Ингвар смотрел на крест и говорил про себя: «Послушай, Распятый, я взывал к Тебе из бешеных морских волн, и Ты спас меня, я молил Тебя перед битвой и остался жив. И всякий раз после я не верил, что это можешь быть Ты, и забывал обо всём. Когда я пришёл к Тебе и хотел попробовать Твою веру, пускай и не ради Тебя, ты отверг меня. Но сейчас я молю Тебя в последний раз, помоги мне. Я знаю, Ты ждёшь от людей любви к себе, но я пока ещё не могу Тебя любить. Однако если я потеряю теперь её, я не смогу любить никого. Я возьму этот крест как напоминание о своих словах, а Ты сделаешь, как сочтёшь нужным». С этими словами Ингвар надел на шею крест Вагана.
Ваган больше не дышал, Ингвар вытащил из-под воина какое-то грязное тряпьё, завернулся в него и уснул.
Разбудил его скрип качаемой ветром двери, за которой уже занялся серый осенний день, тянуло влагой. Вчерашняя боль не прошла, но стала заметно слабее, Ингвар нашёл в себе силы подняться на ноги. Бросив взгляд на мёртвого человека в углу, северянин вышел на улицу.
Деревня опустела, только тела убитых лежали то тут, то там, арабы ушли. Ингвар, прихрамывая, побрёл мимо сожжённых домов и поваленных плетней, за ночь изрядно похолодало, наступила настоящая осень. Одинокий серо-рыжий кот прошмыгнул под ногами варяга, забился под пожелтевший, наполовину затоптанный куст и оттуда недобро смотрел на человека. Ингвар внимания не обращал, он шёл к месту вчерашней схватки. Ани лежала всё там же, камни и земля вокруг блестели кровью, но тела своих мусульмане убрали. Ингвар присел рядом, несколько серебряных колец так и остались на её пальцах нетронутыми, он смотрел на неё несколько ударов сердца, а затем отвёл взгляд. В мёртвом девичьем теле есть нечто невыразимо печальное и несправедливое, Ингвар видел много мертвецов, и изуродованные тела павших воинов-мужчин вызывали в нём благоговейное уважение, но женщины – с этим ему было не смириться. Женщине не к лицу гибель, даже благородная.
Северянин знал, что тер-Андраник, скорее всего, уже отправил на поиски дочери людей и даже, возможно, Саркиса с Вараздатом, но сейчас ближе него, Ингвара, у Ани здесь никого нет. Пройдя до окраины селения, северянин нашёл нетронутыми свой плащ и свёрток с Псалтирью; Пароха и след простыл, наверное, увели с собой арабы. На обратном пути Ингвар осмотрел пару уцелевших домов, там ему попалась лопата со сломанным черенком и заступ; выбрав свободное место с наименее каменистой почвой, он принялся копать. От земли тянуло болезненной сыростью, Ингвара трясло, он глядел, как жёлто-чёрные комья вздергиваются из земли лопатой и почти бесшумно разлетаются в стороны рядом с могилой. Когда с этой работой было покончено, северянин сел на образовавшуюся сбоку грязную насыпь и хрипло закашлялся. Он глядел на свои драные, изрезанные клинками сапоги, на которых через дыры поблёскивали вшитые железные полоски, на пятна крови, разбежавшиеся по всей одежде, и снова не мог представить, что же делать дальше. Переведя дух, он снова взял лопату и принялся копать ещё одну могилу. Он погрузился в землю уже ниже колена, когда вдруг услышал вопрос:
– Помощь нужна тебе? – голос был так знаком, что аж нутро сводило, а язык, на котором он говорил, Ингвар не слышал, казалось, целую вечность.
– Леший тебя забери! – выдохнул Ингвар, обернувшись.
У края могилы стоял Рори собственной персоной, в цветастом арабском халате и с мечом у пояса. Из мёртвых восстал, не иначе.
– Так помочь тебе? – вновь спросил он, хитро щурясь.
– Да, давай, – ответил Ингвар, кидая ему лопату.
Ингвар выбрался из могилы, а Рори в неё залез, брезгливо стараясь не замараться. Пока пропадавший и нашедшийся копал, Ингвар мастерил из попавшихся под руку палок два креста. Когда оба закончили, Рори кивнул на сделанные другом кресты и на крест у него на груди:
– Так ты христианин теперь?
– Да, – ответил Ингвар.
– Ну и как?
– Пока не понял.
– А Бог-то у них один или трое? Тебя это занимало, помнится.
– Един, в трёх лицах.
– А, ну всё ясно с тобой.
– Да, для варварского ума это может показаться сложным.
Затем оба замолчали, Рори ещё немного лениво поковырял землю, Инвар просто уставился вдаль, раздумывая. Так они неловко мялись довольно долго, покуда Ингвар, не выдержав, не спросил:
– Какая дурь тебя тогда понесла, скажи на милость?
Рори положил лопату, и, уже не заботясь об одежде, сел на краю могилы, свесив ноги вниз.
– Думал, ты уже и не спросишь, – усмехнулся он. – На самом деле, всё до стыдобы просто – я жрать хотел. Подумал, метнусь до рощи и обратно, сорву с десяток плодов, никто и дёрнуться не успеет. Но не сложилось, на полпути меня приняли, да так, что я и меча достать не успел. Скрутили, пасть заткнули и отнесли в какое-то тёмное место. Потом пришли, стали мне втолковывать, что вас всех спровадили к Одину в чертог, а мне дорога или следом, или с ними, если захочу быть полезным. Что они мне говорили, я понимал с трудом, вернее даже, не понимал вовсе, всё тебя вспоминал, но потом навострился. Сперва, когда про вас сказали, я думал: перережу их всех во сне, стыдно было, себя винил…
– А разве зря винил? Нас на ровном месте с коней порубили, – перебил его Ингвар.
Рори повинно закачал головой:
– Не зря, не зря, я виноват, нет и спору никакого. Да только нашли нас не из-за меня. За это Фрелаву спасибо скажи. Девку, которую он подстрелил, нашли, тогда и на след наш вышли, но не будь дураки, не полезли через лес, а обошли по дороге верхом, у них там встреча важная была, и когда про нас узнали, то перепугались не на шутку.
– Остался бы на месте – мы б через горы от них ушли.
– Может быть, и ушли бы, да может быть, и нет, – Рори пускал меж пальцев сырую землю. – Они тайн своих выдавать не любят, потому и в горы бы за нами пошли, а места те им известны куда лучше, чем нам. Но спорить и отпираться не буду – я виноват… Слушай, на тебе лица нет, думаю, ты голоден не меньше, чем я в тот день…
Рори встал, дошёл до брошенного на землю мешка и извлёк оттуда хлеб, яйца и вяленое мясо. Первоначальная злость на Рори начала отпускать Ингвара; ему и самому казалось, что в смерти той девушки в лесу было что-то неотвратимое, а всё, что случилось после, произошло бы в любом случае. Но темнота в душе не рассеивалась. Пока он ел, Рори продолжал рассказ.
Он поехал с арабами, которые разделились на несколько отрядов, и вскоре решил для себя, что месть может и подождать, а когда перед ним поставили вопрос о принятии их веры, он, недолго думая, согласился. Возможность отправиться на невольничьи рынки его особенно не прельщала, тем более что после предложения новых «друзей» открывались возможности и поинтереснее. Ему дали меч, и в нескольких боях он неплохо себя зарекомендовал, кстати, с армянами ему приходилось и биться, и сотрудничать. Однажды его отправляли сопровождать человека из ближнего круга востикана Юсуфа на переговоры с каким-то армянским князьком, который грозился отравить своего отца, государева тестя, и расстроить их прежний союз с Ашотом Еркатом, но, по слухам, ничего из этого в итоге не вышло. Были и другие армянские князья, их истории казались варягу куда скучнее, а кроме князей встречались и перебежчики, соглядатаи, торговцы, так что Рори даже умел слегка по-армянски объясняться. Случались у него дела и с посланниками из Ширвана, те спрашивали его совета, как быть с угрожающим их земле войском северян. Тогда была возможность бежать к своим, но Рори решил подождать. В последних битвах против сюникцев Рори снискал такое расположение новых единоверцев, что ему доверили два десятка воинов, с которыми он подавлял остатки сопротивления в окрестных деревнях. Сюда же он пришёл в составе куда более внушительного отряда, и после кровавой битвы его оставили собирать добычу.
– Тебя я узнал сразу, – сказал он со смешком. – Во всех девяти мирах не найдётся второго воина, так управляющегося с топором. Я не мог тебе помочь, поэтому ограничился тем, что попросил отделать тебя хорошенько, но оставить живым…
– А Ваган? – спросил Ингвар.
– Тот здоровяк? Нет, его в бою ранили, когда мы сюда с тремя сотнями пришли. Нами командовал Захир, родом он откуда-то едва ли не из самых Синих Земель, тем, кто хорошо бьётся, он всегда предлагал их веру принять. А тот медведь бился на славу, но ранен был серьёзно. Захир – человек не из жалостливых, поэтому велел его перевязать и запереть под замок, выживет – лечить дальше, помрёт – туда ему и дорога. А когда Захир ушёл, про тролля этого забыли, всем не до него стало. И не до тебя. Сбор добычи – дело куда как интереснее. Сегодня, когда мои два десятка уходили, я заглянул к тебе и дверь оставил открытой. Своим сказал, что переусердствовали они, до смерти забили, ну и наказал, кого надо. Все поверили, потому что среди моих людей и курды, и персы, и армяне, веру Пророка принявшие, жизни лишают с лёгким сердцем – главное их достоинство. Потом, на пути уже, я оставил за главного одного араба, он цепкий и видит всё, ворон Харбарда, не иначе, мне кажется, его и в отряд поставили, чтобы за мной присматривать. Сам же сказал, что у меня ещё встреча назначена, я в таких делах много раз бывал с тех пор, как с магометанами сошёлся, поэтому никто и не удивился. С собой взял ещё одного воина в сопровождение, тоже араба, чтоб никто подозревать не начал.
– И где он?
– В речке, я ему по дороге глотку перерезал. Вот и вся история.
Ингвар встал на ноги и отряхнулся, история Рори оказалась полна внезапных откровений и вопросов. Чтобы подтвердить один из них, он спросил:
– Ты встречал Мансура?
– Одноухого? Да, видел раз-другой, – кивнул Рори. – Он, кажется, не особенно мне доверял, поначалу уж точно, но потом отстал.
– Не спрашивал его об остальных?
– Его нет, но других спрашивал. Говорили, как один, что всех перебили. Но и тебе, небось, тоже. Однако мы-то вот, друг перед другом стоим…
В задумчивости Ингвар покивал головой, это значило, что и отец мог остаться в живых.