Потом она шла по темному коридору в офис Дейзи, и от нервного напряжения у нее кружилась голова. Что, если Дейзи не поверит ее рассказу про Гая и фотографии, про его имитацию самоубийства? Не поймет, зачем Фрэнк неожиданно явился в Ути? Даже ей самой было понятно, насколько неправдоподобно все это звучало.
Дейзи сидела за стопкой писем, маленькая, одинокая фигурка, и что-то писала, сосредоточенно и аккуратно. Увидев Виву, она вздрогнула и, просияв, вскочила.
– О, привет! Как я рада тебя видеть! Ну, как провела время? – Она рассеянно воткнула карандаш в булочку.
– Все было замечательно, Дейзи. – Вива решила не тянуть и сразу перейти к делу: – Но боюсь, что мне придется сообщить тебе плохие новости.
Дейзи внимательно выслушала всю историю, перемежая ее иногда своими тихими возгласами «Ничего себе!» или «Боже мой!».
– Будет ужасно жалко, если он не позволит Долли и Каниз ходить в университет, – была ее первая реакция. – Они превосходные студентки и очень трудолюбивые. И что там теперь с Гаем? – Ее лицо хранило спокойствие, но на горле выступила нервная сыпь. – Ты думаешь, он продолжит распространять о нас слухи? Это будет очень серьезная неприятность.
– Ох, Дейзи. – Они обе вздрогнули, когда карандаш выпал из булочки и стукнулся об пол. – Мне так неудобно перед тобой! Ничего этого не случилось бы, если бы я не явилась сюда.
– Нет, это чепуха. Я не согласна, – отрывисто сказала Дейзи. – Мистер Джамшед прав – тут всюду шпионы, и никто из местных не понимает, зачем мы все это делаем. Да и как им понять? Они никогда прежде не видели таких женщин, как мы. В общем, дорогой мистер Ганди хоть и проповедует ненасилие, но зато он показал беднякам и женщинам, которые до сих пор даже головы поднять не смели, что они могут жить по-другому. Поэтому сейчас тут копится гнев на британцев, на бедность, гнев на то, что мы учим их женщин. В каком-то смысле мы оказались посередке между двух революций. Рано или поздно этот перегретый котел взорвется. И, конечно, если такие, как ваш мальчишка Гай, начнут распространять слухи, будет еще хуже. Но только не надо думать, что вся причина в нем.
– Что же делать с ним? – спросила Вива.
– Хороший вопрос. Но никто не станет арестовывать человека за то, что он сжег свое пальто.
– Но он незаконно проник в мою комнату.
– И что ты хочешь сделать?
– Думаю, что надо обратиться в полицию.
– Возможно, – неуверенно согласилась Дейзи. – Но, сделав это, мы откроем другую банку с червями. Понимаешь, полиция уже пыталась нас закрыть под давлением некоторых горячих голов из нового конгресса. Но пока что нам удавалось выстоять.
– А наши сотрудники, что они думают?
Дейзи подняла карандаш с пола и крутила его в руках.
– Когда к нам явился правительственный чиновник, он признал, что мы делаем хорошее дело, но сказал, что нам нужно закрыть приют, потому что власти больше не могут гарантировать нам защиту. Это было еще до твоего прихода. Пожалуй, я должна была тебя предупредить.
Женщины посмотрели друг на друга.
– Когда я сообщила об этом сотрудникам и детям, все рыдали и просили нас не уходить. Это было ужасно, просто сердце разрывалось от жалости. У этих детей, Вива, нет ничего. Я не говорю, что все из них хотят быть здесь, нет, но если мы их бросим, они либо умрут, либо окажутся на улице. Ведь это надо понимать.
Дейзи сняла очки. Наступило долгое молчание.
– Извини, Дейзи, что помешала тебе. Ты ведь тут сейчас работала, – сказала наконец Вива.
Глаза Дейзи, без очков словно голые, показались ей немолодыми и испуганными.
– Я нуждаюсь в детях не меньше, чем они во мне, – спокойно сказала она. – И это правда. Но теперь вернемся к нашей проблеме. Ты думаешь, что этот Гай Гловер снова ударит? Или это было только глупое хвастовство?
– Не знаю, – ответила Вива. – Хотелось бы мне знать. Но что я знаю точно, так это то, что я не хочу, чтобы из-за меня закрыли приют.
При упоминании Гая в голове Вивы пронеслась целая стая противоречивых мыслей: да, она боялась его, и да, если он по-настоящему сумасшедший, ей надо бы испытывать к нему жалость, а она чувствовала гнев, простой и чистый. Да как посмел этот слабоумный юный позер причинять всем такие неприятности? Ну, плохо ему было в английской школе, и что с того? Все равно, он никогда не голодал, как дети из приюта, никогда не работал до упада, как Дейзи, чтобы накормить их и обучить грамоте. Но были у нее и другие мотивы, признать которые ей было гораздо труднее. Дело в том, что из-за Гая внутри ее сдетонировала бомба. В ту ночь в Ути она набросилась на Фрэнка как сумасшедшая или как дикое животное. Теперь, после того как у него было время на размышления, что он думает о ней?
Она молча сидела на стуле. Где-то звякнула кастрюля. С двора донеслись детские голоса – дети выкрикивали потешки: «Мэри, Мэри, расскажи нам, как твой сад растет?»
– Я не пойду в полицию, Дейзи, – сказала она, поразмыслив. – Слишком много можно потерять.
– Точно? – Нервная сыпь поднялась у Дейзи до подбородка. – Я не хочу, чтобы ты оказалась в опасности.
– Точно, – отозвалась Вива. – Думаю, что это была его последняя выходка и теперь он поедет домой.
– Ты уверена?
– Уверена. – Они улыбнулись друг другу так, словно понимали, что порой ложь бывает полезнее правды.
Через восемь дней после этого разговора Вива перебралась в свое новое жилье на втором этаже детского приюта. Комната была голая, словно келья монахини: железная кровать, ободранный гардероб и временный стол – широкая доска на двух ящиках, – вот и вся мебель. Ей это нравилось: нормальное место для работы, даже для покаяния, и она снова экономила на жилье. А если встать из-за стола и распахнуть ветхие ставни, увидишь за окном перистую листву тамаринда. Дейзи рассказывала ей, что в северной Индии тамаринд считается священным деревом Кришны, бога, воплотившего идеал любви. И что Кришна сидел под тамариндом, когда был в разлуке с Радхой, своей любимой, и испытал неземной восторг, когда ее любовь вошла в него.
Но Талика сообщила ей более мрачную версию: тамаринд – вместилище духов, и это всем известно. Она показала, как из-за этого листья тамаринда на ночь закрываются.
Теперь каждое утро Вива слышала печальные звуки раковины, раздававшиеся во дворе, гул детских голосов из спальни на третьем этаже и временами звяканье колокольчика, когда некоторые дети выполняли утреннюю пуджу.
Они с Дейзи договорились о ее новом графике работы. Утром она четыре часа вела уроки с детьми, потом был ленч, а после этого она записывала детские истории. Душераздирающее занятие, она уже это поняла. За день до этого она просидела два часа с Прем, маленькой гуджаратской девочкой с печальными глазами, которая рассказала ей про землетрясение, произошедшее в ее родном городе Сурате. Вся ее семья погибла, а ее спасла добрая леди, которая велела называть ее тетей. Как эта тетя привезла ее на поезде в Бомбей и заставила заниматься проституцией – с печальной улыбкой малышка называла это «девочкой для отдыха», как ее били и унижали мужчины, а потом она убежала и пришла сюда.
В конце их разговора Вива сказала, что в рассказе о ее судьбе может поменять ее имя на другое.
– Нет, – ответила девочка. – Я в первый раз рассказываю кому-то свою историю. И пусть в ней будет мое настоящее имя – Прем.
Завтра к ней явятся две сестры, которые пришли из города Дхулия. Они убежали, когда их хотели отдать в жены двум брутальным старикам из их деревни. Если бы они отказались, их бы жестоко избили собственные родители.
– Мы всего лишь деревенские девочки, но мы не хотим жить по-старому, – сказала старшая, с гордой осанкой и орлиным носом. – Мы не заслуживаем того, чтобы нас продавали, как коров или ослиц.
Через несколько дней Вива сидела за столом и печатала с лихорадочной быстротой, чтобы закончить до ужина историю Прем, когда в дверь тихонько постучали.
– Пришла леди и хочет вас видеть, мадам, – сообщила ей робкая маленькая сирота по имени Сима. – Ее зовут Виктория.
Тори влетела в комнату и обняла Виву за шею.
– Вива, – заявила она, – мне надо немедленно поговорить с тобой. Я в таком состоянии, что могу сойти с ума!
– Господи! – Вива неохотно оторвалась от работы. – Что же случилось?
Тори сдернула с головы шляпку, села на кровать и шумно выдохнула.
– У тебя есть что выпить? – спросила она. – Я не знаю, с чего начать.
Вива встала и налила ей воды.
– Начни сначала, – посоветовала она.
– Ладно. Ты помнишь тот жуткий ленч у Маллинсонов, когда Джеффри сказал нам об их возможном отъезде? Я думала, что он пошутил, а все оказалось правдой. После вашего ухода Си одна прикончила бутылку шампанского, потом выпила еще и с тех пор почти не останавливается. Вива, это было ужасно. Она давно грубит мне, но на днях у нас произошла жуткая ссора.
Тори быстро выпила полстакана воды.
– Из-за чего?
– Ну, Си ездила утром в клуб и поругалась там с миссис Перси Бут, ее подругой, тоже змеей. Ссора была из-за плаща, который Си якобы дала ей, а теперь требовала назад – типично для нее… Си устроила чудовищный скандал, а когда миссис П.Б. позвонила на следующее утро, Си швырнула трубку. Звонок тут же повторился, Пандиту было велено выслушать сообщение. Си тут же заорала: «Что она сказала? Скажи мне точно, что она сказала. Тебе ничего не будет». Тогда бедный Пандит немного подумал – он сделался такого зеленого цвета, как бывает у местных, когда им страшно, – и сказал: «Миссис Перси Бут говорит, что вы полная дура. Простите, мадам». Через полчаса его вывели из дома два вооруженных охранника. Он плакал. Это было жутко несправедливо. Я закричала на Си: «Как ты могла совершить такую подлость? Ведь ты обещала ему, что у него не будет неприятностей». Тогда она посмотрела на меня – этаким соколиным взглядом из-под опущенных век, как она умеет, и внезапно заорала: «Скучно, очень-очень скучно», а потом сказала: «Я дала ему недельную плату», словно это что-то оправдывало. Я чуть не ударила ее, Вива – ну, вернее, у меня просто чесалась правая рука. Си грохнула дверью, почти не разговаривала со мной несколько дней, и еду ей приносили на подносе в ее комнату. Даже Джеффри не мог уговорить ее спуститься вниз.