Это тоже вызывало у Ингвара досаду, потому что были в Псалтири и слова, которые потрясали его до глубины души своей простой красотой. «Когда взираю я на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что́ есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» Не те же ли вопросы занимали и самого северянина последние месяцы?
Спать уже не хотелось. «Жаль», – подумалось Ингвару, впереди поход и приступ, выспаться опять будет сложно. Но плоть – штука упрямая, выспаться впрок её не заставишь. Выйдя их палатки, уже обувшись и накинув новый, шитый разноцветными нитками запашной кафтан, северянин подошёл ко вкопанной в десяти шагах бочке с водой и поплескал себе на лицо. Затем гребнем, который он выменял у купцов по дороге из Двина, расчесал бороду, пригладил волосы, успевшие порядком отрасти, и собрал их назад. Окончив это нехитрое омовение, варяг хотел найти Вараздата с остальными – он успел соскучиться по ним. Но тут его окликнули:
– Ингвар, друг! – северянин обернулся и увидел Ашота Ерката, тот сидел в седле одетый по-походному, не менее десятка воинов его сопровождали.
– Государь!
– Мои ребята напали на след кабана сегодня утром и любезно позвали меня по нему отправиться. Присоединишься?
Варягу не хотелось менять планы, да и не завтракал он ещё, но предложение было чересчур заманчивым.
– У меня нет коня.
Ашот Еркат шумно выдохнул, показывая тем самым ничтожность вопроса.
– У нас есть один лишний, уже осёдланный. Приготовили для моего шурина, но он устал с дороги и отказался, – царь обернулся к воинам. – Приведите Пароха.
Те повиновались, и через мгновение перед Ингваром стоял замечательный жеребец серой масти с белым пятнышком на морде. Северянин провёл рукой по холке – конь ему понравился. Когда Ингвар сел верхом, Ашот удовлетворённо кивнул и дал рукой знак остальным; перед кавалькадой освободили проход за лагерные укрепления, и пятнадцать всадников вынеслись наружу. Варяг огляделся, среди охотников он узнал Аршака Содаци, Гургена Вахевуни и Саака Хайказуна, ещё троих знатных воинов он видел впервые, ну а воинов стражи в лицо узнал почти всех. Рядом с лошадьми, часто пыхтя и высунув языки, бежали охотничьи псы – их было с десяток. Когда сопровождающие вывели всадников на след, псы живо подхватили его и повели.
Охотники следовали за псами молча, подстёгивая лошадей и держа наготове лёгкие копья и луки. Местами следы виднелись на земле, их было много, кажется, здесь прошло целое семейство кабанов. Всадники не одолели и фарсаха, как неожиданно кусты по правую руку разверзлись, и оттуда вынесся здоровенный чёрный вепрь: торчащая в разные стороны грязная свалянная шерсть, клыки в целую пядь. Зверь заходился неистовым хрюкающим хрипом и без труда снёс со своего пути двух псов. Те, взвизгнув, разлетелись в стороны; царская лошадь шарахнулась так, что Ашот Еркат вылетел из седла. На кабана сподручнее охотиться пешком, но никто не ожидал, что логово зверя окажется так близко.
Всё это случилось за пару ударов сердца, Ингвар метнул своё копье, но промахнулся. Ашот Еркат уже вскочил на ноги и бросился вперёд с копьём наперевес. Вепрь попытался спастись бегством через кусты, но псы не дали ему уйти, оправившись от первого поражения, они принялись с лаем кружить вокруг свирепого зверя, норовя вцепиться ему в ноги. Бешеная попытка кабана прорваться завершилась для него на острие царского копья, Ашот вогнал его по самое древко в брюхо животного, но тот метнулся в сторону, вырвав оружие из рук царя. Ингвар одновременно с Сааком из Геларкуни вонзили копья в косматую шкуру, окончив схватку. Неподалёку Содаци и Вахевуни добивали ещё одного кабана, на вид помоложе, остальные животные сбежали.
– Быстро покончили, – тяжело дыша, сказал Ашот Еркат.
– Так разве это охота, государь? – усмехнулся Саак Хайказун, тоже силясь отдышаться. – Когда выбьем из Двина твоего дядюшку, приезжай к нам с братом погостить, уж там мы устроим настоящую охоту.
– Северянин, а тебе как? – спросил Гурген Вахевуни, он был незнаком с Ингваром и не скрывал любопытства.
– Это не первый вепрь, в которого я вонзил копьё, и не первый, в которого промахнулся, – с улыбкой ответил северянин.
Царь, подойдя, похлопал его по плечу.
– Найдём место, чтобы подкрепиться и восстановить силы, пока туши приготовят, – крикнул он, одновременно указывая воинам на убитых кабанов. – Хочу, чтобы их подали к ужину!
Рядом нашлась каменистая полянка на склоне горы, с неё открывался чудесный вид: к облакам, точно жёлтые кабаньи клыки, тянулись скалы, покрытые прожилками не то леса, не то кустарника, но белые клубы летели по небу, оставляя скалы ни с чем. Здесь и обустроились. Ингвар съел завёрнутый в лаваш кусок мяса с зеленью, сполоснул руки и подошёл к краю поляны, там вниз уходил косогор с редкими деревьями, от постоянного ветра корявыми, точно пальцы старой ведуньи.
– Мы зовёмся друзьями, но так ни разу и не поговорили, как подобает друзьям, – сказал, подходя, Ашот Еркат. Он махнул рукой остальным, чтобы продолжали трапезу без него.
– Здесь есть выпить, – царь тряхнул прихваченным мехом с вином. – Полчарки не повредит, но не больше, не то время сейчас.
Ингвар не препятствовал, любой разговор идёт легче, если есть к чему приложиться, даже если так, для вида. Царь присел на ствол поваленного дерева, северянин сел рядом.
– Я обещал тебе дружбу, язычник, но всё это время лишь брал в наём твой топор.
– И это немало, – Ингвар в задумчивости куснул нижнюю губу. – Цари редко могут позволить себе дружбу с наёмниками. Все это знают. Ну а наёмнику пристало радоваться царскому расположению…
Ветер перебирал травинки у них под ногами, от остальных трапезничаюших слышался хохот и шумный говор. Видимо, не все сочли необходимым ограничить себя в хмельном.
– Но я-то обещал дружбу! – вскричал Ашот, смешно дернув себя за бороду. – Я хочу, чтобы меня запомнили царём, который всегда даёт то, что обещает, – добавил он шутливо.
– Тогда станем друзьями, государь! – сказал Ингвар вслух и стукнул своей чашей о чашу Ашота.
Это было дерзостью, но царю понравилось.
– Другое дело! – он отхлебнул из чаши. – Я рад, что могу доверять тебе. По крайней мере, я с первой встречи хотел доверять тебе.
– Можешь, государь! Не меньше, чем любому из своих знаменосцев и князей.
– Тут невелика сложность, – снова усмехнулся Ашот. – Они рядом, только покуда им выгодно. Как только ветер дунет в другую сторону, их и след простынет.
– Ты не знаешь, государь… – начал Ингвар. – Раз я твой друг, мой долг сказать тебе, что нельзя сомневаться в клятвах своих людей накануне…
– Нет, это ты не знаешь! – оборвал северянина царь, сверкнув глазами. – Это ты не знаешь! Те же клятвы они давали моему отцу, а потом бросили его один за другим, когда дела пошли худо! Ставлю своего скакуна, что ты слышал, как умер мой отец.
Ингвар кивнул, царь же продолжал:
– Всеми покинутый, он бился до последнего, покуда враги не заперли его с горсткой людей в крепости Капуйт. С ним были последние верные люди, самые отчаянные… Но даже таких может оказаться слишком мало, чтобы свершить невозможное! Он сдался, чтобы спасти близких. И закончил жизнь на кресте, как наш Спаситель. Нет, востикан Юсуф, давший клятву пощадить отца, сперва сделал вид, что сдержал её… А потом казнил отца на виду у родных, а тело распял над стенами Двина… Униженный, побеждённый, преданный всеми… Да, его обманул Юсуф, но Юсуф – треклятый безбожник. А вот предали его те, кто прежде дал ему клятву верности.
Разговор получился отнюдь не беспечной дружеской болтовнёй, причём ни один из его участников такого, казалось, не ожидал. Ингвар уже слышал историю гибели царя Смбата от разных рассказчиков и с разными чувствами, в том числе и от тер-Андраника, который знал покойного лучше, чем многие.
– А разве твой отец не предался просто воле своего Бога? – спросил он. – Христиане, я заметил, любят так говорить. А царя Смбата и вовсе едва ли не как святого почитают.
Ашот Еркат вновь едва не зашёлся гневом, но сдержался.
– Христиане… Считают… – покачал головой он. – Недаром тебя так любит наш славный тер-Андраник. От христиан и правда можно часто услышать, что надо просто сесть и молча ожидать свершения славы Божией. Да только удаётся это немногим из них. Стоит посмотреть хотя бы на нашего милого общего друга. Такие, как он… Как я… Мы не можем иначе, не можем сидеть и ждать. Да, мы знаем, что многое, если не всё, в этом мире обречено. Быть может, и наши старания в том числе. Тер-Андраник всегда учил меня непостижимости божественного замысла… Поэтому единственное, что у нас есть, – это личная возможность поступать правильно. Делать выбор, не прячась за высоколобыми рассуждениями всякий раз, когда его сделать необходимо. Быть может, наш враг – лишь песчинка перед лицом Божьим и перед лицом столетий. Но мы здесь, потому что знаем, что так правильно, а остальное – Бог рассудит. Он дал нам эту жизнь, такую, какая она есть, дал нам любимых людей и нашу землю. Мы видим этот мир лишь своими глазами и не знаем, как его видят наши враги, поэтому отвечать можем только за себя.
Теперь нам некуда деваться. Мы – взявшие в руки мечи. И нам уже не вложить их в ножны, даже если в итоге единственным, что нам останется, будет лишь мрачная уверенность, что мы поступили правильно. Это знаю я, это знал отец. И он, и я предаёмся Божьей воле, но не Божья воля делает трусов трусами, а предателей предателями. Этот выбор каждый из нас делает сам.
Ашот выдохнул и сглотнул накопившуюся слюну.
– Вот это уже похоже на разговор с другом, – задумчиво проговорил Ингвар. – В твоих словах я услышал отголоски молний Тора…
– Христиане куда больше похожи на язычников, чем кажется, – Ашот стукнул по стволу дерева перстнем. – Просто христиане выбрали себе другой идеал, пусть и недосягаемый. «Невозможное человекам», – говаривал тер-Андраник в таких случаях.