Оставался шестой способ – выход наружу, а делать это у Грюнвальда особого желания не было. На борту своего прыгуна он был как у себя дома, но за его пределами оказывался в пустоте, один на один с ревущей громадой Вселенной. Вне корабля он был смертен.
Скафандр для выхода в космос не имел ничего общего с многофункциональным, обвешанным инструментами скафандром механика. Миртон, может, и хотел приободрить команду, но вовсе не был уверен, что ему удастся хоть что-то починить. В боку все еще отдавались воспоминания о сильной боли – импринт не лгал. Их ждали верфи. Главное – чтобы они смогли прыгнуть и оказаться в Прихожей Куртизанки, а потом в цивилизованных системах Рукава Персея, которые с радостью заплатят любую цену за доисторическую технологию Машин.
«Кто знает, – утешал он себя. – Может, удастся окупить и корабль?» Напасть, может, он даже купит себе полноценный фрегат… а может, и нечто большее. Сколько может стоить их добыча? И успеют ли они ее продать, прежде чем их поджарят?
Миртон плыл рядом с корпусом корабля, пристегиваясь очередными фрагментами троса, словно терпеливый альпинист, и впервые жалея, что размеры «Ленточки» столь велики. Он решил воспользоваться одним из ближайших служебных люков, поддерживая постоянный контакт с наблюдавшей за его прогулкой Эрин Хакль, но ему предстояло пройти не по плоской поверхности, а по корпусу, усеянному трубчатыми витками глубинного привода, дисками генератора магнитного поля и болтами антигравитонов. За его спиной и по бокам, совсем близко, разыгрывалась немая канонада красок, дрожащих молниеподобных нитей и сталкивающихся друг с другом бесформенных глыб угля, железа, никеля и пироксена.
Настоящий ад.
– Хакль, данные, – сказал он в спрятанный в шлеме скафандра микрофон.
– Еще десять метров, – послушно, но холодно ответила она, наверняка все еще помня об испытанном ею в кают-компании унижении. – Все время прямо.
– Хорошо, – впереди уже виднелась линия разрыва. – Сейчас дойду.
Он двинулся быстрее, время от времени выстреливая очередной фрагмент троса и помогая себе реактивными соплами с газом. Разрыв, похоже, проходил через большую часть нижней палубы, по правому борту, захватывая среднюю палубу. Добравшись туда за полминуты, Миртон замер, глядя на чудовищные разрушения.
Теперь он уже знал – им не прыгнуть. Теоретически можно было совершить прыжок даже при серьезном повреждении внешних частей привода, но «Ленточку» в буквальном смысле распахало.
Опутанные трубами фрагменты глубинного привода были разворочены, в дыру виднелась часть открытого грузового отсека, в котором, насколько он помнил, хранились несчастные белковые лишайники. Антигравитоны трещали разрядами так, что к ним страшно было подойти. И виной тому был вовсе не тот наемник – да, он попал в корабль, но остальное довершил прыжок.
Дело обстояло весьма скверно.
Месье мог что-то склепать на скорую руку, и кто знает, может, даже при включенном магнитном поле они сумели бы набрать скорость выше половины световой. Но прыгнуть они не смогут, а если даже и смогут, то не выйдут из Глубины. «Это конец, – понял Миртон. – Теперь без верфей не обойтись».
– Я возвращаюсь, Хакль, – сказал он в микрофон, стараясь, чтобы голос его не выдал. – Вызови доктора Гарпаго и Хаба на нижнюю палубу. Буду их там ждать.
– Принято.
– Конец связи.
Доктор Гарпаго Джонс узнал о вызове в соединенном с его кабинетом туалете. Он нервно вскочил, тихо ругая дефективную биологию человеческого организма, и помчался в душевую, где сполоснул руки и лицо, глядя на себя в зеркало. Вид у него был такой, словно сейчас с ним случится сердечный приступ. Открыв шкафчик, он на долю секунды с тоской задержал взгляд на стоявшей на полке бутылочке с когнитиком.
«Дурные новости, – подумал он. – Дурные новости. Дурные, дурные, дурные!»
Мысленно вздохнув, он закрыл шкафчик и еще раз взглянул на себя – старое, изрытое морщинами лицо, аккуратно подстриженные седые волосы с остатками черных нитей, безупречный, как всегда, комбинезон. Гарпаго машинально провел рукой по ткани в поисках невидимых пылинок. «Только это мне и осталось – чувство собственного достоинства. Что бы это ни значило», – констатировал он, направляясь к выходу в коридор средней палубы.
«Мне нельзя сдаваться, – убеждал он себя, стараясь, чтобы шаги его звучали сильно и решительно, хотя и чувствовал, что они скорее напоминают топотание больной птицы. – Капитан все еще жив. Все еще есть шанс. Я не могу сдаться. Все будет хорошо. Но Прихожая… ведь он же знает, кто там будет! Весь напастный Рукав им заражен… Нет-нет… это наверняка просто остановка… всего лишь остановка перед следующим прыжком».
В голове его сменяли друг друга успокаивающие мысли, прерываемые негромким карканьем приближающейся беды. «Я стар и немощен, – жалел он самого себя. – Да пошло оно все к Напасти!» Словно наперекор собственному бессилию, он отважно подошел к лестнице и съехал вниз, словно средневековый пожарный доимперских времен, больно ударившись пяткой. От боли и едва сдерживаемого страха у него вырвался невольный стон.
И еще ко всему этот механик! Что будет, если он не выживет? «АмбуМед» постоянно показывал сотрясение мозга. Неужели гематома? Операция, прерванная стазисом и глубинным прыжком! Мозг – не суп, чтобы размешивать его как попало. А этот человек – возможно, единственное их спасение!
«Не важно, не важно, не сейчас. Как бы самому не сдохнуть…»
Он уже видел Миртона – кажется, это был Миртон, – стоящего в коридоре нижней палубы, прямо возле дверей одного из трюмов. Доктор Гарпаго Джонс ускорил шаг, стараясь не ковылять, но это было не так-то просто. И этот скользкий компьютерщик с лысой башкой… он тоже был там, бесцеремонно куря свою дрянь. Почему капитан не…
«Потом, потом, – обругал он себя. – Не сейчас. Я так с ума сойду».
– Доктор Гарпаго, – приветствовал его Грюнвальд.
– Здравствуйте, капитан.
– Пойдемте, – Миртон повернулся к гидравлической двери и, не став вводить код, разблокировал ее с помощью генодатчика. – Нужно взглянуть, насколько ценна наша добыча.
Дверь издала некое подобие тихого вздоха и ушла вверх. Какое-то мгновение они видели лишь царившую в трюме темноту, озарившуюся затем быстро зажигающимися лампочками. Часть из них тихо потрескивала – видимо, даже эта часть корабля пострадала, приняв на себя энергетический удар от разрушения правого борта прыгуна.
– Вот оно… – спокойно произнес Хаб Тански, показывая на лежащий на полу белый гроб. Доктор Гарпаго кивнул, ожидая действий капитана. Грюнвальд быстро шагнул вперед и присел рядом с выглядевшим уже вполне материальным грузом, из которого испарились остатки призрачной структуры.
– Именно на это пришла посмотреть Вайз? – уточнил Джонс. Миртон кивнул, глядя на выгравированные на белой поверхности непонятные символы. – Что там?
– Сейчас увидим, – ответил капитан, дотрагиваясь до бока контейнера. – Тански? Есть мысли?
– Похоже на человека, – заметил Хаб, освещая стекло в верхней части гроба, которое кто-то протер рукой. – Может, анабиозная камера? Черты лица не разобрать, но я рискнул бы утверждать, что…
Что-то щелкнуло. Все машинально попятились.
– Господин капитан, – простонал Джонс, но было уже поздно. Контейнер открывался, пробуждаясь к жизни. В нем зажглись лампочки, и изнутри пошел холодный туманный пар, похожий на спецэффект какого-то старого плоскофильма. Тански закашлялся, разгоняя ладонью быстро оседающую ледяную мглу.
– Человек, – прошептал Миртон. – Молодой мужчина, двадцать с чем-то лазурных лет.
– Нет, – возразил Хаб, склоняясь над лежащим и доставая пластинку своего персоналя. – Это Машина.
– Как…
– Минуту… тут видно довольно много символов машинного языка.
– Где?
– Везде вокруг этой, за неимением другого названия, «постели». Соответствующая символика наверняка есть и на самом теле, но я пока ее не вижу.
– Не может быть, – прошептал Гарпаго. – Он выглядит совсем как человек!
– Нет, – снова возразил склонившийся над телом Хаб. – Вовсе нет. Это старая ошибка Машин. Он слишком… как бы это сказать? Слишком красив. Побочный эффект создания полностью пропорционального экземпляра при идеальной состыковке каждого генетического элемента. Это идеал, к которому стремится природа. Такого не добиться даже посредством генотрансформации. Перед нами настоящий мистер Вселенная, господа.
– Уверен? – спросил Грюнвальд.
– Кроме того, у него на лице пленка или нечто в этом роде. Не могу себе представить, чтобы людей запечатывали в пленку, – заметил Тански. – Это также означает, что данный экземпляр никогда не приводился в действие. Момент… – компьютерщик взглянул на соединенный с Сердцем модуль персоналя. – Искин корабля утверждает, что, вероятно, можно запустить нашего приятеля, сняв пленку и нажав на определенную часть обнаженного лица. Логичное, изящное решение. О, великолепно, уже есть и название.
– Да вы шутите… – прохрипел Гарпаго.
– Нет, все просто. В конце концов, это старый машинный язык, без всякого шифрования. Он доступен каждому в Потоке – склонения, символы, ряд из нулей и единиц. На нем до сих пор основывается часть современного программного обеспечения. Так что машина имеет обозначение… Автономно-Репрограммная Система-Индивидуум класса D. Предполагаю, что класс D – обычный машинный разряд, – Хаб с явным удовольствием спрятал карточку персоналя. – Знаете про деление на разряды? – Все молчали, так что он продолжил: – Первый разряд для машин с уровнем насекомых, второй – зверей, а третий уже почти с человеческим. Нынешнее производство машин основано именно на кастрированных «тройках» – если кто-то решится обзавестись чем-то таким, за что в некоторых отсталых системах его могут линчевать, – он откашлялся. – Предполагая, что А означает единицу, В – двойку и С – тройку, тут мы имеем четверку. Предлагаю ее не включать – по интеллекту она равна нам, а может, даже и превосходит. Машинный риск в чистом виде, некастрированный искин, облеченный в тело. Бомба с часовым механизмом.