– Я объясню вам: когда вы открываете ружье, вы взводите курок, который удерживается предохранительной системой. Нажатие на спусковой крючок приводит в движение предохранитель, который освобождает боек, в результате чего происходит выстрел.
Только что я не нажимал на курок – я только закрыл ружье. Предохранительная система настолько изношена, что больше не удерживает боек, что приводит к непроизвольному выстрелу. Идите за мной, я еще не закончил демонстрацию.
Он выходит из барака. Мы снова оказываемся под мелким дождем.
– Сейчас я заряжу ружье холостым патроном. В нем есть порох, но нет свинца. Количество пороха меньше чем обычно – только для того, чтобы воспроизвести шум, не создавая опасности.
Он вставляет патрон, затем направляет ствол в землю и поднимает приклад, в результате чего ружье закрывается. Выстрел раздается мгновенно, сразу же после закрытия ружья.
– Теперь вы знаете, почему при закрытии ружья всегда следует направлять ствол в землю, поднимая приклад. Это принцип безопасности: если оружие неисправно, то заряд уходит в землю. Для проверок, позволяющих определить дистанцию стрельбы, мне пришлось заменить механизм. Произведя проверки, я вернул механизм, чтобы продемонстрировать вам опасность этого ружья.
После объяснений эксперта наступает долгая тишина. Мы возвращаемся в барак. Все молчат и понимают, что с учетом этих обстоятельств версия умышленного убийства полностью отпадает. Если только сам убийца не является экспертом по оружию, но это не случай Жана.
Судья поворачивается к Жану:
– Сейчас вы займете место, где вы были в тот момент, когда произошел выстрел. Не могли бы вы показать нам, что именно вы делали с ружьем?
Специалист по баллистической экспертизе протянул Жану оружие с инструментальным патроном. Я наблюдаю за волнением подозреваемого: его руки дрожат. Жан берет ружье, поддерживая его левой рукой под цевье, – деревянную часть ложи, которая находится под стволом, – и вставляет патрон в ствол. Когда он делает это движение, он поднимает и ствол, и приклад одновременно. Раздается щелчок. Жан замер. Эксперт тотчас же отмечает высоту, на которой находится ствол, слегка направленный теперь вверх. 1 м 5 см. Один из жандармов делает несколько фотографий, я следую его примеру. Мы просим Жана повторить эту процедуру и получаем все тот же результат с разницей всего лишь в несколько сантиметров.
Воссозданы все условия для непроизвольного выстрела. Ничего бы не произошло, если бы Летиция не оказалась на траектории выстрела.
Нам остается только проверить дистанцию стрельбы.
В судебной медицине, зная параметры входного отверстия огнестрельного ранения и типа патронов, можно определить дистанцию выстрела.
Так, например, в случае патронов со свинцовой дробью, предназначенных для охоты на мелкую дичь, выстрел в упор (ствол приставлен вплотную к одежде или коже) отличается характерными ожогами по краям входного отверстия, которое является идеально четким и точно соответствует диаметру ствола. Когда ствол удаляется от поверхности тела, то входное отверстие меняет свои очертания. Как правило, на расстоянии от 60 до 90 см речь идет об одном входном отверстии с четкими краями – что-то вроде геометрически правильного отверстия от дырокола, так как у свинца нет пространства для рассеивания, но оно уже шире диаметра ствола. От 90 см до 1 м 20 см по краям входного отверстия уже находятся зазубрины, так как свинец начинает расходиться в разные стороны. Если дистанция еще больше, то разброс дроби проявляется в виде периферийных отверстий. Но чтобы разрешить все сомнения и получить более точное представление о дистанции, нужно провести сравнительную стрельбу с конкретным оружием и тем же типом патронов. Вот в этом и заключается работа специалиста по баллистической экспертизе.
Сведения, предоставляемые судмедэкспертом, имеют приблизительный характер. Тем не менее они могут принести пользу следователям, ожидающим результатов баллистической экспертизы.
На теле Летиции рана в левом боку имела неровные контуры черноватого цвета с отчетливо заметными зазубринами. Поэтому я отметил в своем отчете (но не ручаясь за достоверность), что дистанция могла составлять от 90 см до 1 м 20 см. Специалист по баллистической экспертизе соглашается со мной, но «с небольшой поправкой, господин судья. Я оцениваю дистанцию в диапазоне от 1,1 до 1,3 м. Расстояние не может быть ни меньше, ни больше».
В соответствии с нашими предварительными оценками мы ставим условного двойника Летиции возле газовой плиты. Жан занимает свое вероятное местоположение и снова закрывает ружье. Эксперт оценивает дистанцию в 1,5 м, но здесь явное противоречие: к тому же дробь в Летицию летела справа. Нужно создать динамику движения, и мы просим жандарма в штатском повернуться к столу. Новый результат: 1,15 м – дробь попадает в левый бок. Теперь все сходится.
Это был несчастный случай. Суд с участием присяжных заседателей по обвинению в умышленном убийстве Жану больше не грозит, но впереди его ждет обвинение в причинении смерти по неосторожности. Он горько плачет в углу. Летиция была женщиной всей его жизни.
Ссора с удушением
Телефонные звонки в период вечернего дежурства – это, как правило, сигнал к немедленному выезду на место происшествия. Так было и на этот раз. Вторая половина июля, около восьми часов вечера, а за окном дождь льет как из ведра. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит: любой судмедэксперт предпочел бы остаться дома, и я не исключение. Но телефон звонит, и выбирать не приходится.
– Добрый вечер, доктор. Вас беспокоит сержант жандармерии из бригады особого назначения города Ньора.
Мне очень нравится, как представляются наши жандармы. С одной стороны, они даже не спрашивают, кто у телефона, – они прямо знают заранее. С другой – им свойственна профессиональная вежливость и технически они очень точны. Фамилия, звание, населенный пункт – я сразу же получаю полное представление о том, с кем говорю и куда поеду.
– Я звоню вам по поводу трупа в городе Мель. У нас почти нет сомнений в том, что это самоубийство, но все же хотелось бы знать ваше мнение.
Жандармам в силу специфики работы тоже приходится иметь дело с трупами, так что они приобрели некоторый опыт.
Ну что ж, самоубийство так самоубийство. Впрочем, врач им нужен в первую очередь для того, чтобы соблюсти все формальности. А в это время, в июле, дежурный врач скорее всего в отпуске, и выехать на место происшествия некому. Я начинаю мечтать, как было бы хорошо оказаться в будущем, где видеоосмотр тела будет обычным способом телепортации судмедэксперта. Офицер уголовного розыска с видеокамерой показал бы мне общий вид тела, а потом конкретные детали: одутловатое лицо с цианозом, разрывы мелких кровеносных сосудов конъюнктивы глаз (петехии), наконец, шею и – крупным планом – странгуляционную борозду. Я отдавал бы инструкции для оценки трупных признаков, манипуляций с веревкой, вызвавшей асфиксию и т. д. Дистанционно. Следователи выиграли бы во времени, поскольку им не пришлось бы ждать моего приезда, а фото- и видеорегистрация подтвердили бы достоверность полученных сведений. Разумеется, если речь идет о самых простых случаях, доля которых составляет больше 85 %, что не так уж и мало. Ну а выезды на место происшествия по-прежнему были бы обязательными, если будут какие-то сомнения в причинах смерти.
Я вспоминаю разговор с генеральным прокурором, которая жаловалась на то, что «у судмедэкспертов не всегда есть возможность и желание приезжать на место происшествия (вполне вероятно, что она говорила про какой-то другой регион, но меня все равно это удивило); более того, невозможно было найти даже врача-терапевта для выдачи свидетельства о смерти в час ночи[20]». Она возмущалась, говорила, что такая ситуация недопустима, что полицейским следовало бы опечатывать дом с телом умершего естественной смертью человека и ожидать прибытия врача, который все-таки возьмет на себя труд приехать и наконец окажется там, где его ждут и т. д.
Пока я рассуждал о перспективах судебно-медицинских консультаций на удаленке, меня быстро призвали к порядку и вернули на землю: «Доктор, вы слишком наивны: а о необходимых средствах вы подумали? А защищенное соединение? А юридические формальности? Это ж будут бесконечные проблемы с рисками аннулирования всей процедуры. К тому же каждый специалист должен оставаться в рамках своих компетенций: офицеру уголовного розыска не следует заниматься изучением тела. Его сфера – внешняя среда, а ваша – тело. Именно за это вам и платят». И прокурор еще добавила к этому: «Да, кстати, нам надо будет поговорить о присутствии на регулярной основе судмедэкспертов при изъятии донорских органов. Такое присутствие должно стать обязательным. Насколько мне известно, вы пренебрегаете этой пока еще неформальной обязанностью». Во взгляде прокурора явно читалась угроза.
Я терпел, отвечал ледяным молчанием и таким же недружелюбным взглядом. Что уж говорить о взглядах, которыми обмениваются следователи и судмедэксперт на протяжении уже многих лет? Я не хотел больше говорить с ней о прогрессе в медицине, о дистанционной передаче информации, об успешном опыте в удаленных уголках Канады и Австралии, об очках виртуальной дополненной реальности, используемых для лечения сердечных приступов, о полном медицинском обследовании умерших с использованием компьютерной томографии (КТ), магнитно-резонансной томографии (МРТ) и о судебно-медицинском осмотре, осуществленном еще до изъятия органов и т. д. Я думал только о том, что ей до пенсии еще несколько месяцев, что ее образ мышления какой-то феодальный, и она поэтому не может осознать эволюцию, произошедшую в медицине и судебной практике. Она умела лишь отдавать приказы своим подчиненным и считала, что это единственный эффективный способ решения вопросов. Так что нам оставалось только ждать и надеяться, что ее место займет новый генеральный прокурор, более открытый современным веяниям.