Данила недовольно сжал губы. Виктор подловил его. Про территорию своего государства он подумать еще не успел.
– У тебя есть дача? – весело напирал Виктор, видя, что Данила в затруднении.
– Это хороший вопрос, – сказал Данила в попытке выиграть время на размышления.
– Это не вопрос, Даницыл. Это констатация факта. Потому что у тебя нет дачи.
– Ладно, тогда так: моя государственная территория – это мой сайт в интернете. А чего, классная идея.
– Да неужели? И как ты собираешься жить на своей виртуальной территории?
– Фигаксель, открою тебе секрет: индустриальная эпоха уже закончилась, и мы живем в эру информатики. Чем виртуальная дача хуже конкретных шести соток в Подмосковье? Виртуальная реальность ничем не хуже реальной реальности. У меня все будет виртуальное – правительство, экономика, то есть всем этим буду я и мой сайт. Сам себе народ, сам себе царь. Я буду виртуальным государством. И при этом реальным. А какие проблемы? Ну серьезно, какие у тебя могут быть возражения?
– Да никаких. Мне-то что? Будь государством. Только я все равно не понял: что ты там пишешь-то?
– Вот пишу заявку в Организацию Объединенных Наций. На регистрацию меня как страны.
– Ну да, сейчас они тебя зарегистрируют.
– Пусть только попробуют не зарегистрировать – у них там в штаб-квартире ООН все серверы лягут. С хакерами знакомыми договорюсь, они мне помогут… Шутка.
– И как будет называться твоя страна?
– Это еще один хороший вопрос. Но на него, я уже придумал, как…
В этот момент зазвонил его мобильный телефон, и разговор друзей прервался. Данила сразу узнал этот голос, звонила секретарша директора станции искусственного осеменения сельскохозяйственных животных. Она деловито известила его о том, что компьютеры на станции перестали работать, и потребовала, чтобы он непременно с утра пораньше приехал в Быково и все там наладил. Данила собрался было эффектно послать ее подальше, но она без передышки добавила, что если он не придет, то директор обещал не оплатить ему весь последний месяц работы.
«Эти козлы во всем меня опережают, – мелькнуло в голове у Данилы. – Это просто поразительно, как они быстро просчитывают жизнь. Практически так же быстро, как я пишу программы». Он буркнул в мобильник, что приедет, и дал отбой.
– Это с работы, – ответил Данила на вопросительный взгляд Виктора. – У них там сервер лег.
– Они же тебя вроде уволили, или передумали? – спросил Виктор.
– Нет, не передумали. Просто завтра последний рабочий день.
Да, надо все делать в жизни быстрее, подумал Данила. Надо быстрее дописывать манифест, то есть обращение в ООН. И надо тут же запускать в действие всемирную программу… программу… Как ее можно назвать? «Я-страна», «Я-государство», как-то так?
Данила не стал рассказывать Виктору про то, что сервер у него на станции рухнул не сам по себе, а был запрограммирован на обрушение. Он вспомнил, как собирался с гордостью рассказать Ксении о своей мине, заложенной в программу работы сервера, но сейчас вдруг подумал, что об этом стыдно рассказывать не только ей, но и вообще кому бы то ни было, что эта его мелкая месть работодателю выглядит довольно жалко. В самом деле, что такое, в сущности, работодатель? Это всего лишь часть окружающей жизни, подумал Данила. Можно еще сказать – часть судьбы, если выражаться пафосно. Мстить судьбе, отвечать на удары жизни таким вот мелкими пакостями – это все равно что признать свое поражение, признать собственное ничтожество. Нет уж, отвечать – так от души.
Даниле вдруг припомнился взгляд незнакомого человека, которого он видел несколько дней назад в бильярдном зале ночного клуба. Седоватый, уже не первой молодости, но крепкий мужчина, который самозабвенно играл сам с собой на бильярде, закончил партию и, уходя со своими телохранителями, кинул секундный взгляд на Данилу. Взгляд его запомнился Даниле не потому, что игрок как-то выделил этим своим взглядом Данилу среди других посетителей, находившихся в зале. Нет, он, как видел Данила, и на других людей посмотрел, уходя. Дело было в другом, этот взгляд хоть и был отрывистым, как выстрел, но главное – был очень серьезным. Эталонно, космически серьезным. Под ним поневоле задумаешься, на что ты сам способен в жизни – по самому большому счету.
Припомнив этот взгляд сейчас, сидя на кухне за сочинением письма в ООН, Данила, более того, испытал дежавю, и понял, что уже не раз припоминал незнакомца за минувшие дни. Взгляд блистательного игрока словно преследовал его, был упреком в мелкотравчатости жизни и одновременно безмолвным девизом, что подталкивал и вдохновлял Данилу на поиски «великой идеи». Которую он теперь и пытался воплотить.
Глава 28. Ваш момент, Аркадий Леонидович
Утром, ни свет ни заря, советник президента России Аркадий Прибытков поехал на Маросейку. Здесь, неподалеку от Лубянки, в одном из старинных особняков, спрятавшихся за передней линией домов, располагалась конспиративная квартира Федеральной службы безопасности, куда его пригласил для беседы Иван Андреевич Копулов, заместитель руководителя ФСБ.
Иван Копулов был известен очень ограниченному кругу лиц. Прибытков о существовании Копулова знал, но, как, пожалуй, и большинство даже более могущественных людей, российских сановников и мультимиллиардеров, не догадывался о масштабах влияния, которое мог оказывать Копулов на устройство жизни в стране и ее внешнюю политику. Так или иначе, Прибытков понимал, что зам руководителя ФСБ – это не тот человек, чьим приглашением он может пренебречь, даже если в это же утро предстоят похороны отца.
Лифта в доме не было, и Прибытков двинулся по круто восходящим ступеням, ощущая на своей спине взгляд консьержа, подтянутого мужчины средних лет, который находился в полностью зарешеченной будке, сооруженной в просторном холле подъезда. Система допуска к лестнице была похожа на тюремную. Впустив Прибыткова с улицы, консьерж терпеливо дождался, когда входная дверь закроется и в ней щелкнет электрический замок. Лишь после этого он прильнул к узенькому окошку, взял у Прибыткова удостоверение и внимательно изучил документ. Только затем он нажал на кнопку электрического замка следующей двери – это была изящная, но вполне надежная дверь из витых металлических прутьев, – сразу за которой, как успел заметить Прибытков, была оборудована рама металлоискателя. Но и это было не все. Выход к лестнице преграждала третья дверь, тоже изящная и тоже очень крепкая. Таким образом, догадался Прибытков, если бы у вошедшего оказалось с собой оружие и рама опознала бы его, то человек не смог бы пройти дальше, он по-прежнему оставался бы в мышеловке. Впрочем, Прибытков догадывался, что при проходе его могут ждать некие строгости, возможно, даже личный досмотр, и предусмотрительно не взял с собой ничего лишнего, оставив в машине даже ключи и мобильник.
Видимо, в этом подъезде все квартиры конспиративные, подумал Прибытков.
Он прибыл на Маросейку чуть раньше назначенного срока, поэтому мог не торопиться. Это было кстати, поскольку двигаться пришлось по высоким ступеням довольно длинных лестничных пролетов, а ему нужно было на самый верхний, пятый этаж, но главное, он выгадал некоторый запас времени, чтобы получше настроиться на предстоящую встречу.
Аркадий Прибытков был бледен и очень напряжен. Его одолевали разноречивые чувства, в голове был полный кавардак, который ни в какую не поддавался систематизации. Прежде всего, лишь час назад, уже направляясь на служебной машине сюда, он услышал по радио сногсшибательную новость о том, что лайнер с президентом и правительством на борту разбился на подлете к Быково. Получалось, отец был прав. Отец, который именно тем и взбесил Аркадия, что всеми правдами и неправдами удержал его от полета в Белоруссию, отец, которого он считал (именно из-за этого) старым маразматиком и чьи похороны устраивал чуть ли не со злорадным удовольствием, оказался прав.
И первое, о чем подумал Прибытков, когда услышал о крушении самолета, это то, что никому на свете нельзя говорить об их с отцом разговоре в больнице. Очень могло статься, что предстоящая беседа с высокопоставленным чином ФСБ будет посвящена как раз обстоятельствам, связанным с авиакатастрофой. Зачем бы иначе его вызвали в такую рань, да еще на конспиративную квартиру, и к тому же в день похорон отца? Да, разговор обязательно коснется катастрофы, это было для Прибыткова почти очевидно.
А ведь отец, похоже, не просто чувствовал грозящую ему, Аркадию, опасность, но и что-то такое знал о подоплеке событий в Беловежской пуще, он знал, чем этот визит может обернуться для российской делегации. Он явно намекал на это, хотя и предпочел скрыть детали. Теперь-то понятно, что речь наверняка шла о заговоре. Непонятно, правда, чей это был заговор. Своих же, русских? Белорусов? А может, американцев, кто знает? Но раз отец знал о заговоре и не предупредил никого, кроме сына, то, значит, он, отец, мог быть причислен к сообщникам. Как сейчас и сам Аркадий.
Хотя нет, вряд ли, решил, еще подумав, Прибытков, вряд ли отец знал нечто определенное. Если бы знал, то, конечно, сообщил бы кому следует. Нет, скорее всего у него была только частичная информация, информация настолько фрагментарная, что предупреждать о ней коллег из службы безопасности было глупо, бессмысленно. Но все же информации было достаточно, чтобы выстроить некие догадки и от греха подальше придержать сына в Москве?
Никогда и никому. Никогда и никому нельзя говорить об этом. Особенно о том, что поначалу отец только симулировал сердечный приступ. Слава богу, у него потом случился настоящий удар. Теперь он умер – и все чисто, чище не бывает, не подкопаешься.
Когда Прибытков наконец добрался до нужной двери, она сразу распахнулась. Внутрь его впустил офицер службы безопасности, который в отличие от консьержа был одет по форме.
Офицер без околичностей обыскал Прибыткова и предложил пройти в гостиную, где из высокого кресла ему навстречу поднялся Иван Андреевич Копулов. Это был мужчина, какого хоть сейчас можно было без грима снимать в историческом фильме про классическог