– Тяжело тебе будет, рука по мечу соскучится, – добавляя затем всегда: – Ты не такой уж хороший христианин, как тебе кажется.
Иногда с ними садились сыновья Вараздата Араик и Вачаган, этим мальчишкам Саркис с Ингваром внушали чуть ли не благоговение, поэтому чаще подростки либо почтительно молчали, либо со стеснением просили рассказать что-нибудь «о приключениях с их отцом или просто об удивительных вещах». Им не отказывали, Ингвар описывал Царьград и морские штормы, Саркис – походные дни в отряде Вараздата и путешествие с царской свитой. Араик и Вачаган слушали, покуда строгий голос матери не выкликал их на какое-нибудь полезное для хозяйства дело, парни понуро брели домой и на лицах их читалась единственная грёза – наконец упросить отца взять их с собой.
Отдельным развлечением для Ингвара стали снежки с маленьким Андраником и ватагой его ровесников. Пока снег ещё лежал, северянин никогда не упускал возможности сразиться с шумной малолетней толпой, также к превеликой их радости. Снежные битвы напоминали Ингвару о доме и о детстве. Он не знал, вернётся ли в родные края, и такие мелкие развлечения грели ему душу. Как-то раз Ануш сказала ему, что, если будет его воля, она отправится с ним за горы и по морю на его «Волх`эв» – так она смешно произносила это чужое для неё название, но Ингвар предпочитал не думать об этом до поры. Довольно для каждого дня своей заботы.
Мысли о женитьбе быстро потеряли в значимости, когда в монастырь прискакал очередной гонец. Он хотел говорить только с тер-Андраником и прождал его два дня, убедившись, что из молчаливого ожидания ничего не выйдет, он согласился доверить вести Саркису. Человек служил тер-Андранику давно и теперь прибыл с вестями из Геларкуни от князя Саака. Саак ещё осенью принял княжество от своего брата, погибшего в битве с арабами, и теперь он извещал тер-Андраника, что готов повторить клятвы своего брата тому же монарху. Вместе с клятвами ручался он и за две тысячи пеших воинов и тысячу всадников. Перед лицом многотысячного арабского войска, которым, по слухам, располагал Нсыр, клинки из Геларкуни – лишь малость, но среди беспорядка и предательства, объявших теперь страну, это добрый знак. Главной же новостью стало брошенное походя замечание гонца о том, что Ашот Еркат укрылся с несколькими сотнями людей в монастыре Севанаванк, который стоит на острове, близ северо-западного побережья озера Севан.
Саркиса это явление взбудоражило, он начал объяснять Ингвару, где этот остров находится, рассказывать, как прежде государи там пережидали тяжёлые времена, словом, надежда его зажглась. Когда из отлучки вернулся тер-Андраник, это донесение его не удивило, он кивал головой, трепал пальцами свою бороду с отсутствующим видом, а потом заявил, что двумя днями позднее он снова уезжает.
– На Севан? – спросил Саркис с надеждой.
– Нет, – ответил тер-Андраник. – Пока есть дела поважнее. Да и не след пока лишнее внимание туда привлекать.
– А нам что делать прикажешь? – Ингвар всё ждал, когда же священник возьмёт с собой и их.
– Ждать, – вздохнул тер-Андраник. – Набраться терпения и ждать, молиться, точить мечи.
Когда они с Вараздатом уехали вновь, Ингвар и Саркис чувствовали себя ничуть не лучше, чем Араик и Вачаган, проводившие отца. Дни стали тянуться медленно, впрочем, Ингвар вскоре перестал этим тяготиться, ведь каждый лишний день в монастыре – это лишний день с Ануш. Дела складывались так, что неминуемость скорого исхода с места зимовки казалась очевидной; значит, впереди бои и долгие дороги в седле. Предчувствие этого скребло его изнутри по рёбрам, он заранее начинал скучать по невесте и волноваться за неё, поэтому, чтобы отвлечься, решил просто радоваться каждому мирному кругу солнца.
Тер-Андраник отсутствовал больше месяца. Вот уже солнце грело теплее, а под ногами стало совсем сыро. Ингвар успел схватить простуду и даже проваляться несколько дней в горячке, но та быстро спала. Досаждал только нос, который почти не дышал, из-за чего варяг много времени проводил на открытом воздухе, – так в намертво замурованных ноздрях появлялись хоть какие-то бреши. Чуть только он ложился, ему становилось душно, горло пересыхало и спать уже было решительно невозможно. Поэтому Ингвар вставал и перед сном нарезал круг за кругом меж монастырских построек. Тёмное ночное небо, если смотреть на него долго и пристально, словно засасывало в себя, угрожая насадить на острия звёздочек, ветра не было, тёмный, увенчанный крестом купол церкви длинным углом выделялся на фоне гор, чьи склоны сейчас голубовато белели даже ночью. В такие мгновения хотелось думать обо всём на свете, постигнуть всё сразу, казалось, что приоткрылась завеса обыденности и теперь стоит лишь немного дать волю мыслям и больше не останется тайн, всё станет ясно и обретёт свой смысл. Но это небо не давало ответов, кроме одного – всё не случайно. Всё премудро, у всего есть замысел, и у всего этого есть Хозяин. Он, этот Хозяин, позвал за собой Ингвара и привёл его сюда, сохранив ему жизнь, Он спас Ануш, и поэтому теперь некрещёный язычник носит на шее Его крест. В ночной тишине один на один с небом это казалось совершенно очевидным. Но почему тогда Он не привёл сюда остальных? Почему Он не позвал за собой отца, Рори, почему он спас Ануш и не спас Ани?
Днём острота этих чувств и вопросов притуплялась. Но именно днём нечаянно Ингвар однажды понял, что нашёл ответ на свой вопрос. В скриптории он теперь проводил гораздо меньше времени, из-за книжной пыли дышать становилось ещё сложнее, но каждый день он, невзирая ни на что, старался прочитать хотя бы несколько страниц из Священного Писания. После одного из болезненных ночных бдений внимание северянина привлекли несколько стихов из Евангелия от Иоанна. В нём Иисус трижды задаёт Петру вопрос «Любишь ли ты меня?», трижды получает утвердительный ответ и после призывает ученика словами «Следуй за Мной». Но вместе с Петром следом за Иисусом идёт ещё один ученик, Пётр, недоумевая, спрашивает: «Господи! А он чего?»
Христос же ответил: «Что тебе до того? Ты иди за Мной».
«Ты иди за Мной», не оглядывайся на других, не решай за них, не пытайся говорить с Богом за них. Он позвал тебя так, что ты услышал, не мешай же теперь Ему звать других и не мешай другим слышать Его.
Словно добившись разрешения этого вопроса, подспудно тяготившего северянина, хворь начала отступать, и теперь Ингвар совершал свои ночные прогулки исключительно ради удовольствия, а потом и вовсе перестал. Поэтому, когда в ворота монастыря наконец въехали тер-Андраник и Вараздат с отрядом, северянин крепко спал. Утром священник пришёл разбудить его сам, чего прежде не случалось.
– Вставай, есть разговор.
Ингвар сел на постели, а если точнее, на ворохе соломы, устланном шерстяными одеялами, который служил ему постелью. Ещё пятеро воинов, обитавших с ним под одной крышей, покивали священнику головами, а один, Гурген, даже подошёл под благословение. Тер-Андраник нередко сам проверял дозоры и выходил к воинам в часы упражнений и монастырских работ, поэтому всех, даже новичков отряда, хорошо знал в лицо.
– Приходи в себя и живо ко мне, – сказал священник и вышел.
Ингвар не спорил, едва сон откатился, проснулось любопытство. Северянин встал, попрыгал и повертелся для разминки, зачерпнул глиняной кружкой воды из общего бочонка, выпил залпом, промыл глаза и вышел. На ходу он собрал сзади и завязал шнурком порядком отросшие волосы.
Настоятель отвёл тер-Андранику отдельную комнату, в которой тот принимал своих «гостей», писал что-то, размышлял; она располагалась в том же строении, что и келья самого настоятеля. Когда Ингвар пришёл, кроме священника там уже ждали Саркис и Вараздат. На столе стоял кувшин молока и блюдо с разломанными надвое-натрое пшеничными лепешками.
– Где мы только не были и кого только не видели! – многообещающе начал тер-Андраник. – Садись! Пока я говорю, ешь спокойно.
Ингвар сунул в рот кусок лепешки, хлебнул молока, пролил на бороду и на стол, неловко вытер и то и другое рукавом кафтана.
– Так вот, мы много где были и много кого видели, – снова сказал священник.
– Отче, ты их похвастаться собрал? – нетерпеливо заёрзал Вараздат. – Переходи уже к делу.
Тер-Андраник кивнул.
– Буду говорить о встречах и местах по порядку. Сперва мы повстречали твоего дядю, – повернулся он к Саркису.
– Дядю? – Саркис недоумённо нахмурился.
– Моего брата Ваана, с которым мы не виделись, уж пожалуй, по меньшей мере лет десять, а то и больше. Спросишь, что за счастливая случайность? Так вот, не случайность. Его послал Гагик Арцруни. Этот старый лис хорошо себя чувствовал, пока востиканом был Юсуф, – они старые приятели, и у них всегда выходило договориться. Но чего ждать от Нсыра, он знать не знает, да и к старости, отсиживаясь на своём острове, он стал чрезмерно пуглив. Так что Ваан привёз мне приглашение в Васпуракан; в другое время я трижды подумал бы, прежде чем туда ехать, но сейчас выбирать особенно не приходится, поэтому приглашение я принял. Я побывал на родине, снова ступил на ванские берега… Я едва не позабыл, зачем ехал, когда почувствовал этот ветер и увидел синеватые рядки гор! Слёзы душили! Но встреча с Гагиком вернула меня к насущному. О, как он стар… Иссохший старик с костлявыми пальцами и бесстрастными глазами. Но ещё цепкий. И нам удалось договориться. Еразгаворс был взят, но вскоре мусульмане его покинули; теперь же угрозу со стороны Малазджирда возьмёт на себя Гагик. Также он обещал не поддерживать мятежного дядюшку нашего государя, который, прослышав о Нсыре, с перепугу бросил Двин и закрылся в Багаране. В своих словах Гагик клялся на кресте и Евангелии; я не верю его клятвам, но знаю, что от удара с запада он нас закроет. Победит Нсыр – уже к осени он примется и за Васпуракан, Гагик это знает; но если Нсыр проиграет, то Ашот Еркат всё равно обречён ещё годы потратить на усмирение своих нахараров, и Гагика это вполне устраивает.
– Звучит не очень-то впечатляюще, – с сомнением сказал Ингвар. – Что меняют обещания вашего Гагика, если всё, что у нас есть, – это три десятка воинов здесь да сотня-другая у царя на Севане?