– Пропади они пропадом, твои доспехи! – прокряхтел варяг, задыхаясь от тяжести.
– Они мне жизнь спасли, – сдавленно ответил тот.
– Нам с Саркисом это расскажи!
На предвратной площади царские воины заняли оборону. Прорвавшись с таким трудом через ворота, они не собирались запросто отдавать отвоёванное. Даже если теперь их постигла неудача, они всё ещё достаточно сильны, чтобы удержать за собой хотя бы долю утреннего успеха. Когда подойдёт подкрепление, они вновь смогут двигаться вперёд.
Аршак Содаци пал, сражённый пятью стрелами, его тело несли на руках двое сыновей. Старший из них Гор возглавил было оставшихся воинов, но вскоре на них обрушился такой тяжёлый удар двинчан, что единое управление стало невозможным. Отчаянная рубка захлестнула всю площадь. Оттащив раненого Азата под арку и перепоручив его заботам Варужана, одного из воинов, смыслящих в лекарском деле, Ингвар и Саркис вернулись в строй к остальным. Теперь уж тут было где разгуляться и мечу и топору, счёт убитых давно перешёл на сотни; арабы, армяне и курды, служащие Ашоту Деспоту, волна за волной катились к воротам, но воины Ашота Ерката встали здесь намертво.
Так продолжалось до тех пор, пока из-за кольца стен не стали доходить вести. Вести о том, что лагерь сожжён, что государь разбит на равнине, что Абас не то убит, не то предал брата, что во всём городе и окрестностях только они у Северных ворот и сопротивляются, а остальные же бегут… Поначалу никто этому не верил, но жуткие новости становились всё настойчивее и в конце концов стало ясно: что-то из этого точно правда. Как яд в колодце, сомнение расползалось среди бойцов, и вот, строй их начал редеть. Но не из-за павших в бою, как прежде, а из-за тех, кто решил ускользнуть, утратив надежду. И вот у ворот осталось всего несколько сотен, однако стояли они крепко, и враг медлил снова нападать на них.
– Бросайте мечи! – крикнул один из двинских начальников. – Государь Ашот готов принять вас на свою службу и платить щедро, если вы сдадитесь!
Но слабые уже ушли, а в стене щитов остались только те, для кого клятва иному государю Ашоту, кроме сына Смбата, была невозможна, они молчали. Тут Ингвар возвысил голос и ответил:
– Тот, кто желает нанять себе воинов, не требует, чтобы те сложили мечи. Ваш государь – лжец, а легковерных дураков ищите в другом месте!
Услышав это, воины Ашота Ерката одобрительно зашумели, поддерживая варяга.
– Ты язычник, – отозвался двинчанин, – тебя мы не пощадим, даже когда ты будешь об этом молить на коленях!
В ответ Ингвар затянул песню. Пение всегда придавало ему сил на поле боя, он всегда пел в смертельной опасности, словно стремясь оставить после себя хотя бы звук своего голоса… На этот раз он пел на родном языке отца песнь с далекого севера, о великом конунге, брошенном врагами умирать в яме со змеями. Это был отголосок великих битв, докатившийся и до его родных краёв, слова, которые он не раз слышал у походных костров старших Хельговых дружинников. Чистый мрачный голос варяга разносился над головами притихших воинов, но тут к нему присоединился ещё один – это был голос Саркиса. Сын священника не знал слов языческой песни, но уловил мотив и на ходу положил на него знакомые каждому христианину слова девяностого псалма. Пение понеслось над всем строем, вскоре голос Ингвара потонул в хоре других голосов. На последних стихах псалма Гор Содаци, Ингвар, Саркис, Езник и все, бывшие в первом ряду, кинулись в бой, увлекая за собой прочих. Этот последний рывок оказался таким яростным, что люди Ашота Деспота смешались и были отброшены назад к городским улицам.
Воспользовавшись передышкой, некогда шедшие сюда на приступ стали отходить. Окружив плотным кольцом раненых, подняв щиты и оружие, но оставляя врагу тела убитых братьев, ратники дома Багратуни вышли из городских ворот, и никто не решился их преследовать.
* * *
Оранжевое солнце трепетало на вершине Масиса, лучи разлетались по всему небу и, преломляясь в стелящихся облаках, делали его розово-алым. Розовели под солнечными лучами и двинские стены, Ашот Деспот, ухмыляясь, смотрел, как догорают осадные башни, бессмысленно и ненужно покачиваются на ветру остатки метательных машин, а его воины шарят по брошенным шатрам и карманам убитых. Ему удалось сбить спесь с племянничка, теперь тому хочешь не хочешь придётся считаться с дядей и его правами. Преследовать разбитого царя он не стал, и сам потерял немало воинов, вместо закреплённого успеха преследование могло обернуться мелкими, но досадными поражениями.
Ашот Еркат уводил из-под Двина едва ли несколько тысяч, многие погибли, но ещё больше – просто ушли сами. Увели своих людей князья Абелеан, Вахевуни, Ванандаци, Камсаракан и многие другие, воины Цлик Амрама так и не вступили в битву ни на одной из сторон. Не было с царём и Абаса. Сначала говорили, что он погиб, но потом бывшие в его отряде рассказали, что царевич жив и даже вывел из города несколько сотен воинов, – на улицах они тоже попали в засаду. Однако за братом он не последовал, а повёл своих людей куда-то на север.
Уйдя от стен на порядочное расстояние, Ингвар и Саркис пристроили Азата на одну из повозок с ранеными. Тот не мог идти из-за стрелы в ноге, ну а ранение в живот оказалось почти царапиной – доспех и впрямь спас Азату жизнь. После юноши кинулись искать родителей Саркиса, в отступающем воинстве царила полная неразбериха, и Саркис чуть не пришел в отчаяние. Сам тер-Андраник мог выбраться из любой опасности, но сегодня он был с женой… Всё разрешилось только на закате, когда глашатаи объявили царский приказ разбить лагерь. И тер-Андраник и Седа оказались невредимы. Вараздат вместе со священником сумели организовать оборону центральной части лагеря, спасти царский шатёр, серебро, раненых, часть повозок и жену тер-Андраника. Вараздат даже выглядел слегка ехидно. Его не пустили на приступ, и затея провалилась, зато он сам сумел принести больше пользы, чем многие, всем назло.
Саркис отправился в палатку проведать мать, а тер-Андраник вдруг обратился к Ингвару:
– Идём, царь ждёт.
– А Саркис?
– Сейчас царь ждёт тебя.
И они двинулись через весь лагерь, мимо подавленных и растерянных людей, которым повезло и не повезло одновременно. Повезло выжить и не повезло проиграть. Священник ничего не объяснял, он шёл молча, но внешне был абсолютно спокоен, в его взгляде не читалось и тени отчаяния. Вновь стучали молотки и звякали лопаты, стоянку укрепляли на ночь, ведь место, где они потерпели поражение, всё ещё оставалось слишком близко.
Воины у царского шатра расступились, пропуская пришедших, и священник с варягом вошли внутрь. Царь сидел на грубо сколоченной лавке по пояс голый, борода его была всклокочена, волосы растрепаны, над ссутуленной спиной орудовал монах с иглой и нитью. Увидев вошедших, царь двинулся было встать, но тут же поморщился от боли.
– Мягче, государь, – попросил монах.
– Целую вечность уже возишься, ты лекарь или портной, в конце концов? – раздражённо прикрикнул Ашот Еркат.
Монах-лекарь оставил этот вопрос без ответа, предпочитая упражняться в добродетели смирения.
– Подкрепись, пока он закончит, – кивнул царь на стол, обращаясь к Ингвару.
Северянина уговаривать не пришлось, за весь день он успел только позавтракать и погрызть какие-то орехи по пути от города. Он жадно съел несколько кусков холодного мяса и запил водой, о своём былом стеснении он даже не вспомнил. Вскоре монах кончил зашивать, наложил повязку и с поклоном удалился. Ашот Еркат нелепым движением напялил рубаху, прикусив губу от боли, затем повернулся к Ингвару.
– Даже не ранен, а, сын Хельга? Может быть, твои боги и правда хранят тебя?
– Рече безумен в сердце своём… – недовольно вставил тер-Андраник.
– Твоя рана глубока? – спросил северянин.
– Глубока, – покивал головой царь, а затем невесело усмехнулся. – Только не та, что на спине…
Ингвар промолчал, царь, несмотря ни на что, выглядел бодрым, если бы не глаза. Нет, решимости в них не убавилось, но теперь она была какой-то усталой, готовой на всё, как решимость того разбойника из христианской книги. Обоих разбойников.
– Расскажи ещё раз о своих родичах, что собрались зимовать в Ширване, – сказал наконец Ашот Еркат.
Ингвар вздохнул, ему уже приходилось говорить об этом, но царь спрашивал впервые, и на душе появилось тяжёлое предчувствие.
– Мой отец прежде ходил в походы с киевским князем Олегом, а потом с другим киевским князем… Но мой отец сам – ярл, владел землями далеко на севере, у берегов реки Волхов, хоть вам и вряд ли о ней что-то известно. А родина отца – ещё дальше на севере, оттуда он приплыл будучи юношей. То есть у отца своя дружина и свои корабли, хочет – служит князьям, хочет – воюет и торгует по своему усмотрению. Поход на Хазарское море ярлы обсуждали и прежде, старики-воины рассказывали истории о здешних богатствах. Князь Игорь затею не поддержал, но и без него нашлось много охотников, а за год слух разлетелся и желающих ещё прибавилось. Приходили ярлы с Руси, с севера, родины отца, приходили наёмники, что ромейскому императору служили, – кого только не было. Пришли и старики, бывавшие тут прежде, они рассказали об островах, где удобно разбить лагерь и отдыхать от набегов, названия я не знаю, отец знал…
– Ашти-Багуан, албанский край.
– Тебе виднее, отче. Дальше, государь, ты уж слышал. У нас был договор с хазарским царём о части добычи, за это он нас пропустил через Итиль в море. Предводителем выбрали Энунда, сына Эймунда, я прежде его не знал, но он успел разорить походами и набегами едва ли не целый свет, от земель франков до Ромейской державы, и ярлы выбрали его. Сперва мы шли вдоль берега, но рыбацкие деревушки нас не интересовали, нам нужна была добыча покрупнее. Потом был шторм, путешествие через неведомые земли и бой с арабами. Отец погиб, а я здесь, всё ещё жив, на удивление.