– Прекрасно, – отрезал Пекки. – В таком случае призываю на помощь ваш здравый смысл. Операция проста, и мы ожидаем лишь поддержки. Речь идет о перехвате «Ленточки», а если этого не удастся сделать в данном секторе, тогда о том, чтобы как можно дольше задержать прыжок кораблей стрипсов. Если капитан Грюнвальд сбежит, нам крайне важно, чтобы он оказался в интересующем его секторе. С большой долей вероятности, это сектор NGC 1624. Готов в любой момент передать тактические детали… – Внезапно на заднем плане послышались чьи-то возбужденные крики. – Мы еще вернемся к этому разговору, – быстро добавил он и исчез.
– Что это все… – начал Кайт, но его прервала Сори Тельсес.
– Капитан, – сказала она, – в нашу сторону идет коммуникационный пучок. Они передают во всех диапазонах.
– Воспроизведи, – приказал Тельсес, и Сори послушно нажала кнопку. Несколько мгновений слышался лишь треск, а затем раздался спокойный, полный обреченности голос:
– Всем кораблям в системе. Всем кораблям в системе. Говорит Миртон Грюнвальд, капитан прыгуна «Ленточка». Наш корабль захвачен… – передача на мгновение прервалась, затем снова возобновилась. – Повторяю, наш корабль захвачен. Не стреляйте. Не стреляйте. Корабль нам не подчиняется. Его захватила Машина четвертого разряда, которую мы забрали с глубинного «призрака». Повторяю, корабль захвачен Машиной четвертого разряда. Не стреляйте. Корабль нам не подчиняется. Повторяю…
Вновь раздался треск – и связь оборвалась.
– Вот тебе и раз, – проговорил капитан Тельсес.
Малькольма Джейниса переполняло ощущение победы.
Он все еще смеялся, когда прицельные системы корабля выхватили мчащуюся вперед «Кривую шоколадку». Кастрированный искин истребителя показал запланированную траекторию – все указывало на то, что Тартус намеревался добраться до границы локационных буев, где ему не угрожали хаос Тестера и силы Альянса. Он рассчитывал на то, что никто не рискнет успехом всей операции лишь ради его поимки. Что ж, вполне справедливо. И даже логично.
Но Джейниса не особо интересовала логика. Он предпочитал импровизацию.
Он решил, что позволит Фиму улететь достаточно далеко для того, чтобы тот почувствовал себя в безопасности. Фим будет видеть, что истребитель его догоняет, но понадеется, что успеет совершить глубинный прыжок, наверняка к NGC 1624. Очередное логичное решение – Малькольм сам бы туда прыгнул. И это станет его ошибкой. Как там любит говорить Цара? Бедняжка.
Он начнет стрелять в торговца, когда тот уже поставит счетчик. Антигравитонам, поддерживающим открытие приводом глубинной щели, придется помочь магнитному полю. Плавность прыжка будет нарушена, и Тартус либо от него откажется, либо прыгнет на лету, без вхождения в стазис, подхватив таким образом глубинную болезнь, как и этот самый Миртон. «Может, от меня и можно было бы убежать, – удовлетворенно подумал Джейнис, – но все равно не убежишь. Парадокс. Люблю парадоксы».
Все еще тихо смеясь, он нажал кнопку форсажа. «Стилет» рванулся вперед и нагнал «Кривую шоколадку» настолько быстро, что ему это показалось даже чересчур легко.
– Тарту-у-ус, – хихикал Малькольм. – Та-а-артус. Ах ты червячок этакий… Конец представления.
С удовлетворением, каким для него всегда сопровождалась удачная операция, Джейнис нажал гашетку и всадил в прыгун Тартуса залп из турбинных пушек, одновременно ловко увертываясь от сосредоточенного на нем огня «Кривой шоколадки».
– Стреляешь словно баба, – бросил он в микрофон. – Любая баба, кроме моей жены.
«Кривая шоколадка» прибавила скорость, пытаясь вновь взять на прицел маневренный истребитель Малькольма. Джейнис вильнул в сторону, оставляя за собой полосу энергии из дюз и включая автоматический обстрел. Шансы попасть из автомата были ничтожны, но обеспечивали хорошую дымовую завесу. «Добить его можно и позже, – решил он. – А пока позабавимся».
Одно следовало признать – Тартус весьма ловко совершал в космическом пространстве свои пируэты. К удивлению Малькольма, у того имелись в арсенале и свои сюрпризы. Несколько раз ему удалось попасть в магнитное поле истребителя с помощью энергетических пушек, причем не турбинных, а какого-то неизвестного наемнику оружия. Но «Кривая шоколадка» была не в лучшем состоянии после того, как ее поджарила Цара. Фим проигрывал и прекрасно об этом знал. И потому, когда магнитное поле прыгуна уменьшилось почти до нуля, он принял единственное логичное, хотя и самоубийственное решение – перебросил остатки уцелевшего магнитного поля на заднюю часть корабля и помчался в глубь Тестера, к Пепелищу.
Малькольм прибавил скорость, устремившись следом за отчаянно несущимся прыгуном. Теперь они вместе летели прямо в хаос видневшихся вдали астероидов, разрядов и сернистых газов, но Джейнис знал, что полет будет коротким. Сигнализатор прицела показал зад корабля Фима, защищенный полем и выхлопом из дюз; обстрел следовало усилить. Малькольм выстрелил из турбинных пушек и плазмы, почти слыша стон ломающейся кормы. Следующий залп должен был стать последним. Ни один корабль не мог выдержать таких повреждений.
Малькольм откашлялся.
– Что ж, Тартус, – с улыбкой проговорил он в микрофон. – Я знаю, что ты меня слышишь. На этом мы попрощаемся. – Он выстрелил еще раз, слегка поджаривая зад прыгуна и наслаждаясь неизбежным. «Кривая шоколадка» вздрогнула, но не ушла с линии огня – наверняка Тартус частично потерял контроль над кораблем. – Поскольку очередной залп тебя убьет, позволю себе выпить за твое здоровье. Угадай что, мой дорогой. – Все еще улыбаясь, Джейнис поднес к губам найденное в каюте Фима пиво. Микрофон передал довольное бульканье. – Неплохо, но, увы, кончилось, – объявил Малькольм и удовлетворенно смял банку.
Электромагнитный импульсный передатчик тотчас же выстрелил, окутав «стилет» зигзагами разрядов. Он выжег подчистую электронные системы, очистил компьютеры истребителя и его модули памяти, отключил все находившееся внутри корабля и превратил его в быстро теряющий тепло мчащийся на полной скорости гроб.
Джейнис отчаянно закричал, но в космосе никто не услышал его крика.
5. Захват
Машина является особой частью Единства.
Доктор Гарпаго Джонс понял, кто он такой, сразу же после взрыва «Орхидеи».
Находившаяся в Рукаве Персея, обозначенная символом NGC 1952 Крабовидная туманность была туманностью пульсарного ветра, полной синхротронного излучения. Ее горячим сердцем был активный пульсар, и именно им интересовался Научный клан, который сто пятьдесят с лишним лет назад создал здесь свою орбитальную станцию под названием «Относительность». Через несколько мгновений ей предстояло принять особого гостя, престарелого Ибериуса Матимуса, старшего советника Научного клана, за глаза называемого Желтозубым Хрычом.
Джонс чувствовал, что Ибериус прибыл специально ради него.
Слухи о «неожиданной инспекции» ходили уже с неделю, или с того момента, когда изящная стройная «Орхидея», экспериментальный корабль Клана с разработанным Гарпаго новым глубинным приводом, взорвалась неподалеку от «Относительности» вместе с командой из тринадцати человек. И все из-за послеглубинного скольжения и попытки его обуздать.
Впрочем, речь шла не только о скольжении. Корабли могли воспользоваться им после выхода из Глубины, но у Джонса имелись более далеко идущие планы. Можно ли войти в Глубину, не входя в нее? Открыть ее лишь затем, чтобы воспользоваться ее плоскостью для достижения невероятной скорости? И, что важнее всего, можно ли, «скользя» таким образом по Глубине, разгадать ее тайну?
Вопросы, которые Гарпаго записывал по ночам в свой блокнот из настоящей бумаги столь же настоящим средневековым карандашом, звучали словно поэзия. Поэзия, которая превратилась в кошмар.
Доктор слегка пошатывался от нейрохлеста, СТВ, пьезокорма и прочей наркотической дряни, пытаясь забыть, что склонило его к мечтам об утраченном навсегда величии.
Челнок уже причаливал. Это был типовой «тупак», прибывший из утробы «Матроны», серого крейсера Клана. Джон смотрел на него в одно из выпуклых окон станции, пока его старое измученное сердце отсчитывало оставшееся ему время – время, которое отстукивали механизмы дока, глухое тарахтение шлюзов и шаги опирающегося на трость Матимуса. «Тик-так, – подумал Джонс. – Так тикают смертельные часы».
Старший советник вызвал его в тот же день в специально подготовленную гостевую каюту. Гарпаго сохранял хладнокровие. Когда раздался сигнал интеркома, доктор отвел взгляд от встроенного в стену каюты зеркала, подозревая, что в последний раз видит себя в мантии Клана, цвет которой переходил из фиолетового в монохромный «бесцвет», как называли уникальную окраску, смесь фиолетового и призрачной пустоты. То был еще один результат экспериментов Клана, его цветовая визитная карточка, не считая обычной обязательной серости.
«Призрачная пустота, – подумал он. – Именно ею я сейчас стану».
Но его ожидало нечто намного худшее.
– Доктор Гарпаго Джонс, – приветствовал его Мыслитель Мыслителей. Голос его показался доктору сухим и мертвым. – Экспериментатор.
– Здравствуйте, старший советник… – откашлялся Джонс. Сидевший в большом, наверняка притащенном с «Матроны» кресле, Желтозубый Хрыч опирался на трость. Он выглядел почти слепым, но Джонс не дал себя обмануть. Ибериус с самого начала внимательно за ним наблюдал.
– В экспериментах как таковых, – продолжал Матимус, – нет ничего нового. Это хлеб насущный для ученого. Почва Академии знаний. Любой эксперимент дает нам ответ, даже если он неудачен. Знаешь, откуда я возвращаюсь, доктор?
– Увы, нет, Мыслитель.
– Из Ядра. Я патрулирую наши станции, высаживаюсь на уцелевших планетах. Это мое последнее паломничество, доктор. До следующего я не доживу – это старое тело уже непригодно для пересадок. Разве что если я сменю веру и продам любовь к знаниям за иллюзию технологического спасения. – Ибериус засмеялся, но смех его напоминал скорее тяжелое прерывистое дыхание. – Представь себе, доктор, исполнившиеся мечты стрипсов! Когда-то эта секта была лишь частью Клана, посвятившей себя исследованиям машинной технологии. Как многое значило бы для них подобное вероотступничество!