— Простите, — Онотолий поднял руку. — Каких испытаний?
— Независимых.
— Нет, я не о том. Я о…
— Онотолий Анатольевич, — я осторожно положил руку княжичу на плечо. — Не сбивайте её, пожалуйста. Девушка долго готовилась.
— А… Да… Ладно.
— Кхм-кхм, — прокашлялась Борзолюба Джакузьевна. — Специально для сети наших магазинов были разработаны уникальные вкусовые добавки и ароматизаторы. Но основе этих разработок мы и придумали название для всей серии, — Любаша перевернула листочек. — «Биовульв: Ретро». В ассортимент входят презервативы со вкусом холодца и хрена, сыра и сёмги, томатов с зеленью, а так же…
— Илья Ильич, — шепнул мне Онотолий. — А кто это?
— Это Любаша, — сказал я. — Ну а если точнее, то Борзолюба Джакузьевна Прямухина…
— Привет, Кузьмич, — я сел в машину и поручик Пузо тронулся по заранее обусловленному адресу.
— Здорово, барин, — Джакузий пожал мне руку. — Что за срочное дело-то такое? Хоть объяснил бы, что к чему.
— Кузьмич, сейчас нам с тобой предстоит серьёзный разговор. Ты только попытайся понять меня правильно, ладно?
— Слушаю, — Кузьмич напрягся.
— Короче. Давай обойдёмся без экивоков. Я хочу тебя усыновить.
Пузо весело гыгыкнул.
— Чего?
— Ты слышал, Джакузий Кузьмич. И кстати, а как твоя фамилия?
— Кузьмин.
— Ну да, — кивнул я. — Ожидаемо. Так вот, Джакузий Кузьмич Кузьмин, я прошу тебя стать моим пасынком.
— Барин, ты пьяный что ли? А ну дыхни…
По дороге в офис соцопеки я подробно объяснил Кузьмичу на кой мне это нужно и в чём состоит мой план. Опыт сватовства у меня к этому времени был феноменальный и в успехе мероприятия я не сомневался вообще ни разу.
Если доживу до старческой деменции, наверняка самопровозглашу себя Богом Любви; буду голенький бегать по парку и расстреливать молодёжь из лука.
Короче.
Чтобы сделать Таньку императрицей, мне нужно отмазать её от свадьбы с Одоевским. А чтобы отмазать её от свадьбы с Одоевским, Одоевскому нужно предложить альтернативу; какую-нибудь другую мою родственницу, да притом такую, чтобы паренёк забыл обо всём на свете и добровольно полез под каблук.
О вкусах и предпочтениях молодого человека я знал. И более того, они были понятны мне, как никому другому.
Немного расчётов и, — вуаля бля! — я решил устроить единение сердец Одоевского и Борзолюбы Джакузьевны. Совпадение стопроцентное; можно даже натальные карты не составлять. Он — молодой, богатый и спортивный. Ну а она — она. Пускай живут и радуются, препятствий этому никаких.
— Барин, — Кузьмич нахмурился. — Ну я же с тобой уже разговаривал по этой теме…
— Джакузий Кузьмич, погоди. Ты всё подвох какой-то ищешь. Я тебя что, обманывал хоть когда-то? Я ведь тебе не предлагаю дочь в блядский дом отдать, верно?
— Ну…
— Верно. Никакой она не ребёнок, Джакузий Кузьмич, и сейчас у неё есть шанс стать женой княжеского сына. Первой, любимой и единственной. Если я хоть заподозрю что-то не то, то сразу же дадим заднюю. Да и руку в любом случае придут просить к тебе. Ты ж батя.
— Ну…
— Вспомни Кузьмич, я ведь обещал, что со дна мы всплывём вместе. Когда я попросил вас засучить рукава и въёбывать, вы что сделали? Засучили рукава и въёбывали. Ну а теперь настала пора пожинать плоды.
Весь из себя сомнение, Кузьмич засопел.
— А почему её не удочерил? — спросил он. — Проще было бы.
— Кузьмич, я жадная скотина, а через тебя текут все деньги рода, — я ответил честно, а честность подкупает. — Оно мне надо, чтобы ты на меня затаил?
— Верно.
Конечно верно. Плюс я потихонечку подтолкнул Кузьмича к фантазиям. Дескать, так и так, если всё пройдёт ровно, поедешь с дочкой во Владимир, будешь жить, не тужить, нянчить внуков, — моих правнуков то бишь, — и в хуй не дуть.
Короче говоря, Джакузий Кузьмич согласился. Поручик остановил машину, и мы вошли в небольшое обшарпанное зданьице с вывеской «Отдел Социальной Защиты Населения»…
Казённый кабинет. Так-себе-мебель, стеллаж с наляпанными на каждый отсек буквами, куча пыльных папок и календарик с котятами. И освещение ещё такое, блядь, больничное; чтобы посетитель чувствовал себя максимально неуютно.
Напротив меня сидела барышня чуть за пятьдесят с короткой стрижкой. Маленькие злые глазки, тонкая полоска губ и фигурка часики. Вот только не песочные, а обычные. Будильничек такой; на ножках.
Звали барышню соответствующе. Толщия Петровна.
— Помещик, — Толщия буквально выплюнула это слово. — Боюсь, я не смогу удовлетворить вашу просьбу об усыновлении минуя детский дом.
— Но мальчик никогда не был в детском доме, он беспризорник. Жил в заброшенной деревне, вы представляете⁉
— Всё равно. Я не смогу, — начала монотонно повторять работница соцопеки, — удовлетворить вашу просьбу об…
— Но вы ведь понимаете, как это глупо? — спросил я. — Есть маленький, одинокий и безумно ласковый мальчишка, которому нужна семья. Есть семья, готовая принять мальчишку. Соу воц а проблем? Лец ду ит квик! Нахрена мы будем гонять его туда-сюда? Просто подмахните нужную бумажку, да вот и всё. Все от этого лишь выиграют.
— Послушайте, помещик, — барышня старалась не смотреть мне в глаза. — Давайте говорить прямо. Даже если вы уладите всё с детским домом, мне в любом случае придётся проинспектировать жилищные условия, в которых вы содержите мальчика. Содержите незаконно, к слову. И уж поверьте, — тут Толщия наконец-то подняла взгляд. — Я вас завалю.
— Так а зачем меня валить? У мальчика ведь самые лучшие условия, честное слово. Комнатка своя есть, фруктики кушает исправно, а сколько мы времени вместе проводим? — с тех пор как я нанял бухгалтера Душнилова гораздо меньше, но всё равно. — Оооо! Вы даже себе не представляете.
— Я найду к чему придраться, так что не надейтесь. Одними фруктиками вы не отделаетесь.
— Понял! — я подмигнул Толщие. — Так не вопрос! С этого и надо было начинать.
Я сунул руку во внутренний карман пиджака и положил перед барышней закрытый конверт с пачкой денюжков.
— Уберите немедленно!
Я положил второй.
— Да что вы себе позволяете⁉ Вам не купить меня, помещик!
Третий конверт. Тут Толщия совсем уж распсиховалась, подскочила с места и смахнула деньги со стола.
— Не всех можно купить, вам ясно⁉ Вы никогда не получите положительного решения по вашему вопросу! Слышите, помещик⁉ Никогда!
— Но почему?
— Да потому что вы… вы-ы-ы… аристократы, — господи, сколько же отвращения в голосе. — Я знаю вас. Я вижу вас насквозь. Для вас это всё игрушки. Вы не умеете ценить чужие жизни; только свою.
— Зачем же грести всех под одну гребёнку-то, Толщия Петровна?
— Да затем! Не знаю, для чего именно вам нужен этот мальчик, но я уверена, что мотивы у вас самые грязные! Да вы же наверняка педофил!
Ой-ой. Наверняка за этим стоит какая-то личная история.
— Толщия Петровна, давайте поговорим спокойно, — сказал я. — Расскажите, почему вы так не любите аристократов?
— А я вам расскажу! Я расскажу!
Итак, вернёмся в далекое-далекое прошлое. Молодая и социально-активная Толщия Петровна устраивается волонтёром в частный детский приют. Трава вокруг зелёная, мороженое вкусное и у всех всё хорошо. Люди работают за идею, заботятся о детях и, — да! — это круто, честь им хвала, безо всякого сарказма.
Находить время на бесплатную работу после работы основной это тяжело, и в первую очередь психологически. Тут нужен особый склад ума.
Но. Несмотря на всё моё внезапно проснувшееся уважение к Толщие Петровне, пересказывать всю ту уйму миленьких маленьких историй, которую она вывалила на меня, я что-то как-то не собираюсь и перейду сразу к экшону.
Короче.
Дети росли и внезапно выяснилось, что аж трое воспитанников приюта — одарённые. Приют тут же покупает местный граф. Окольными путями он крепит одарённых в свой клан ликвидаторов, а потом банкротит приют, и все остальные дети остаются на улице.
— А те одарённые ребята не дожили даже до тридцати! Он использовал их, как пушечное мясо! Посылал на химер! В лес! А когда те погибли, то даже не расстроился!
Маленькие глазки Толщии Петровны встали на мокрое место.
— Хотя, наверное, его тоже можно понять, — шмыгнула она носом. — Его родного брата прирезали подростки из… ну… из неблагополучных семей.
— Вот как?
— Да. Сначала ограбили, а потом испугались и прирезали. Наверное, потому-то граф и зачерствел.
— Так, — я задумался. — А те подростки, которые прирезали брата чёрствого графа. Почему их семьи стали неблагополучными?
— Да откуда ж я знаю?
— А вы подумайте!
— Ну… Наверное, — предположила Толщия, — это отголоски тех времён когда герцог поменялся. Крафтовский пришёл, а старый, — фамилию уже не помню, — в Карелию уехал. И сам уехал, и всё оборудование со своей обувной фабрики с собой увёз. Вот люди и остались без работы.
— Ага, — сказал я. — А теперь вдумайтесь, Толщия Петровна. Может такое быть, что старого герцога вынудили уехать трудные подростки?
— Как?
— Не знаю. Но вдруг!
— Что за бред?
— Это не бред, Толщия Петровна! Это порочный круг! Аристократы обижают детей, дети обижают аристократов и всё повторяется вновь и вновь! Зуб за зуб, глаз за глаз! Но сегодня, — сейчас! — у вас есть шанс взять и разорвать этот круг к чёртовой матери!
— Вы думаете? — она опять шмыгнула.
— Я уверен! Толщия Петровна, давайте забудем былое. Помогите мне получить опеку. Поверьте, у меня нет злого умысла, и я стану отличным отцом. Самым лучшим.
— Ну… Ладно, — наконец-то сдалась работница соцопеки. — Приводите своего мальчика, взгляну на него.
— Так зачем же его приводить? Вот он сидит.
Джакузий Кузьмич помахал рукой с соседнего стула.
— Так! — слёз Толщии Петровны как ни бывало. — Я так и знала! Это какие-то махинации! Вы такой же, как и все остальные! Я никогда и ни за что не пойду на поводу у…