— Ларкс? — окликнул его Корбек, подходя ближе. — Что стряслось?
Корбек как раз отправлял Силло на сортировочную станцию, когда до него дошли слухи, что Ларкин шарохается по окопу.
— Он выглядит так, как будто вообще не с нами! — взволнованно сообщил рядовой Бьюл.
Ларкин моргнул и с трудом узнал Корбека. Он посмотрел на оружие, которое нёс, будто только что осознал, что оно у него в руках, и осторожно положил его на ступень. Потом сам сел рядом.
Корбек отогнал собравшихся поглазеть солдат, вернув их к своим обязанностям, и подошёл к Ларкину.
— Плохой день, Ларкс?
— Ужасный.
— Да, нам туго пришлось. Хочешь поговорить об этом?
— Да. — Ларкин умолк. Он собирался открыть рот, чтобы произнести «Лайджа Куу», но осёкся. Он нестерпимо хотел поведать Корбеку о Куу. Маньяке Куу. Куу психе. Куу, который убил бы его самого, если бы не внезапная бомбардировка.
Куу, который прикончил Брагга.
Но теперь это казалось бессмысленным. Единственный свидетель, Логлас, был мёртв. Если Ларкин предъявит обвинение, Куу просто выступит против. А Куу до сих пор демонстрировал полную пуленепробиваемость.
Ларкин знал, что Кольм воспримет его слова серьёзно. Но он также знал, что он был связан правилами по рукам и ногам.
Как только посыпались снаряды, Куу сбежал, бросив Ларкина одного. Ларкин был так напуган, что остался валяться, обхватил голову руками и зажмурив глаза, пока не понял, что с ним остался лишь страх перед Куу, а сам Куу исчез.
Нет, это бессмысленно, — решил Ларкин. Единственный способ избавиться от страха — это встретиться с ним лицом к лицу.
Корбек не в состоянии был ему помочь. Гаунт тоже. Сама система не могла.
Лайджа Куу должен умереть. Это было ясно как день. Куу, ты хотел свести счёты, не так ли? Что ж, будь по твоему. Так или иначе, точняк.
— Ларкс? — позвал Корбек. — О чём ты хотел мне рассказать? Похоже, ты совсем расклеился.
—Я…, — начал Хлейн Ларкин. — просто Логлас погиб, — признался он.
Это было правдой, но также это было и ложью. Отнюдь не поэтому Ларкин был расстроен.
Но это всё, что следовало знать Корбеку.
ГЛАВА 6. Одна рука даёт, другая отнимает.
«Я говорю, если они хотят прятаться, пусть прячутся. Было бы интересно взглянуть на великих симулянтов за работой».
Ночью и на следующее утро 55-ый сектор провёл в милосердной тишине. Как будто волна войны лениво и неспешно отхлынула с этой части фронта.
Зато в другом месте был прилив. Южнее, в долине Нэйма, 47-й и 46-й сектора подвергались ожесточенной бомбардировке в течение двенадцати часов подряд. Значительный участок так называемой линии Серонны, которая шла на восток от оконечных секторов линии Пейнфорк через всю страну до массива Коттмарк, подвергся обстрелу, а затем и бронетанковой атаке. Самые ожесточённые столкновения произошли к югу от Востл Дельта.
На севере всю ночь предпринимались периодические легкие атаки и налёты на Лонкорт и Салиент. Ходили неподтвержденные слухи о том, что в секторах севернее Гибсгатте произошло самое крупное наступление в году, и что битва там всё ещё бушевала.[карта]
Утро выдалось сырым и туманным. С Белтайном в качестве единственного спутника, Гаунт отправился на север в сторону Мейсека. Белтайн мало говорил. Он сразу понял, что Гаунт пребывал в плохом настроении, и не хотел ничего провоцировать.
Штабная машина доставила их до Онче, где они пересели на почтовый поезд, направлявшийся на север. Поезд был полупустым и грохотал по скрытым в тумане сельхозугодьям и залитым дождём просторам.
Перед тем, как двинуться в путь, сразу после рассвета, Гаунт произвёл последнюю проверку позиций Первого.
Отряды отправленные Дауром уже находились на передовой, хотя Корбек всё ещё оставался старшим офицером, пока Гаунт в отъезде.
Заканчивая обход, Гаунт позвонил в военный госпиталь в Ронфорке, уделил время ранеными и изучил тяжёлые случаи. Роун пережил ночь, хотя ему в короткие сроки потребовалась повторная операция, чтобы остановить внутреннее кровотечение.
Дорден к тому времени настолько устал, что, казалось, спит на ногах, да ещё и травмы, которые он получил во время потасовки, начали его изводить. Гаунт собирался предложить главному врачу сопровождать его в Мейсек, но единственный взгляд на него заставил отказаться от этой идеи. Дордену следовало остаться в Ронфорке, хотя бы для того, чтобы немного отдохнуть. Гаунт знал, что главный медик всё ещё злился на него из-за дисциплинарных казней. По мнению Гаунта, тот имел полное право так считать. Накануне днём Гаунта охватил гнев, ставший следствием бессмысленных потерь, свидетелем которых он стал на станции 289. Он не смог сдержать себя.
Как имперский комиссар, Гаунт выделялся из общего числа, и дело было не только в командном звании. Комиссаров боялись повсюду. В Гвардии они были инструментом поддержания дисциплины и контроля – плетью, которая держала солдат в узде и одновременно толкала их вперёд. Они были нужны для того, чтобы вбивать в умы простых солдат принципы Имперского кредо, а затем регулярно напоминать им об этой истине. Казнь без надлежащего судебного разбирательства, даже за незначительные нарушения, была для комиссара нормой. Сам великий Яррик однажды сказал, что работа комиссара заключается в том, чтобы стать для гвардейцев фигурой более опасной и устрашающей, чем любой враг.
Гаунт придерживался иных взглядов. Опыт показал ему, что моральный дух куда лучше поддерживают ободрение и доверие, чем взрывной нрав и пистолет. Его наставник, ныне покойный Делан Октар, был хорошим примером. Философия боевого духа Октара также была основана на доверии и терпимости. Были времена, и требовалась твёрдая рука, но лишь тогда, когда действие работало лучше слов.
Гаунт ценил в себе честность и знал, что может считать таких людей, как Дорден, своими друзьями. В полевом госпитале он повёл себя как обычный комиссар. И хотя Дорден ничего ему не сказал, Гаунт видел разочарование в его глазах.
Пока поезд грохотал на север, он мысленно обдумывал произошедшее. Не было смысла спихивать вину на усталость. Усталость подразумевала слабость, а комиссар не имел права быть слабым. Он понял, что главную роль тогда сыграл гнев из-за пустой растраты сил. Он вступил в войну на Айэксе, приняв выдвинутые условия, и каждый шаг на пути к фронту подтверждал его опасения. Война не была бессмысленной сама по себе. Столкнувшись с извечной скверной Хаоса, человечество обрело весомую причину сплотиться в борьбе с ней. Ощущалась некая высшая цель, даже здесь, на Айэксе.
Но вот способ ведения войны был бессмысленным. Это высокомерное презрение, с которым Альянс бросал навстречу врагу людей и ресурсы. Античная мысль видела в грубой силе определяющий фактор победы. Это приводило Гаунта в ярость, но ещё больше он злился из-за того, что Первый ввязался в это. Накануне днём он переживал это острее, чем когда-либо, что и отразилось на его действиях.
За окном проплывал мир. Один мир, лишь один из тысяч, сотен тысяч, составляющих величайшее достижение в истории. Империум Человечества. Многие считают, что Империум настолько обширен и велик, что действия одного человека ничего не значат. Это не так. Если бы каждый так думал, Империум в какой-то момент просто рухнул бы сам на себя. Каждая человеческая душа играла свою роль в имперской культуре. Это единственное, что Император завещал человеку. Оставаться верным себе, и все эти мириады крошечных вкладов объединятся, чтобы построить цивилизацию, которая просуществует до тех пор, пока не погаснут звёзды.
Белтайн спал, уронив голову на грудь, забинтованной рукой он придерживал другую.
За оконным стеклом мелькали разорённые леса, изрезанные темными от дождя склонами холмов. Ручей сверкнул, как обнаженный меч. Луга прятались под покрывалом белого тумана. Возвышенности выглядывали сквозь туман, как вершины серых рифов. Одинокое дерево, покрытое шрамами от молний, стояло словно часовой на голом холме. Покинутая деревня, забывшись во сне, жалась к дорожному полотну. Тяжёлые облака мятыми полотнищами гнались друг за другом по небу.
Гаунт очнулся от повторяющегося сна о Бальгауте и понял, что поезд остановился. Дождь барабанил по крыше вагона, а из окна виднелись мрачные заросли. Он посмотрел на часы: час после полудня. К этому моменту они должны были оказаться в Чоссене.
Он встал и прошёл по пустому вагону к двери. Открыв окно, он почувствовал запах влажного подлеска и мокрой земли, услышал крики птиц и шелест дождя по листьям.
Остальные пассажиры выглядывали наружу. Возле локомотива толпились инженеры.
Гаунт открыл дверь и спрыгнул на заросшую насыпь.
Локомотив вышел из строя, как сказал ему один из механиков. Ремонт был им не по силам.
Придётся подождать, пока запасной состав не прибудет из Чоссена.
— Сколько времени это займёт? — спросил Гаунт.
— Три-четыре часа, сэр.
Гаунт потормошил Белтайна, чтобы разбудить его. — Давай, — сказал он. — Нам надо прогуляться.
— Что случилось, сэр? — спросонья пробормотал Белтайн. Гаунт улыбнулся. — Кое-что пошло наперекосяк.
Туман стал рассеиваться, по мере того, как по заросшей тропе они шли через лес, направляясь на запад. Бледный солнечный свет пробивался сквозь ветви. Дождь прекратился, но дождевая вода всё еще лилась, капая с лесного полога. Воздух был наполнен сыростью и запахом диких цветов.
Инженер указал им направление. На запад, к деревушке Веник[13], в получасе ходьбы отсюда.
«Вероятно, там кто-нибудь смог бы предоставить имперскому офицеру транспорт», — предположил инженер. Хотя по его мнению, лучше было остаться рядом с поездом. Помощь бы прибыла. Рано или поздно.
Белтайн тоже был за то, чтоб остаться. — На пеший путь уйдут часы. Или мы вообще заблудимся. Или…