– Ещё есть Геларкуни, – вставил Саркис.
– Да, – согласился тер-Андраник, побарабанив пальцами по столу. – Ты говоришь верно. Мы едва ли можем рассчитывать на нечто большее, чем пара тысяч копий князя Саака да тех людей, что сейчас с царём. В деревнях неспокойно, многие готовы биться, но и там нам не удастся собрать больше тысячи человек. А Нсыр ведёт сюда тридцать тысяч воинов, в пору задуматься…
– А другие князья? – спросил Ингвар. – Неужели никто не откликнется?
– Сюник в руинах, им бы себе помочь, Вараздат ездил к Цлик Амраму, но тот сказал, что подождёт, пока Нсыр сделает с Ашотом Еркатом то же, что Юсуф сделал с царём Смбатом, и только после этого будет говорить о союзах и клятвах. Я побывал у старика Севады и рассказал ему историю об одном слепом юноше, хотевшем отравить отца, старик сказал, что не верит ни единому моему слову, однако готов вновь признать своего зятя царём, если оный перестанет отсиживаться на острове, как жалкий вор, и покажет, на что способен…
– И что это значит? – спросил Саркис.
– То, что Севада пока в стороне, парень, – ответил за священника Вараздат. – Он знает, что Ашот Еркат способен удивить, вывернуться молодцом из самой плохой игры, поэтому не щёлкает ему по носу напрямую. Дескать, победишь – снова царь, а проиграешь – другого найдём.
– Но как же его дочь?
– Севады-то? Да замечательно. Она молода и пока не дала царю наследников, умрёт Ашот – Севада найдёт ей нового мужа и, несомненно, с выгодой для себя.
– Значит, Ашоту Еркату нужна победа, – подытожил Ингвар, – хотя бы одна.
– Всё так, – кивнул тер-Андраник. – Но есть и вести получше. Вараздат, расскажи-ка, с кем тебе довелось встретиться.
Следопыт откашлялся.
– Не буду томить, – сказал он, затем помолчал и добавил: – Я видел Азата.
Саркис с Ингваром радостно переглянулись, Вараздат продолжал:
– Он обретается вместе с царевичем Абасом у Абасова тестя Гургена Гемликери. Азат рассказал, что Гурген давно лелеет мечту добыть зятьку царскую корону и все месяцы, что Абас там, Гурген подбивает царевича, раз братец его на краю и едва держится – подтолкнуть братца, забрав у него трон. Для того и войско готов дать. Говорю со слов Азата, но царевич как будто уже и согласен был, у него на брата обида осталась после осенних дел, только в последний момент Абас передумал. Так вот, Азата он послал, чтобы передать, мол, выпросил у тестя полторы тысячи всадников и с ними двинулся домой.
– И что нам с полутора тысяч всадников, если Нсыр приведёт тридцать тысяч? – пока Ингвар не видел, как эта новость могла повлиять на их положение.
– Он пройдёт вдоль берега Ахуряна и до самого Масиса, он поклялся поговорить с каждым из нахараров Айрарата, среди которых осталось немало людей верных, но напуганных и потерявших надежду. Они любят Абаса, и если и поверят кому-нибудь, то только ему, – тер-Андраник вытер выступившую на лбу испарину и выжидательно посмотрел на остальных.
– Отец, – задумчиво начал Саркис. – Я люблю Абаса не меньше, а может быть, и больше, чем кто-либо из сидящих здесь, но не могу не задать этот вопрос. Можем ли мы сейчас положиться на царевича? Азат передает верно, Абас обижен на брата, и его действительно любят князья. Чего ему стоит, собрав войско, объявить царём себя? Так он и тестю не будет обязан… Ты веришь ему теперь?
– Не знаю, – просто сказал тер-Андраник. – Хочу верить и понимаю, что придётся верить. Другого выбора у нас нет.
Все молчали, переваривая услышанное.
– Из Ширвана нет вестей? – нарушил молчание Ингвар.
– Пока нет. Ни плохих, ни хороших, а если бы и были – всё возможное мы уже сделали, тут только ждать.
Снова повисла тишина, тер-Андраник вновь оглядел собравшихся.
– Выступаем завтра. Сегодня у вас весь день на сборы и прощания, – он покосился на Ингвара. – Завтра на рассвете – к Севанаванку.
День прошёл сумбурно и скомканно, северянин давно ждал подобного, но теперь мысль о завершении этой спокойной, почти убаюкивающей зимовки приводила его в замешательство. Если бы ему сказали, что выступать через неделю или хотя бы дней через пять, он бы воспринял это спокойно, но теперь в душе его установился полный раздрай. Крещение стало для него делом, о котором он много думал и которое постоянно откладывал на потом всё из-за того же неясного ожидания чего-то, чего могло никогда и не случиться. Ему казалось, что когда он узнает о скором выступлении навстречу войне, это подгонит его в принятии решения, но он не знал, что это известие свалится на него столь внезапно. Ингвар снова слонялся по монастырю, как в первый день здесь; в своей задумчивости он не услышал, как его окликнул Вараздат, игравший с Езником в нэв-ардашир на чурбанах для колки дров у монастырской стены. Солнце даже здесь уже светило по-весеннему, и всё больше воинов проводили свой нехитрый досуг на улице под его лучами.
– Не ходи к коровам, Ингвар! – крикнул Вараздат, когда северянин наконец обернулся на его уже третье приветствие.
На лице варяга отразилось искреннее недоумение. Вараздат рассмеялся:
– Там всё молоко от твоей рожи скиснет! Чего, раздобрел тут на зимовке и на войну уже не хочешь?
– Кинь-ка мне топор, – Ингвар указал на старый топор для колки дров с треснувшей рукояткой. – И сам сюда иди, покажу, как я раздобрел…
Вараздат кинул кости и снова рассмеялся.
– Ладно, ладно, знаю я… Ты воин, Ингвар, и отменный, но поистине великим воином тебе всё же не стать. Великий воин – прежде всего убийца, а потом уже всё остальное. А это не про тебя. Ты слишком мягок, ты убийца, но в третью, в четвёртую, а то и вовсе в десятую очередь. В душе ты книжник, хотя я и диву даюсь, как тебе удалось родиться за столько месяцев пути от мест, где люди читают книги…
Вараздат говорил это по-доброму, да и, как обычно, без обиняков, но прежде такие слова могли и задеть Ингвара. Однако сейчас он понял, что, наверное, в словах следопыта есть немалая правда. Но отвечать ему он не стал, только спросил рассеянно:
– Скажи лучше, где Саркиса найти?
– А ты как думаешь, за день до выступления-то? – Вараздат махнул рукой в сторону церкви.
«И правда», – улыбнулся про себя Ингвар.
Саркис нашёлся не в самой церкви, а перед входом, озорное солнце и его выманило наружу. Ингвар вывалил на него свои сомнения с ходу и попросил совета. Саркис продолжал беззвучно шевелить губами, продолжая молитву и глядя сквозь друга. Потом он произнёс коротко:
– Ты относишься к этому серьёзно. Вот и правильно. Мой холодный совет тут не поможет.
После молодой человек снова впал в молитвенную задумчивость.
Ингвар понял: на большее ему рассчитывать не следует, и в одиночестве снова побрёл по оттаявшей обители.
Уже вечерело, когда он увидел тёмно-красное платье Ануш, девушка шла к нему навстречу, и сердце Ингвара бешено заколотилось. Он понимал, что, переживая за своё крещение, он переживает и за их с Ануш будущее. Он даже не знал, чего в конечном счёте в его душе больше: мыслей о небесном или всё это просто прячет за собой мысли о земном. Страх, что счастье, которое он обрёл, вот-вот закончится, так ещё и не начавшись толком.
Ануш тем временем уверенно шла к нему. Она была так красива, что Ингвару казалось, будто каждая её черта и каждое её движение бьёт ему в грудь стрелой, но принося не боль, а уютное чувство тепла. В руке она несла глиняный кувшин и кубок, простое платье кутало её шаги, а волнистые чёрные пряди выбивались из-под платка.
– Ты что, прятался от меня? – спросила она.
– Мне поздно от тебя прятаться.
Ануш наполнила кубок, отпила, затем протянула Ингвару. Северянин сделал глоток – в кубке оказалась обычная вода.
– Это из местного ручья. Здесь нам было светло и спокойно, эта вода лучше любого вина, выпей и возвращайся скорее за мной. И да хранит тебя Бог.
Ингвар обнял её за шею и поцеловал.
– И даже не думай говорить, что можешь не вернуться, – сказала Ануш, высвободившись. – Возвращайся и тогда целуй.
Но Ингвар крепко прижал её к себе и поцеловал ещё раз.
– Никому тебя не отдам, – шепнул он.
Остаток вечера они провели вместе, собирать Ингвару вновь было почти нечего, так что сборами он пренебрёг. Отойдя от его поцелуев, Ануш бойко тараторила о том, что «внизу» уже теплее, но он всё-таки должен помнить, что ночи ещё остаются очень холодными, что он увидит цветы и первую зелень раньше неё и поэтому она будет ему завидовать, что впереди его встреча с Севаном, и хоть Ингвар с детства ходил в море, Севан всё равно не оставит его равнодушным. А Ингвар смотрел на неё, и ему очень хотелось поцеловать её ещё раз, но решиться он не мог, казалось, если он это сделает, то спугнёт что-то очень важное между ними. И он соглашался и кивал на всё головой; одеваться теплее – да, сорвать для неё ветку цветущего цирана – да, проводить солнце за горизонт на севанском берегу – да.
Они сидели на том же уступе, что и в первый день, монастырь и горы уже окружила тьма, Ингвар клевал носом. Ануш, положив голову ему на плечо, рассказывала о том, как в детстве они с матерью ходили к маленькому пруду, что лежал близ их дома, и мама каждый раз сочиняла для неё историю об этом пруде, о загадочном царстве, что прячется в его илистом дне и царевиче этого царства, совершающем всевозможные подвиги, побеждающем огромного сома и крылатых вишапов.
– Тебе надо поспать, – сказала Ануш, увидев слипающиеся глаза Ингвара. – Ты мой царевич, и ты обещал вернуться, поэтому к утру ты должен выспаться.
Ингвар не хотел уходить и не хотел её отпускать, но час был уже поздний, северянин проводил её до двери, и там они оба застыли в нерешительности. Платок упал с головы девушки на плечи, Ингвар притянул Ануш к себе, запустил руки в её волосы и, сжимая её пряди руками, поцеловал в затылок.
– Никому тебя не отдам, – повторил он.
Ингвар чувствовал, как вздымается её грудь, как бьётся её сердце, и безумно её любил, разрывался от осознания, что утром уедет, и ничего не мог поделать. Он прижимал её к себе крепче; ему казалось, что если он сдавит её сильнее, то она останется с ним и не будет завтрашнего дня и тяжёлого расставания. Потом он разжал руки, и она тихо скользнула в тёмный дверной проём.