Уже по тому, что Отшельник лишь накидал основы стоянки, было понятно, насколько ему не терпелось на ту сторону. Первый его ночлег я не нашел вовсе, но здесь можно было сослаться на то, что я просто прошел другим маршрутом. Но к вечеру очередного дневного перехода от последнего убежища я все-таки вышел на место, где он ночевал.
Выйти на место стоянки несложно. Что всем нужно от этого места? Пресная вода, а значит чаще всего какой-нибудь ручей, иногда озерцо. Доступ к пище и топливу, а в этом мире это значит — недалеко от берега. Безопасность от непогоды и штормов, а значит — не слишком недалеко. На самом берегу никто не селится, никто не строит стоянки, даже костровище там редкость.
Сотня-другая метров от берега выше по любому ручью, а потом ищи удобное естественное укрытие, которое можно обустроить. Я вышел на место, где остановился Отшельник, с первого раза.
Пещера была даже великовата для ночлега, слишком широкий вход. Видно было, что Отшельник обустраивал место скорее по инерции, не задумываясь. Но водорослей под навес он спрятал, и они давно уже высохли. И на том спасибо, за последние дни это стало первой ночевкой с костром.
С остальным буду разбираться завтра.
Винить Отшельника за безалаберность было сложно. Уж я-то отлично понимал его поспешность.
Прямо с утра я отправился к морю, добраться до которого оказалось непросто. Не случайно эти места оставались не заселены. Слишком мало удобных подходов, да и те, что были, оставляли желать лучшего.
В итоге мне пришлось спуститься к морю прямо по руслу ручья. Кое-где перетаскивая камни, добавляя ступенек. Но все равно ноги я промочил. Ручей бился между скал, не оставляя берегов, лишь скользкие булыжники. Иногда было проще идти просто по дну.
Это место можно было обустроить. Но, хоть я и не спешил так, как Отшельник, но и задерживаться здесь надолго не планировал.
Один день. Это место заслужило, чтобы я потратил на него день. Место того стоило.
Залежи водорослей, которыми воспользовался Отшельник, обнаружились на берегу сразу. Я выбрал те, что посуше и еще не начали гнить. Сделал несколько ходок, натаскивая водоросли с запасом, раскидывая их в укрытой от дождя пещере чтобы просохли. Хватило даже на лежанку.
Половил рыбы, недолго, делать большой запас не имело смысла. Вполне возможно, что следующий человек появится здесь через десятилетие. Какие-то рыбины я оставлю сушиться, но немного.
Нашел глину, натаскал камней и слегка прикрыл вход. Перенес костровище внутрь, сотворив жалкое подобие дымохода. Получилось не очень, но дым хотя бы не шел в пещеру, а часть тепла экранировалась и оставалась внутри, и для меня этого было достаточно. Протопить всю пещеру все равно было нереально, а прилечь у самого входа и погреться у костра — уже неплохо. Откровенных холодов на этих берегах не бывало. По крайней мере, не в этих местах. Да и вряд ли кто-то смог бы выжить, наступи здесь морозы. Никаких водорослей на растопку бы не хватило.
Зная, что на одной рыбе здесь долго жить не стоит, добавил к обеду какие-то экзотические сушеные водоросли. Этими витаминами всех снабжал, как ни странно, тоже кузнец.
Откинулся на теплый камень и задумался.
Погода наладилась.
Но я не был даже на середине пути. Завтра нужно было двигаться дальше, вопрос лишь в том, успею ли я дойти до исчезновения.
Пока же можно подумать.
Кузнец не удивился моему появлению.
Кузнец нахмурился. Он всегда хмурился. Морщины на переносице слегка разглаживались лишь тогда, когда он смотрел на сына — восьмилетнего мальчугана, помогавшего ему везде — и в кузнице, и в стряпне, и в рыбалке. Во всем.
— Понятно было, что ты явишься. Раз сосед твой стронулся, то и тебя на месте не удержишь. Вопрос лишь в том, ты просто в гости, — или готовишься уходить вслед за ним, через Пустошь?
Принесенному мной барахлу он обрадовался. Кое-что подобрал на обмен.
— Ты не первый исчезающий, который здесь бывал. Пока я в этой кузне, а я здесь уже полжизни, в наших края появлялось трое до тебя. Так что я знаю вас не по легендам и слухам. И вот что я скажу — несмотря на то, что вы и так мечетесь между мирами, но всем вам и в одном мире на месте не сидится. Ты — продержался дольше всех. Пустошь тебя придержала. Двое отправились через нее. Одна — ушла назад, кто-то там ей приглянулся.
— Все вы — кочевники.
Тогда я не стал спорить. Совершенно не чувствую себя кочевником. Даже наоборот, в каждом из миров оседаю, как только получается.
Но ситуация меняется. И сейчас ситуация гнала меня дальше.
— Поговорить бы хоть с одним, — ответил ему я. — Мне не так везет.
— Люди, пришедшие с той стороны, еще когда я был молод, — говорили, что сразу за краем пустоши, в первом поселении, у реки, появляется один. Но редко. Слишком надолго исчезает.
Сын у кузнеца подрастал хороший, жаль, что рос без матери. Принес нам морс из водорослей в глиняном кувшине. Принес нам глиняные кружки. И ушел в кузню что-то доделывать.
Теперь, когда Отшельник ушел, сыну кузнеца почти наверняка сосватают единственную невесту в округе.
Погода портилась.
Намеченная Отшельником и слегка доведенная до ума мной стоянка осталась далеко позади. И новых впереди не намечалось. Может быть еще одна, но явно не сегодня.
Как бы мне ни хотелось поскорее добраться до той стороны, но припасы были на исходе, за последние дни я уже несколько раз сильно промок, да еще и продуло, и заболеть здесь, без надежды на помощь, было не лучшей идеей.
Нужно было искать укрытие получше, и вставать на длительную стоянку, стараясь хоть как-то согреться.
Пока я жил с Отшельником, и вообще в подготовленных к жизни местах, то как-то и не сильно обращал внимание на погоду. Разве что в начале, в первые дни, когда только искал берег и людей. А потом — ну дождь, ну ветер. Всегда можно пересидеть в пещере с хорошим запасом топлива, подготовленного загодя.
Загодя — вот с этим здесь были проблемы. Все вокруг было сырым. Камни были сырыми, песок был сырым. Водоросли на берегу — тоже наверняка были сырыми, а до берега еще надо было добраться, к океану здесь вели только отвесные скалы.
Я начал искать убежище — ручей, спуск к океану, пещеру.
Но пока мне не везло. Ветер усиливался. Начинался дождь. И никаких пещер.
Рубашка, сотканная местными чудотворцами из водорослей, начала не просто намокать, а разваливаться прямо на глазах. Одежда этих краев по понятным причинам не любила воду. Конечно, рубашка была далеко не новая, здесь все занашивали до дыр — и я не был исключением, но ее было жалко. Чтобы заработать на новую рубашку, нужно дней десять непрерывно рыбачить, а потом еще и чистить и сушить рыбу. В рыбной валюте рубашка стоило безумно дорого. В красивых раковинах — поменьше. Но найди еще красивые то. Простые раковины использовались везде, и в некоторых местах даже как разменная монета. Но у нас нет. У нас семья, которая подарила мне первую рубашку, и первые штаны, сказала, чтобы я принес им рыбы. Потом. Когда наловлю. И назвала количество. Первая рубашка стоила мне где-то дней двадцать непрерывной работы. Ботинки, портянки, штаны, прибавленные к ней — и оказалось, что я весь первый цикл в этом мире потратил, чтобы расплатиться за свой первый гардероб.
Дешево ценилась здесь только рыба.
Хотя сейчас я не отказался бы половить и рыбу — но уже долго не мог найти никаких подходов к океану. Двигался дальше, уже снял лохмотья, оставшиеся от рубашки, скатав их и спрятав, в надежде хоть как-то использовать в дальнейшем.
Старики, делавшие одежду, не пытались набивать цену на свой товар. Никогда. Первый комплект они мне просто почти подарили, в местном понимании. Да, я расплатился, но ведь мог бы и уйти, не оставаться в их краях. Тем более позже я прошел по берегу этого мира еще сотни километров. Те старики остались далеко позади.
Их резон был простой. Выткать ткань из непрочных водорослей — было крайне кропотливое и затратное по времени дело. И все то время, пока они делали ткань, они не могли добывать себе пропитание. Местный натуральный обмен требовал, чтобы фактически ты, как покупатель, кормил их все то время, пока они делают для тебя нужный тебе товар.
Либо сделал его сам.
Некоторые вещи можно было выменять поблизости. Сразу за кузнецом жили другие старики, которые тоже делали одежду. И я принес им очень много рыбы, и сушеных водорослей, и камней для кладки, и рыбьих костей, и даже раковин, чтобы приодеться.
У нас был кузнец, это тоже сильно укрепляло наш анклав. К нам приходили издалека за его изделиями, и сейчас, когда я шел через пустошь, я нес иглы, пару лишних ножей, ювелирно сделанные крючки, грузила — все, что мне удалось взять у кузнеца и расплатиться. Потому что знал, что с той стороны пустоши эти товары точно будут в ходу.
У нас были горшечники.
А вот с раковинами всерьез поблизости никто не работал. Никто не умел. Поэтому раковины были в ходу, но скорее как безделушки, свадебные ожерелья и браслеты, инструменты для кройки, если под рукой не было острого ножа, но не более.
Глиняная кружка в моей котомке была. А раковин — не было.
Я промок окончательно, и понял, что дело грозит уже не просто задержкой в пути, а сильной простудой и потерей этого мира, если так пойдет и дальше.
Еще и начинало темнеть, и было ясно, что на голой земле, без укрытия над головой, я даже не усну, как в предыдущие несколько ночей. Не усну, не отдохну, только промучаюсь. Ближайшая ночь, ночной холод, вполне могли меня добить. Нужно было идти дальше, хотя в темноте любое падение на камнях могло еще усугубить ситуацию.
Я даже не мог упрекнуть себя в неосторожности — в последние несколько дней реально не подвернулось ни одного пристойного места для ночлега, для рыбалки, для укрытия.
И я не видел следов Отшельника.