— Не испугалась, не успела. А что, часто такое бывает?
— Чтобы какой-нибудь безголовый ни с того ни с сего из арбалета стрелял? Да с чего бы такое было часто? — мотнула головой циркачка, — чаще драки бывают, которые разбирать приходится. Воруют — но не мы, а у нас. Нас чаще огульно обвиняют. Ну и другое. Мало ли. Вот в начале лета, веришь ли, один барон много нам крови попортил. Из-за меня. Хотел забрать и ничего слушать не хотел. Кавертен даже жаловался графу. И время потеряли, и заработок.
— То есть как это — забрать и слушать не хотел? — удивилась Ринна. — Какое же он имел право?
— Право? Да никакого, — по-взрослому усмехнулась девочка. — А что, все всегда по праву поступают? У сильных и богатых и прав больше. Спасибо хозяину, что не отступился.
Ринна только покачала головой. Ей было дико такое слышать.
— Многие бы отдали, и цену повыше назвали, чтобы выгоду не упускать, — добавила Клея. — Да только я не хочу так.
— А часто бывают такие… предложения? Для циркачек?
— Бывают, — дернула плечом Клея. — Иной богатей к соседке и не помыслит с кошельком подойти, а к циркачке, думает — можно. Нет, если полюбовно, то оно и неплохо может быть…
— Потому, значит, и подходят, что позволяете, — не удержалась Ринна. — Говоришь ведь, что если полюбовно, то неплохо. А должно быть так, чтобы недостойное всегда было недостойным.
— Да, наверное, — не стала спорить девочка, — только это трудно. И можно остаться ни с чем. Циркачи сегодня тут, завтра там, оттого некоторым кажется, что с ними по-всякому можно! Как ветер в поле, а кто станет стесняться ветра?
— Хороший человек станет, плохой — нет. Хороший чтит заповеди Чистого Пламени, даже когда он один в поле…
— Ну да, — легко согласилась девочка. — Только отчего-то даже хорошие не прочь побыть плохими, если за это к стенке не припрут. Вот как ты считаешь, почему сестра ленгарского графа всё замуж не выходит?
— Что? Н-не знаю, — от неожиданности вопроса ответ запутался у Ринны на языке. — А при чём здесь это, вообще?
— Ты видела её близко? Я только издалека. Она точно красивая?
— Не знаю, — пожала плечами Ринна. — Это важно?
— Думаю, не слишком красивая, если снять с неё шёлковые наряды, — уверенно заявила Клея. — Может, без золота и не нужна никому? Нет, я не то говорю. Может её полюбовно никто не хочет? А она не хочет за золото.
— Вот умница! — раздражённо усмехнулась Ринна, — и как догадалась?
И зачем всем этим людям лезть, куда не просят? И в парадных покоях замков, и даже здесь, в цирке. Рассуждать, осуждать, объяснять, всё понимая лишь с высоты своего разумения. И если дамам из окружения Бьюлы или придворным её величества королевы Савадины действительно нечем заняться, то что за дело до неё маленькой циркачке, которой всё понять ещё сложнее?
— Это матушка моя так говорит! — Клея засмеялась. — Ладно, я пойду, матушка ждёт, — и она убежала.
Из кухни потянуло подгоревшим хлебом — и вкусно, и горько, и ещё это запах досады из-за испорченной выпечки. Хотя, когда хлебная корка просто излишне подрумянивалась, Ринне это нравилось. И да, ведь надо ещё поблагодарить кухарку…
Она обошла дом, отыскала заднюю дверь в кухню, заглянула. Чумазая девчонка в огромном, не по росту, фартуке чистила у входа овощи. И запах горелого явственно говорил о том, что медлить не следует, но девочку, похоже, это не волновало. Позволить хлебу сгореть в печи истинная руатская леди просто не смогла бы — особенно если она на немалую долю воспитана Ноной.
— У тебя горит хлеб! — сообщила она девочке, — вынимай скорее!
Та только хлопала глазами и выглядела дурочкой.
Ринна сама бросилась к печи, открыла заслонку. Это была простая деревенская печь, не такая, как в кухне Ленгарского замка, и хлеб тут пекли без противней, просто на поду печи, подстилая под буханки капустные листья. Лопата нашлась тут же, у печки. Скоро шесть круглых буханок лежали столе, и можно было оценить, что урон не так и велик, с двух срезать пережжённую корку — и ничего. И тут как раз в кухню с причитаниями вбежала полная пожилая женщина в коричневом вдовьем платье, она тащила запечатанную кадушку. Шмякнула её на лавку и всплеснула руками.
— Ой, просила же этих бестолковых! Вот спасибо, дорогуша, помогай вам Пресветлое Пламя!
— И вам, — отозвалась Ринна. — Позволите? — она взяла крайнюю буханку, с удовольствием понюхала.
Нона звала её Ласточкой. Нона была молочной сестрой мамы, с ней и приехала в Ленгар. Отношения с мамой у неё были самые тёплые — не на людях, а между собой. Нона могла бы и более высокое место занять в Ленгаре, по сути любое, но она была потомственной пекаркой и другого места не искала, кроме как на кухне. Зато положение у неё было особое, на которое никто не покушался, и отказа не было ни в чём, и главный повар, большой любитель покричать, с Ноной единственной говорил тихо и уважительно. И молодая леди была для неё Ласточкой.
— Чудный запах, — сказала Ринна, — что добавляете в тесто?
— Толчёный пажитник, — сразу ответила кухарка и улыбнулась, — и вкусно, и силу мужскую, говорят, добавляет. Да я много чего кладу, только понемногу. И мяту лесную, и чеснок, — она взяла большой нож и одним движением разрезала одну из буханок на две части. — Видишь, тёмное в мякоти — пажитник.
— Сюда ещё черного перца можно чуть-чуть?
— В хлеб? Можно, отчего же нет. Но дорого, покупать надо. Перец только в пряники… — кухарка похлопала ладонью по принесённой кадушке, — вот, привезли мёд, сегодня и замесим. К Новогодью напечём. К празднику много снеди надо, сама знаешь, поди.
— Да, — только кивнула Ринна и улыбнулась.
Суета у печки и пряный, густой запах хлебного мякиша не давали помнить о плохом.
— Я пришла сказать, что перепелки вчера были невероятные, — вспомнила она. — Чем приправляли, не скажете?
— Понравилось? — кухарка просияла. — Сама приправку делаю, ничего иноземного. Могу и подарить. Её же в лепешки кладу, и мяса не надо, — она достала с полки берестяной коробок, отсыпала из него приправы в кусок полотна и завязала, — вот, возьми. А хочешь сейчас лепёшек замесить, в дорогу? Вы, вижу, задержались. Хлеба вчерашнего ваш хозяин взял, правда, да лишним не будет!
— Только я сама, хорошо? — обрадовалась Ринна. — Мой муж потом заплатит.
— Ладно тебе, за горсть муки с нас не спросят, а постояльцев можно и уважить! И приправки моей подсыпь! — и перед Ринной тут же выложили муку, яйца, миску с зернистым сыром и всё прочее нужное, и ещё вручили чистый холщовый фартук.
Ну просто неожиданный подарок — Ринне как никогда захотелось помять в руках податливое тесто.
— Вижу, что дело наше понимаешь, а руки у тебя маленькие, белые, черной работы не знают, — заметила кухарка чуть погодя. — В богатом доме росла, да? Как же попала в цирк?
— Так уж вышло, — Ринна сдула со щеки непослушную прядь, избегая смотреть на добрую женщину.
— Понятно, — закивала кухарка, — любовь она такая. Так пусть она тебе на счастье будет, на долгую жизнь! Вот, я топлёного маслица достала! Говорю же, язык отъешь!
К тому времени, когда её нашёл Рик, на столе возвышалась гора румяных лепешек, они с кухаркой выпили по чашке крепкого чая с молоком и медом — надо же отведать, какой мёд купили на пряники, и у Ринны голова шла кругом от рецептов приправ, на которые не требовались дорогие иноземные специи.
— Ты чего это? — удивлённо спросил Рик. — Мимо кухни пройти не можешь?
— Ловка ваша жена стряпать, эсс. Повезло вам, — строго сказала кухарка. — Такое сокровище беречь надо, раз уж перепало!
— Ещё бы. Я на кухне в неё и влюбился, — и бровью не повел Рик. — Спасибо, тётушка Уна.
Повариха завернула им всё лепёшки.
— Вот и угости людей, — решил Рик, — познакомишься со всеми, робеть перестанешь.
Наверное, в этом был резон. Как дочь графа, она не раз выходила к народу — с отцом, на площади, одаривала деньгами или угощением на праздниках, принимала подарки от гильдий. Так что она быстро и весело раздала угощение собравшимся у трактира циркачам, и не цирковые детишки подбегали — ну так что же, им тоже досталось. Женщины ещё приготовили чай из сухих яблок — в котле, ради этого разожгли костёр между фургонов. Этот чай, густой и сладкий, пах вчерашним вином, но — самую малость. Ринна получила большую чашку.
— Ты умница, — похвалил Рик, — так и продолжай.
Себе он придержал большую лепешку и принялся жевать её, когда цирк выехал на дорогу.
— Глядя на вас, не скажешь, что вчера была пирушка, — заметила она.
— Не маемся похмельем? — Рик засмеялся. — Циркачи допьяна не пьют. Прихлебнуть можно, и только. А то из гильдии запросто вылетишь, если нарвёшься, конечно.
— Да? Как странно, — она удивилась, — не слышала о таких правилах в гильдиях.
— Не странно. Ты же видела, какие мы делаем трюки? — хмыкнул Рик. — Нет, всякое бывает, конечно. Есть и пропойцы, которых никогда не выгонят. Но только не у Кавертена.
Ринна порадовалась, что вожжи теперь взял Рик, а Ивар даже не подходил близко. Рик сам позвал её сесть рядом. Рысь устроилась в углу повозки, возле сундука, и, зажмурившись, дремала. Лошади бежали не спеша, их не понукали и за поводья не дёргали, как будто животные и сами давно знали, что им делать. Повозки длинным обозом растянулись на дороге.
— От чего защищает амулет? — спросила Ринна, — вдруг кто-то опять выстрелит в вас? — она, спохватившись, опять перешла на церемонное «вы».
— От этого и защищает, — ответил Рик. — Выстрелят — промахнутся.
— И так каждый раз?
— Нет, не каждый, — он глянул исподлобья. — Вы ничего не знаете о действии защитных амулетов? Разве ваш отец их не имел? И никогда вам ничего такого не объяснял?
Сам он про свои амулеты рассказывать не стал — она это отметила.
— У отца было кольцо, — сказала она, — иногда он надевал его мне. Да, меня не учили таким вещам, потому что женщины находятся под защитой мужчин. Мы носим амулеты из храма, а не колдовские вещи, — она показала на тонкий серебряный браслет с узором из языков пламени, который теперь удачно дополнял брачный.