Я стал рассказывать ему о своей эпопее с «Виксеном». Он слушал внимательно. Но шум в зале не способствовал важной беседе. Мне приходилось повышать голос, чтобы докричаться до Дмитрия.
— Рома! Рома! — вопила по соседству компания веселых матросов. Они стучали кружками о столешницу и будто звали кого-то по имени, предлагая присоединиться к их празднику жизни.
— Эта история с «Виксеном» еще не закончена, — уверенно сделал вывод Цикалиоти, дождавшись, когда соседи угомоняться. — Ничего еще не решено. В Константинополе ходят противоречивые слухи. Многое зависит от позиции султана. Пропустят турки или нет английский флот, если тот решится на демонстрацию? Все ж таки, договор 1833 года пока еще действует. Он истекает лишь через четыре года. Наш министр иностранных дел склоняется его не продлевать. Считает, что от него слишком много хлопот.
— Ты сейчас имеешь в виду Нессельроде? Разве не император все решает?
— Именно так и обстоит дело. Министр — послушный исполнитель воли царя. Но, быть может, Карлу Васильевичу удастся переубедить Государя.
— А ты сам как считаешь?
— Сложный вопрос. Бутенев — преданный сторонник договора. Считает его своим детищем. Но есть и обратное мнение. Что договор — фикция. Что турки пропустят вражеский флот, если посчитают, что для них это выгодно.
— Чертова политика! И чертовы дипломаты!
— Но, но! Я попрошу… Ты имеешь дело с состоявшимся чиновником Министерства иностранных дел!
— Сдаюсь, сдаюсь! — я смеясь поднял руки вверх.
— Так-то лучше! — рассмеялся Дмитрий. — Ну, всё, мне пора бежать. Дел много!
Мы обнялись.
— Фалилей, ты тоже не засиживайся. Через час жду тебя в гостинице! — предупредил студент абиссинца и умчался.
Остались вдвоём. Фалилей молчал.
— Всё хотел тебя спросить, Фалилей…
— Слушаю.
— Как ты попал в Константинополь?
— Мухаммед Али Египетский воевал с турками. В Палестине меня турки в плен.
А еще говорят, что «пришёл, увидел, победил» — выдающийся пример краткости! Мир не знает Фалилея и его речевых оборотов. А то уже давно бы освистали Гая Юлия!
— А домой почему не можешь вернуться?
— Не могу! Даже в Палестине остались враги, — Фалилей только развел руками.
Было понятно, что больше слова из него не вытянешь.
— Пора! — сказал абиссинец, вставая.
Мы обнялись. Посмотрели друг другу в глаза. И только сейчас отметил, что изменилась не только грамотность речи Фалилея. Изменились его глаза. Он смотрел на меня и на мир глазами свободного человека!
… Друзья покинули Синоп в тот же день. Я был уже готов включить режим мизантропа. Но тут случилась новая нечаянная «радость». Нарисовался Белл со своим неразлучным Лукой! Столкнулся с ними на пристани, когда пытался договориться с очередным капитаном, имея вариант в запасе в виде предложения другого капитана. Весна вступала в свои права, и сообщение между Синопом и Стамбулом уже работало вовсю. Но до навигации в Черкесию нужно было ждать еще неделю. Этот капитан тоже был готов подкинуть меня до Адлера или на берег между Гаграми и Сухумом. Я был согласен присоединиться к любому, лишь бы побыстрее. Точного срока ни один, ни второй не могли назвать. Ссылались на свои обстоятельства. Оставалось только ждать, кто из них раньше проявится. С этими мыслями и шёл по пристани, когда натолкнулся на «сладкую парочку»!
Шотландец со своим слугой прибыл на британской шхуне «Arundel».
Я как раз шёл мимо неё, когда он меня окликнул. Я обернулся, не веря своим ушам. Увидел его. Глазам поверить пришлось. Белл с гадкой улыбкой сбегал по трапу. Хорошо, что не с распростёртыми объятиями. Его улыбка, по его представлению, должна была продемонстрировать, что он мне рад. Но было очевидно, что это оскал ядовитой змеи. Рад, мараз! Мол, как ты от меня не убегал, а я — вот он! Теперь никуда не денешься. Все равно ты будешь мой!
Остановился напротив.
— Как же я рад вас видеть! Живым и здоровым!
«Нет, ну не контрацептив⁈ Нассы в глаза — всё божья роса!» Ничего более подходящего ситуации в голову не пришло.
— Оставим эти любезности! Вы же понимаете, что я не могу и не хочу ответить вам тем же!
— Коста! Коста! Прекратите! Что было, то было. Признаюсь, я был не совсем прав. Но и вы чрезмерно погорячились. Закроем эту страницу! Забудем этот страшный сон!
«Как бы я его сейчас не посылал, толку не будет. Репейник!»
— Не получится. Ладно. Что вам нужно? Чего приперлись сюда?
Белла удовлетворил такой худой мир. Больше «целоваться» не лез. Затараторил.
Сообщил, что привез с собой гору барахла. «Обрадовал» меня сообщением, что запасся приличным количеством ружей и «телескопов». И страстно желал, чтобы я ехал вместе с ним в Черкесию.
Я поморщился. Он предупредил мой отказ. Вручил письмо от Спенсера и двухтомник его книги, только-только выпущенной издательством.
— Это для вас, приятель! — заявил, глядя мне в глаза, — Мистер Спенсер настоятельно просил вам передать. А также поклоны и нижайшую просьбу присоединиться к моей поездке. Я решил троекратно отомстить русским за причинённые мне убытки. Если Посольство не поможет, я банкрот.
— Что вы забыли в Черкесии?
— Меня ждут в районе Суджук-Кале или Пшады. Буду представлять интересы британской короны. Вот-вот английский флот войдет в проливы. Следует подготовить ему плацдарм для десанта!
— Из газет знаю, что европейские правительства не разделяют мнение лондонского относительно инцидента с вашей шхуной, — не преминул я его уколоть.
Я и не сомневался, что Белл, попав в Константинополь, тут же исполнит свою заветную мечту и даст многочисленные интервью. Расскажет в подробностях об унизительном для России судебном процессе, о техническом несовершенстве флота и уязвимости блокады черноморского побережья Кавказа. Все так и было. Одного только этот скот, потомок скоттов, не ожидал. Он-то думал, что после интервью проснется всемирной знаменитостью. Мир содрогнется. Бросится терзать «полудохлого» медведя. Ан, нет! Мир вяло отреагировал на его рассказы. Должного эффекта он не добился. Поэтому я и пнул его.
— Ерунда! — отмахнулся шотландец. — Британия превыше законов и мнений жалкой кучки дипломатов.
— Так вы, значит, думаете, что войны не миновать?
— Даже русский царь уже все осознал!
— С чего такая уверенность?
— С того, что он объявил военную тревогу своему черноморскому флоту! Мы с вами войдем в историю!
Я же говорю: не терпится ему оказаться на авансцене мировой истории в лучах славы! Нашелся тут Гаврила Принцип! Хотя, новость, конечно, из разряда крышесносных. Тут не попишешь. Отсюда простой вывод: нужно быстрее убираться из Синопа.
— Так как? Вы едете с нами? Меня поджидает турецкое судно «Ени». Через пять дней отправляемся!
— Ени по-турецки означает «новый», «новик», «новичок». Надеюсь, ваш капитан из таких, из неопытных. И потопит вас в виду кавказских берегов, — нагрубил я Беллу. А чего стесняться? Этот нехороший человек уже выболтал мне все свои тайны. — Конечно, Синоп мне надоел хуже горькой редьки. Но ваше общество для меня столь нестерпимо, что я ни за какие коврижки с вами не поеду!
Я развернулся и пошел в город. Пока Белл с разинутым ртом соображал, как мне ответить, Лука кинулся за мной. Тронул за рукав, притормаживая.
— Я прекрасно тебя понимаю, товарищ! — признался он. — Белл — редкий говнюк. Но я — не ты! Мне от него не сбежать. Быть может, ты найдешь для меня вечерок и немного поведаешь о том, что мне ждать в Черкесии. Очень переживаю. А ты, я слышал, там провел немало времени. И даже имя заслужил!
Я пристально в него вгляделся. Грек как грек. Смазливый. Такие девкам нравятся. Быть может, я перенес свое раздражение от Белла на Луку без веской причины? Вроде, спокоен. Не нервничает.
— Посидим, выпьем. Хочешь вина. Или ракы? — продолжил он свои уговоры.
— Хорошо! Найдешь меня в хане у старой крепости. Там, где стены разделяют турецкий квартал и греко-армянский.
— Тогда через четыре дня! Что принести? Что покрепче?
Я кивнул и, не обращая внимания на крики очнувшегося Белла, отправился восвояси.
Мне предстояло несколько дней напряженного труда. Нужно было наваять еще один, самый пространный третий отчет в виде моих комментариев к книге Спенсера. Вернее, ко второму тому. Хотя Черкесия в названии стояла на первом месте, ей было уделено немного последних писем-глав. Видимо, столько, сколько Эдмонд успел подготовить. Наверное, будет продолжение. Тем лучше. Мне меньше возни.
Но сперва личное письмо. Пропустив традиционные приветственные бла-бла-бла, добрался до самого интересного. До описания встречи моего боевого товарища с самим лордом Палмерстоном. Он написал:
«Обсуждали инцидент со шхуной „Виксен“. Министр показал мне бумаги от нашего посла в Петербурге лорда Дарема. Русские настроены решительно, лорд колеблется и не определился еще со своей позицией. Опасается дебатов в Парламенте. Тут-то я и передал твое письмо. Он долго его изучал. Потом спросил меня, можно ли доверять автору послания. Я охарактеризовал тебя с самой лучшей стороны, как участника моей экспедиции. Министр отпустил меня, ничего не сказав о тебе на прощание».
Интересно, сыграет ли какую-то роль мое письмо? Особенно в сегодняшнее крайне напряженное время! Этого я никогда не узнаю. Сомнительно, что Палмерстон мне лично напишет: вот каких мужей рожает древняя земля Эллады!
Но и черт с ним! Мне еще гору гусиных перьев нужно заточить, чтобы поставить, наконец, точку в моем осеннем приключении. Я вздохнул и приступил к работе.
Всего писем-глав, посвященных Черкесии, было семнадцать. К каждому дал свой развернутый комментарий. Потрудиться пришлось немало, потому что Эдмонд нехило разошелся, поливая грязью Россию. То он обвинял ее в наглом захвате Черкесии и нарушении договоров с Англией и Францией. То объявлял этот край естественным барьером против дальнейшей агрессии России на Восток. Эта открытая политическая публицистика разбавлялась массой этнографической информации и описанием собственно путешествия. Он скрыл мое имя. И многие детали изобразил в ложном свете. Или опусти