраник сына. – Если не обосновался ещё, можешь у нас с матерью заночевать.
Тот в ответ замотал головой.
– Азат палатку поставил, мне место там.
Тер-Андраник не стал спорить. Старая традиция, чтобы воины на стоянках делили кров с теми, с кем им плечом к плечу идти в бой. Он нарушил достаточно традиций в своей жизни, к чему ещё и сына с толку сбивать. Встряхнув за плечи Ингвара и прервав тем самым его сон, они встали и собрали остатки своей скромной трапезы. Варяг сонно тёр глаза и недоумённо глядел по сторонам, понадобилось время, чтобы он сообразил, что к чему.
– Как быстро вечер прошел, – проговорил он, зевая.
* * *
Следующее утро для Ингвара началось с перестука копыт и глухого, точно беззубого, позвякивания железа. Отбросив одеяло, северянин выбрался из палатки наружу, даже сапоги надевать не стал. Место его ночлега располагалось на самом краю лагеря, вместе с пехотой, вблизи главных ворот, которые на ночь каждый раз перекапывали. Место не самое безопасное, зато, что бы ни стряслось, узнаешь первым. Зябкий, но освежающий утренний воздух пробежал мурашками по плечам; в лагерь въезжали десятка два всадников. Новостью это было не назвать, в последнее время такое случалось часто; Ингвар спросил у стоявшего рядом воина:
– Чьи это?
– Государев тесть прислал, – ответил тот, приземистый широкогрудый мужик с волосатыми ручищами. – Вон и сын его, Севады то бишь.
Впереди отряда ехал молодой человек с бледноватым для армянина лицом, гладко выбритый, точно и не в походе, возрастом не многим старше Ингвара.
– И это все? – разочарованно протянул Ингвар. – Негусто для царского тестя…
– Да не, там ещё не меньше тысячи, – махнул рукой за рвы собеседник.
Приглядевшись, Ингвар, действительно, увидел, как несколько сотен воинов разбивают палатки и шатры, обустраивают стоянку. Всех было не видать, но северянин предположил, что Григор Севада привёл не менее тысячи копий, что выглядело весьма достойно, зная, что князь Гардмана сейчас и сам отправился на войну. Хорошее утро.
Однако ноги уже начали замерзать, и Ингвар шмыгнул обратно в палатку под овчину. Он хотел прочитать пару страниц из подаренной тер-Андраником книги, но никак не мог её найти. «Украли!» – пронеслось в голове. Чувство обиды вперемешку со стыдом неприятно проскребло душу. Это ж надо было так оплошать… Северянин знал, что за книги платят серебром и иные из них стоят дороже, чем хороший меч, но ему не приходило в голову, что в военном лагере на неё кто-то мог позариться. Да это ещё и подарок… Словом, нет, утро не так уж и хорошо.
Ингвару нравились псалмы, в них являлось что-то могуче-древнее, в них северянин чувствовал что-то родное и не мог этого объяснить. Читая тексты псалмов, было легко убедиться, что христиане умеют говорить не только про любовь и милосердие. «Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмёт другой. Дети его да будут сиротами, и жена его – вдовою». В этих словах он слышал плеск вёсел боевых кораблей и звон обоюдоострых мечей. Но в отличие от угрожающих песен северных скальдов тут в корне проклятия лежало отмщение нечестивому, не нажива и удача, а осуществление высшей справедливости, как её представлял псалмопевец; тут было о чём подумать. Впрочем, Ингвар всё равно не знал, как увязать всё это со словами тер-Андраника о прощении и любви. Рассказы о крови и жестокости нет-нет да и проскальзывали в историях христиан, варяг отметил это ещё давно, быть может, поэтому путь от увещеваний о смирении до выхваченных мечей оказывался у христиан столь короток… Раз уж книгу он потерял, то и обсудить её с тер-Андраником в ближайшее время не получится.