Не скомпенсированная антигравитонами перегрузка вдавила ее в кресло, перекрыв дыхание. Снова запищал какой-то тревожный сигнал – судя по всему, они потеряли что-то по дороге. Пучок молний вытянулся в их сторону и погас, а видимый вдали свет взрыва сменился ударной волной, сокрушающей на своем пути напоминавшие расколотые головы мертвых великанов глыбы.
За монолит она спряталась почти в последний момент – взрыв быстро угас, уступив место очередной разрушительной силе. Сколько ей осталось? Минута? Две? Три? А может, лишь несколько секунд?
– Сердце, траектории! – крикнула она в интерком. Тански не ответил, но наверняка услышал – он должен был уже пробудиться. Что дальше?
«Нужно воскресить Вайз, и поскорее. В этом секторе наверняка есть и спокойные зоны, тихие пустоты в глазу циклона. Лучше, если бы ты их знала, Вайз, – подумала она, вводя код механического воскрешения астролокатора. – Лучше, если бы ты их знала.
Ибо иначе я тебе ноги из жопы повыдираю».
Хаб внезапно ожил, захлебываясь кислородно-азотной смесью, закачиваемой в шар Сердца, и заморгал. Корабль трясло – худое тело Тански болталось в стазис-ремнях. Машинально протянув руку, компьютерщик похлопал по карману своего потертого комбинезона в поисках палочки с неоникотином.
Сирены? Перегрузки? Авария? Что происходит, черт побери?
Координаты глубинных прыжков всегда предусмотрительно вводились с расчетом на наиболее безопасные, спокойные сектора космоса, заранее тщательно просканированные зондами и отмеченные локационными буями. Разве что… прыжок произошел в процессе полета, что могло внести путаницу в расчеты и зашвырнуть их глубже в сектор. Ускорение и вектор корабля автоматически накладывались на локационные ошибки, и в экстремальных случаях бывало, что корабль оказывался в самом центре раскаленного газового гиганта.
«Гребаная Напасть, – подумал он, – такого я не планировал».
Он достал цигарку и небольшую ядерную зажигалку. Лишь затянувшись дымом, он отстегнул ремни и присел у консоли. Нейроконнектор мигал зеленой лампочкой, но Хаб выдвинул одну из своих клавиатур… чтобы тут же снова ее убрать. Он не особо любил напрямую подключаться к системе, клавиатура добавляла некоторой изысканности, но, похоже, на этот раз другого выхода не было. Вздохнув, он подключился, чувствуя, как операционная система заполняет его персональ; пальцы повисли в воздухе, касаясь высвечивавшихся в мозгу интерфейсов и закладок. Из уголка его рта торчала дымящаяся палочка, делая его похожим на высохшего худого вампира с заменителем трубки.
Видел он, по сути, не так уж много. Кастрированный искин посчитал излишним заполнять его мозг множеством графической информации, переключившись на простую трехмерную геометрию. Четвертым измерением было время, и именно оно вызывало пертурбации переменных, перемещало гравитационные эллипсы и меняло эксцентриситет больших и маленьких пятен, в которые превратились астероиды, метеориты, облака едкой пыли и гравитационные скопления. Система экстраполировала накладывающиеся друг на друга векторы и рассчитывала вероятность удара в радиусе всего ста – ста двадцати метров; если бы он вышел за эту границу, он угодил бы в такие замысловатости математики и суперматематики, что ему вряд ли удалось бы хоть что-то рассчитать. Пока что Тански тасовал данные со скоростью, которой от него трудно было ожидать, и перебрасывал наиболее вероятные из них в стазис-навигаторскую, где с ними уже должна была разбираться принцесса Хакль.
На картинке подрагивали колеблющиеся линии и внезапные вспышки анимированных огней. Взрывы? Энергетические цепи? Необходимость их огибать значительно осложняла задачу – игра превращалась в четырехмерные шахматы, в которых требовалось предвидеть растущее по экспоненте количество ходов. Искин едва справлялся. Вечно это продолжаться не могло – они лишь выигрывали время, и притом дорогой ценой. Рано или поздно им грозила неминуемая гибель.
Опутанному паутиной расчетов пауку стало страшно.
Пинслип Вайз не хотелось возвращаться в мир живых.
Ей было хорошо – убаюканной пустотой, несуществующей и одинокой, зависшей вне времени и мертвой. Конец страхам. Конец неуверенности. И прежде всего – конец болезни, которая вдруг оказалась столь реальной. Пин не хотела мириться с этой реальностью. Ей не хотелось знать то, что она знала. Хотелось лишь заснуть.
Никогда она еще так не хотела больше не просыпаться. Когда в ее персональ и кровь попал антипод «белой плесени», ей не хотелось открывать глаза, не хотелось думать. Но у Эрин Хакль были другие планы.
– Вставай, Вайз! – вопила она, перекрикивая вой сирен. Постоянно включались все новые, сообщая об опасном сближении, перегрузках, повреждениях. «Ленточка» напоминала пьяный цирк в день зарплаты. – Вставай, Напасть тебя дери, слышишь?!
Пин открыла глаза и закашлялась. Стазис-кресло уже стояло вертикально. Краем глаза она заметила, что из ее носа сочится кровь.
– Мы сейчас погибнем! – кричала Хакль. – Выведи нас отсюда! Дай мне координаты какого-нибудь пустого места!
– Где… – начала Пинслип, но на голоэкране консоли уже мигало: «32С, Внешний Рукав». «Тестер, – вспомнила она. – Стрипсы. Хаб». Почему они прыгнули в самую середину? Он что, с ума сошел? Неужели они прыгнули в полете, а не со стационарной позиции, и пролетели сквозь Глубину с собственной включенной тягой? Это могло все изменить, даже при жестко заданной программе.
Она взглянула на сменяющие друг друга значения внутрисистемных координат – евклидо-ферматову сеть линий и пересечений суперматематики искина. Танцующие векторы постоянно менялись, рассчитанные в реальном времени Сердцем корабля и пропущенные через сито Хаба.
– Вайз! Давай данные, чтоб тебя!..
– Сейчас, – Пин склонилась над консолью. – Ввожу опорные точки, – добавила она, уже не глядя на монитор компьютера и замусоренную голограмму. Погрузившись в копию хранившегося у нее в голове Галактического кристалла, она перестала о чем-либо думать. «Ленточка» дрожала, измазанные кровью из носа пальцы скользили по клавиатуре, за неостеклом мелькал хаос, но Вайз уже тут не было, так же как и в миг падения в бездну стазиса. Формулы беспорядочно проносились в ее сознании, подобно астероидам снаружи, и, как и много раз до этого, она услышала музыку, но теперь это была не тихая мелодия, но грохочущий бас и жуткие завывания скрипки, вторгавшиеся прямо в душу.
– Вайз! – заорала Хакль, чудом вырываясь из гравитационной воронки, затягивавшей «Ленточку» в некое подобие окруженной кольцами ледяных глыб черной дыры.
– Опорные точки введены, – глухо проговорила Пин.
– Уверена?
– Поверь мне, – бросила Пинслип. Эрин вздрогнула, но все же потянула за ручку управления и, раз за разом стреляя из лазера, взмыла вверх, над адом из молний, обломков планет и взрывов, не сомневаясь, что смерти ей уже не избежать.
4. Луч
Тело – это кокон.
Киприан Гутт, как язвительно отметил про себя Нат, совершенно не годился на роль стюарда. Тощий, высокий и немилосердно сморщенный, с чисто выбритой поникшей физиономией и внешностью сломленного жизнью паука, он выглядел еще старше, чем седой чародей «Пламени» капитан Кайт Тельсес. «Кто знает, – промелькнула у Натрия мысль, – может, это вовсе не стюард? Может, это его отец?»
Они сидели в капитанской каюте – капитан в своем покрытом старой обивкой кресле, Нат в коляске. Позади них маячила прямая как струна, несмотря на возраст, Сори, проверяя что-то на контактном модуле персоналя. На обычном столе, игравшем роль небольшой капитанской кают-компании, Киприан уже поставил две тарелки и закупоренную бутылку вина в окружении трех бокалов. Он нес и третью тарелку, но у Ната создалось впечатление, что без глубинного прыжка не обойтись – для семенящего шажок за шажком старичка расстояние выглядело почти астрономическим. «Интересно, как он откупорит бутылку? – подумал Натрий. – Как бы у него кости не треснули от усилий».
– Интересно, как ты себе это представляешь, Нат, – Тельсес даже не смотрел на вино, скромно прихлебывая из своей стальной фляжки. – Ты ведь уже успел осмотреться на «Пламени»? – Натрий Ибессен Гатларк кашлянул, но капитан не дал ему выиграть время. – Я тебе… кхе-кхе… скажу, что ты видел, – заявил он, пряча фляжку где-то в безднах своей седой бороды. – Ты видел летающий музей, едва держащуюся рухлядь, чуть подкрашенную сверху. Не стану отрицать – у нас есть несколько новых игрушек. Обновленные рабочие станции в СН, новое программное обеспечение, с которым у моих людей до сих пор проблемы. Но все это, как говорили во времена до Империи – как мертвому припарки. Корабль весь перешит, перепаян и стонет от напряжения. Он старше меня, старого пердуна. Сори, скажи ему, кто я.
– Вы старый пердун, капитан.
– Спасибо. А ты, мой мальчик, – Кайт слегка приподнялся в кресле, тыча в сторону Ната плохо подстриженным ногтем, – собираешься послать нас в сектор, занятый стрипсами и выжженный во время Машинной войны? Зачем? Я согласился на этот дурацкий глубинный прыжок, потому что ты меня попросил. Я многое там увидел, но пока что ты не сказал мне ничего конкретного. И теперь ты хочешь, чтобы я летел в какой-то «Тестер», как его именует та напастная секта чокнутых киборгов?
– Да, – ответил Нат. – По крайней мере, на границу сектора. Никто еще настолько не сошел с ума, чтобы влетать в глубь Опустошения, и они в том числе. Они полетели на границу сектора 32С и заряжают реактор для очередного глубинного прыжка. В отсутствие зарядной станции это может занять и несколько дней. Столь малые корабли не способны совершить несколько прыжков без подзарядки.
– Думаешь, «Пламя» способно? – захихикал Тельсес. – Ты вообще представляешь, сколько нужно энергии, чтобы совершить глубинный прыжок на эсминце? И сколько занял бы процесс автоматической зарядки при исчерпании реактора? Собственно, именно потому прыгуны называются прыгунами, мой мальчик, – они относительно быстро заряжаются. Что касается нас… кхе-кхе… я вообще не уверен, не слу