Тогда он внезапно обнаружил, что кричит и плачет одновременно, и порадовался, что его никто не видел. Ему казалось, что наступил последний день в его жизни.
Тремя часами позже Джек сидел в кабинете полковника Аткинсона, в аккуратном мундире, чисто выбритый и подавленный. Он уже успел помыться и привести себя в порядок.
Его командир, веселый, краснолицый мужчина, бегло говорил на урду и любил домашний театр. Джек уважал его и восхищался тем, как он скрывал другие свои качества – стальной характер и бесстрашие. Но сегодня Аткинсон рассеянно крутил в пальцах подкову, которой придавливал бумаги, и вскоре Джек понял почему.
– Минувшей ночью мы получили дрянные новости из Банну, – сказал он. – Трое наших солдат попали в засаду и пропали. Сегодня утром я намерен объявить об этом полку. Рейнолдс, главный в Банну, уверен, что будут и другие нападения.
– Мне жаль это слышать, сэр.
– Нам всем жаль, но главное в том, что этим дело не ограничится. Ясно, что нужно направить туда отряд, и я хочу, чтобы вы взяли на себя командование этим отрядом. Хотя понимаю, что время не самое подходящее.
– Когда, сэр?
– На пару недель, может, меньше. Мне жаль, что это нарушает ваши личные планы, но я ничего не могу поделать.
Взгляд полковника, скорее раздраженный, чем сочувственный, сказал все. Всем известно, что он не одобрял своих подчиненных, когда они женились моложе тридцати.
– Не ваша вина, сэр. Это честь для меня. – Так оно и было, в другой ситуации он был бы в восторге.
– Ваша будущая супруга это поймет?
Пересохшие губы, снова заколотилось сердце.
– Уверен, что поймет, сэр.
– Итак, Чендлер.
– Да, сэр?
– Удачи.
– Благодарю, сэр.
Глава 20Бомбей, 6284 мили от Лондона. разница во времени: пять с половиной часов 7 ноября 1928 г
Дорожные чемоданы Тори и Розы были упакованы и выставлены в коридор, когда Найджел постучался в их каюту.
– Сообщение от капитана, мисс, – сказал он, заикаясь. – Последний молебен на море состоится в четыре тридцать в большом салоне. Сообщение лично от меня: большая бутылка шампанского ждет вашего внимания в час дня в моей каюте.
– Ах, Найджел! – Тори обняла его. – Неужели ты всерьез думаешь, что не можешь жить без нас?
Он обнял ее в ответ, порозовев от смущения.
– Не уверен, – ответил он. – Я напишу вам в письме.
Завтра он сядет в поезд и поедет в Черрапунджи, а оттуда – в удаленный поселок среди холмов, по его словам, «самое мокрое место на земле». Он упомянул небрежно, в шутливой манере и то, что трое его предшественников покончили с собой, доведенные до безумия одиночеством.
– Но зато мне больше не придется слушать ваше противное пение.
Потому что Тори и Роза, когда Найджел падал духом, принимались петь голосами певиц-негритянок «Какая бо-о-оль, о, что за бо-оль»[44] – им не хотелось слушать плохое про Индию.
– Я убегаю, надо собрать чемодан, – сказал он, – но не забудьте про шампанское и передайте Виве, что я ее тоже жду.
– Я скажу ей, но, кажется, она не спала всю ночь, – сказала Тори. – Этот Гловер совершенно пошел вразнос перед встречей с родителями.
– Мне очень жалко его. – Умное лицо Найджела посерьезнело. – И Виву – в Индии ей придется нелегко.
– Ах, она справится, ведь она совсем взрослая и собирается стать писательницей, – похвасталась Тори. – Еще она заберет вещи своих родителей – вероятно, после них осталось много всего, чтобы прожить на эти деньги.
– А может, и нет. Не справится. Она лишком необычная, слишком независимая.
– Найджел! Надеюсь, ты не влюбился заодно и в нее.
– Ой, Тори, заткнись, – резко сказал он. – Ведь можно беспокоиться за человека, и не будучи влюбленным.
– Но Вива – источник всех наших сведений об Индии. Она здесь родилась. По ее словам, здесь она скорее чувствует себя дома, чем в Лондоне.
– Она уехала отсюда ребенком, – возразил он. – Индия изменилась и становится все более пугающей. Нас больше не хотят здесь видеть, и я не виню их за это.
Но Тори уже заткнула уши пальцами и затянула «Какая бо-о-оль, о, что за бо-оль», пока Найджел не остановился и не взвыл «о-о-у-у», как собачонка, обратив все в шутку.
Вива, бледная и нервная, пришла позже всех.
Она, Тори, Роза, Фрэнк, Джейн Ормсби Бут и Марион, еще одна их новая подруга, тесно набились в каюту Найджела.
– Ах, восхитительно, божественно! – Тори закрыла глаза и взяла со столика узкий бокал для шампанского. – Какая прекрасная идея! – Она всячески пыталась продемонстрировать Фрэнку свой восторг, несмотря на их огорчительный разговор накануне вечером.
– Не торопись, дитя мое. – Найджел поставил бутылку и взял в руки книгу. – Сначала я прочту вам короткое стихотворение. Ой, тише! Несносные обыватели! Филистеры! – Он утихомирил их стоны и обвинения, что он заманил их сюда обманом. – Это займет всего две минуты, и вы не пожалеете. Стихотворение называется «Итака», но его можно назвать и «Индия».
Усевшись рядом с Вивой, он стал читать:
Назвался Одиссеем, так плыви
на Итаку свою дорогой длинной.
В чужом поту или в чужой крови,
виновный муж или отец невинный.
Циклопы, людоеды, Посейдон, —
вся эта рать пойдет тебе навстречу.
…Хоть ты не Одиссей, но будь, как он.
Скажи себе: я – сильный, не замечу!
Тебе в пути сирены будут петь,
тебя друзья возьмут разрушить Трою…
…Хоть ты не Одиссей, но будь им впредь.
Скажи себе: я новую построю!
– Простите, – перебила его Джейн Ормсби Бут, – я не понимаю поэзию. О чем это?
Но Вива и Фрэнк зашипели на нее. Найджел продолжал:
Чем дольше путь, чем больше маяков,
тем легче сны и волосы длиннее.
Есть гавани для разных моряков.
Найдя свою, покинь ее скорее.
Не привыкай к шелкам и жемчугам,
кораллам, пряностям, духам, слоновой кости.
И не божкам служи – служи богам,
когда они к тебе заходят в гости.
С учеными в Египте подружись.
Твой долог путь: твой путь длиною в жизнь.
– А вы были в Египте на берегу? – спросила Джейн у Тори. – Там такие товары… Ой! Простите!
– Продолжай, Найджел. – Тори закрыла ладонью рот Джейн. В последовавшей тишине слышался шум моря.
Найджел продолжил. Почему-то он не заикался, когда читал стихи:
Об Итаке не забывай! Она одна.
Ты для нее придуман был, Улисс.
Пускай она уже вдали видна, —
прошу, прошу тебя, не торопись!
Седым царем ты к острову причаль.
Чем больше лет пройдет – тем цель вернее.
Ты не богат, но в этом ли печаль,
когда есть радость новая за нею?
Нам Итака дана из века в век.
Не зря Гомер гекзаметром нас нежил:
чтобы из дома вышел человек
и начал жить, как будто раньше не жил[45].
Все молчали. Он хлопнул пробкой и налил всем шампанского.
– За восхитительные путешествия! – сказал он. – За все наши Итаки! – и Тори увидела, что на его глазах блеснули слезы.
– Браво, Найджел, – спокойно сказала Вива и взяла его за локоть. – Кто это написал?
– Кавафис. – Он посмотрел на нее. – Я знал, что тебе это понравится.
– Да, мне понравилось, – ответила она, и они посмотрели в глаза друг другу.
– За финикийские города и за Бомбей! – Фрэнк взял Тори за руку, заставив ее нервно захихикать.
– За потрясающие поездки! – сказала Вива.
– И за всех вас, благодаря которым нам было так хорошо! – с таким жаром проговорила Тори, что все засмеялись, кроме Розы, которая о чем-то задумалась.
Часом позже они, надев шляпы, сидели в верхнем салоне, который был переоборудован во временную церковь для последнего молебна на море. «Юнион Джек» был наброшен на временный алтарь, а вдали уже виднелись расплывчатые очертания индийского побережья.
Крупная, обливавшаяся потом дама вонзила пальцы в клавиши фисгармонии, и сотня голосов поплыла к ясному голубому небу. Тори окинула взглядом собравшихся: длинные ряды принаряженных мэмсахиб, полковники, Джиту Сингх, миссионеры, краснолицый мужчина, торговавший джутом, маленькие дети на коленях у матерей, а за дверями салона их айи в ярких разноцветных сари.
Гимн закончился, все опустились на колени. Роза, стоявшая рядом с ней, молилась так усердно, что у нее побелели костяшки пальцев.
Ближе к завершению молебна пришла Вива с мальчишкой, одетым в великоватый костюм. Он был страшно бледен и ошеломлен.
Фрэнк тоже пришел с опозданием. Он стоял по другую сторону прохода, такой красивый в своем кителе, что Тори вонзила ногти в ладонь, чтобы не заплакать.
Прошлым вечером у них был разговор, страшно обидевший ее, хотя Фрэнк никогда и не узнает об этом.
Они прогулялись вокруг палубы, и все было полно романтики – соленые брызги, пароход, словно сказочный замок из стекла на фоне звездного неба. Она подумала: «Если он собирается поцеловать меня, то пусть это произойдет сейчас». Но вместо этого он посмотрел на черную воду и вздохнул с такой тоской, что она спросила, как ей казалось, небрежным тоном: «Фрэнк, что вы сами собираетесь делать после приезда в Индию? Ведь вы, словно сфинкс, молчите об этом».
Он безучастно посмотрел на нее.
– Я? Ну, если я сфинкс, то без секретов. Я знаю, что задержусь на несколько недель в Бомбее, заработаю денег и отправлюсь на север, чтобы заняться там исследованиями.
– Той самой лихорадки с трудным названием?
– Да, гемоглобинурийной лихорадки, – мрачно сказал он. – По-моему, я уже говорил – ужасная болезнь и плохо изученная до сих пор.
При других обстоятельствах она, возможно, и попыталась бы его разговорить. Все мужчины любят рассказывать о себе – прояви интерес к его работе