Эти, подумал Данила про владельцев кенозина, решат, что еще той ночью похитители испугались погони и бросили термос у забора. Всё! Данила победно вскинул правый кулак и шумно выдохнул.
Чертовски захотелось покурить.
Он вышел во внутренний дворик. Ни Зины, ни Клима там не было. Данила выудил из пачки сигарету, прикурил, и уселся на подобие спортивного коня, которое на станции называли Кларой и использовали в качестве чучела коровы при взятии спермы у быков. Теперь уже точно всё позади, подумал Данила, остается просто забыть про кенозин, будто его и не было. И наконец-то можно заняться делом – надо срочно писать «Манифест недовольных». Эта затея не давала Даниле покоя. Он позвонил Виктору и порадовал его многозначительным сообщением, о том, что «та самая папка с файлами» благополучно возвращена на прежнее место, и пошел в свою рабочую комнатку. Ему не терпелось засесть за компьютер.
Подойдя к двери своей каморки, Данила с удивлением обнаружил на ней свежую табличку «Серверная». Он вспомнил, что около трех месяцев назад к нему приходила помощница гендиректора станции с вопросом, как можно назвать его рабочее помещение. Первое его предложение – «Сисадмин» – грубоватая помощница директора (Данила про себя называл ее колхозницей) с ухмылкой забраковала:
– Это не подходит. Люди подумают, что тут администратор по сиськам.
Тогда он и предложил: если в комнате расположен сервер, значит, ее можно назвать серверной. На том и поладили. И Данила напрочь забыл об этом разговоре. И надо же, сейчас, когда его должность ради экономии решили сократить, красивая табличка, явно сделанная на заказ в какой-то специализированной фирме, вдруг появилась на двери, в которую он, Данила, входил в один из последних разов.
С другой стороны, подумал Данила, никакого противоречия тут нет – системный администратор увольняется, но сервер-то остается. Остается всё, чем Данила начинил этот компьютер, остаются плоды его немалого труда, умений и смекалки. И в этот момент Данилу, ощутившего разочарование и обиду, осенило – он понял, что может украсть со станции в отместку. О йес, с радостью подумал он, Ксюша бы оценила. При воспоминании о Ксении, губы его сжались в решимости. Он сел за компьютер и пальцы его стали с профессиональной скоростью порхать над клавиатурой – мышью он, как все завзятые компьютерщики, почти не пользовался.
«Конечно, я сам дурак, – подумал Данила. – На кой черт недавно сказал гендиректору, что отлично настроил сервак и что он будет работать, как швейцарские часы, а временные сбои и текущие проблемы любой компьютерщик по вызову в состоянии устранить за небольшие деньги? Похвастать захотел перед работодателем, покрасоваться, и сам же подсказал ему, на чем можно сэкономить».
Так или иначе, через некоторое время Данила создал электронную мину замедленного действия – сервер должен был заблокировать собственную работу и сделать недоступным все содержимое памяти компьютера для любого пользователя ровно через два месяца после автоматической активации мины. Таков был начальный план. Два месяца – потому что по закону Даниле при увольнении по сокращению его должности обязаны были выплатить компенсацию в размере двухмесячной зарплаты. Но то – по закону. А в реальности увольнение было организовано так, что Данила после него ничего получить не мог. Директор станции потребовал, чтобы он написал заявление на увольнение «по собственному желанию», при котором, как известно, никаких компенсаций не предусмотрено. В противном случае директор пригрозил уволить его за опоздания на работу, которые в свое время были скрупулезно задокументированы и заверены свидетелями из числа сотрудников станции. Собственно, такие документы директор заводил на каждого нового сотрудника. Как раз на случай, если понадобится уволить его, не опасаясь судебных осложнений. Бизнес есть бизнес, если он неэффективен, он умирает. Словом, Даниле ничего не оставалось, как написать заявление. Зато теперь, а вернее через два месяца и три дня, если Данила не введет нужный код, который знает только он, сервер «ляжет» мертвым железом. Дату активации он выставил на последний день своей работы на станции.
А сам отправился к гендиректору станции. А к чему тянуть? Надо прямо сейчас. По дороге можно и придумать, как построить разговор. Конечно, Данила не будет шантажировать директора. Нет, он просто хочет, глядя в глаза, дать ему последний шанс поступить по закону и по совести…
Данила представил себе, как потребует, или нет, не потребует, а попросит, хотя и не попросит, разумеется (какого черта?), в общем, проинформирует директора о том, что знает свои права и что ждет, когда ему выплатят полагающиеся деньги. А директор, конечно, сначала удивится. А потом с ухмылкой, а может, без ухмылки, нетерпеливо дернет головой, как он всегда дергает, когда чем-то недоволен, и отмахнется от него. И тогда Данила таинственно улыбнется и скажет… Что скажет? Ну, например, скажет: «И все-таки подумайте. Вдруг с сервером что-нибудь случится, и тогда я вам опять понадоблюсь». Или нет, жестче: «У вас два месяца, чтобы передумать. Время пошло». Нет, как «время пошло»? Ведь программа самоотключения в сервере активируется только через три дня, тогда и начнется отсчет срока…
В таких-то раздумьях он приблизился к кабинету гендиректора. Но прежде чем открыл дверь в приемную, в которой, как он знал, сидит помощница директора, в эту дверь, обогнав Данилу, на всех парах влетела Полина Петровна, заведующая вагинной. В руке ее был знакомый Даниле термос с наклейкой на крышке. Оказавшись в приемной, ни слова не говоря помощнице гендиректора, она сразу двинулась налево, в кабинет. Помощница директора проводила Полину Петровну безучастным взглядом.
– Вот, – громко сказала Полина Петровна еще на пороге директорского кабинета, – не этот термос ищете? Тут вот написано: кези… кениз… – Дверь к директору затворилась, но все равно голос Полины Петровны был отлично слышен. – В общем, вот.
Последовавшего, очевидно, вслед за этим вопроса слышно не было, но из ответа Полины Петровны и так было ясно, о чем ее спросили:
– Я его у забора нашла. Где лаз… А я почем знаю, кто положил? Это не я.
Данила посмотрел на помощницу гендиректора, стараясь не выдать волнения.
– Ты насчет чего? – спросила она у Данилы.
– Да так, насчет работы хотел с директором пару слов…
– Срочное что-то?
– Да нет.
Помощница махнула на Данилу рукой и сказала:
– Потом приходи. Занят, – кивок в сторону директорской двери. – Там чужие люди, а не только Полина.
Данила вышел в коридор.
Ему очень хотелось раз и навсегда оказаться подальше от визитеров, которые были за этими дверями, от кенозина и всего, что с ним связано. Однако, рассудив, что он по сути и так далеко от этого, ведь никаких улик против него быть не может, Данила поуспокоился. Он пожал плечами, словно перед ним был невидимый собеседник, которому он хотел сказать: «Да мне-то что?». Хотя в глубине души не был так уж уверен, что это приключение для него закончилось.
Как бы то ни было, дойдя до своей комнатки, Данила подумал, что незачем перед увольнением что-то говорить директору – много чести этому жирдяю. Когда сервер ляжет, а вместе с ним станет недоступной вся электронная база данных по планам работ, отчетности и бухгалтерии, директор сам ему позвонит и попросит о помощи. И помощь будет стоить двухмесячной зарплаты. Хотя нет. Еще плюс штраф за несправедливость. В размере той же двухмесячной зарплаты. Итого четыре зарплаты. А что делать? В стране, скажет Данила директору, как и во всем цивилизованном мире, финансовый кризис. Он даже вслух хихикнул, представив себе перекошенное от злобы лицо директора. Да, так и надо будет сказать ему: «Извините, кризис!».
Весьма довольный собой, Данила подошел к столу и присел за клавиатуру, чтобы приняться за написание «Манифеста недовольных», намереваясь при его помощи перевернуть мир. При этом Данила и не вспомнил, что в мире, который он вознамерился перевернуть, давным-давно придумана такая вещь, как профсоюз, и что можно попробовать вступить в один из них и натравить его на своего работодателя. То есть Данила знал, конечно, о существовании профсоюзов. Но все они в России – дешевая бутафория, это Данила тоже знал. Вместе с тем попробовать (если уж ни один из существующих профсоюзов в России не способен защитить права работников), – попробовать организовать свой, «настоящий» профсоюз ему в голову не пришло. Это скучно.
Просидев минут десять, он так и не нажал ни на одну из клавиш. О сути «Манифеста» соображалось очень тяжело, на ум не приходило ни одной продуктивной мысли. И наконец до него дошло, что сейчас на эту тему подумать не получится, потому что он снова и снова помимо своей воли возвращается к размышлениям о людях, которые в данный момент находились в кабинете гендиректора. А что если сейчас они все-таки затеют допрос всех присутствующих сотрудников, чтобы узнать, кто мог пытаться утащить со станции кенозин? А даже если не примутся за расспросы, то, например, помощница гендиректора, когда он освободится, доложит ему, что заходил по какому-то делу Данила, и директор возьмет да и вызовет его к себе? И в таком случае Данила может столкнуться где-нибудь в коридоре с этими, с таинственными хозяевами кенозина, которые покинут кабинет директора. И наверняка среди них будет и мужик, который гнался той ночью за Данилой и его друзьями. Где гарантия, что, увидев Данилу, этот упырь друг не опознает его по каким-то признакам? «Черт, что я рассиживаюсь? – подумал Данила. – Надо валить отсюда как можно скорее».
Он испугался. Но еще и разозлился. Его вывело из себя, что ему постоянно приходится подлаживаться под чужие интересы, а теперь, к тому же, и спасться бегством. И визитеры, и директор станции с его прихлебателями-управленцами смешались для Данилы в одну ненавистную шайку. Ну так вот вам на последок – он мгновенно открыл программу с миной, которая должна была вывести из строя сервер через два месяца и три дня и изменил дату активации. Уже в его последний рабочий день, здесь все рухнет. Вот так-то лучше. А он на работу больше не придет. И, пожалуйста, выгоняйте за опоздания, за прогулы. «Подумаешь, не оплатят мне один рабочий день, – подумал он. – Переживу уж как-нибудь».