ексии Юсеф. — За невесту переживаешь?
— Конечно, переживаю. Но за ней есть кому присмотреть. Человека своего в ауле оставил.
— Это как же так вышло? Упрямец Эдик-бей размяк и стал бабой?
— Знаешь его?
— Довелось пересечься. Так что за человек?
— Бахадуром зовут. Алжирец он. Пират бывший. И немой.
— В смысле немой с рождения?
— Нет. Безъязыкий. Отрезали.
— Ой, не могу! — расхохотался Юсуф. — Слышь, Молчун! Кунак тебе братишку нашел! Будете молчать на пару!
— А ну! Тихо!
Джанхот вихрем взметнулся ногами на седло и вгляделся вперед, легко удерживая равновесие. Потом плавно соскочил на землю и присел на корточки, вглядываясь в тропинку.
— Что там? — тихо окликнул его Таузо-ок, одним движением выхватывая ружье из чехла за спиной.
— Следы кто-то заметал, — пояснил причину своего беспокойства Молчун.
— Большой отряд?
— Не могу сказать, — сердито ответил Джанхот, поправляя сбившийся сагайдак с луком и стрелами. В его личном арсенале чего только не было. — Княжич! Далеко до аула?
— Полдня. Если на переправах не застрянем. Вода прибывает, — не стал чиниться Курчок-Али.
Он, вообще, свое положение, как наследника влиятельного рода, хоть и второго по старшинству у убыхов, напоказ не выставлял. Как мне показалось, покойный мой приятель Бейзруко, павший от моей руки, был почванливее. Кстати, надо было бы не забыть поспрашивать у Джанхота, не точат ли на меня зуб темиргоевцы?
— Вперед поеду, — поставил нас перед фактом Молчун. — Держите дистанцию метров двадцать.
— Велика ли опасность? — негромко спросил я кунака.
— Кто же знает? — пожал он плечами. — Быть может, вот за тем деревом на нас кто-то ствол навел.
— Меня так просто не разыграть, кунак! Птички там сидят на ветках! Значит, нет там злодея!
— Молодец! — не стал отнекиваться Юсуф и вернулся к теме прерванного разговора. — Как вышло, что твоего человека Эдик-бей согласился оставить?
— Канла у них с абхазами. Нападения ждут. А большая часть мужчин под Адлер уехала. Уже и не вернется, — вздохнул я.
— Вот это дурно! — вмиг посерьезнел Таузо-ок. — Выходит, в ауле все настороже. Незаметно подкрасться не выйдет.
— А попробовать договориться?
— С кем? С Эбаром? С Эдик-беем? Проще камень уговорить к морю уплыть! Эти Фабиа — особые! Их главный род на реке Дагомыс живет. А эти так замучили всех своим упрямством, что их на границу отселили.
— Остается силовой вариант?
— Черкесам к набегам не привыкать! — усмехнулся Юсуф. — Нужно все предусмотреть. Оглядеться успел в ауле?
— Времени все в деталях изучить не было. Но план начертить смогу.
— Уже что-то! На привале все и обсудим.
Привал устроили после того, как форсировали очередную речку-переплюйку. Мелкая, с прозрачной водой в другое время, сейчас она заметно ускорила свой бег, покрылась белой пеной и шипела, как рассерженная кошка. Пришлось изрядно вымокнуть, пока переводили лошадей. Решили развести костер, обсушиться и прикинуть диспозицию.
Докладывали двое — я, как живой наблюдатель, и Курчок-Али, как бывалый гость убыхских аулов.
Река Бзыбь служила естественной границей между землями убыхов и абхазов. Аул братьев Фабуа стоял на одном из ее притоков, вытянувшись вдоль берега в узкой долине в виде хаотично разбросанных на приличном расстоянии друг от друга усадеб. Имение братьев служило своего рода въездным укреплением и было защищено, в отличие от остальных домов селения, более мощной наружной оградой из плетня.
Оно несколько отличалось от общепринятого у убыхов стандарта, ибо объединяло две усадьбы. В одной обитало семейство погибшего Фабуа, в другой жили его холостые братья. Все хозяйственные постройки и загоны для скота, амбары, пекарня, курятник, двор для молотьбы были общими.
На дорогу выходили лишь одни ворота. Торцом к ним друг напротив друга стояли две жилые турлучные сакли-унны, крытые низко опущенным тесом, с узкими оконцами, прикрытыми ставнями[1]. В глубине этого внутреннего двора располагалась кунацкая под соломенной крышей, окруженная небольшим плетнем. За ней теснились миниатюрные хижины рабов — скорее, шалаши под стеблями кукурузы.
Семейная сакля стояла ближе к реке и была разделена на две половины — мужскую и женскую — с отдельными входами. Женская располагалась дальше от ворот. Тамару держали именно там, а не вместе с другими рабами.
Выход из женской половины вел на маленький квадратный дворик, где я встречался с моей царицей. К нему примыкали курятник, амбар и загородка скотного двора. Четвертой стороной был плетень, наскоро обмазанный глиной, с проходом к реке. Там располагалась портомойня.
Через эту примитивную прачечную можно было незаметно проскочить в женский дворик. Но курятник был реальной проблемой. Естественная сигнализация, будь она неладна!
— Не с нашими скромными силами штурмовать имение, — подвел итог нашего с княжичем доклада Юсеф. — Даже если запалить хижины рабов, чтобы отвлечь внимание и устроить переполох, проход к реке перекроют в первую очередь.
— В кунацкой сидит мой человек. Может, он как-то сможет помочь? — предложил я. — Знак ему подадим. Он Тамару хвать — и к реке! А мы сразу подключимся. Прямо днем. Не дожидаясь ночи. Когда никто не ждет. Нет?
— Позора не оберемся! Не по правилам! — тут же отозвался Курчок-Али. — Коли ты гость, изволь соответствовать.
— Я вообще не пойму, брат, если честно, — не удержался я от вопроса. — зачем ты с нами поехал? Ты же убых!
— И что с того? Молодеческое дело — невесту украсть! — подбоченился княжич. — Прознают девушки в аулах, какой я удалец, и засватаю ту, что люба! Ну, или будет люба! Мы же не тушины, которые без семи отрубленных кистей и не мечтают посвататься!
— Ни на кого не положил пока глаз? — по-доброму спросил Таузо-ок.
— На отца была вся надежда! — вздохнул осиротевший Курчок-али.
Мы тоже вздохнули. Парня было очень жаль.
— Не кручинься, князь! — решил я сменить народу настроение. — Еще перевернется на твоем пути арба с медовухой!
— О-хо-хо-хо-хо! — залились все смехом. — Как-как ты сказал⁈ Арба с медовухой⁈
Даже княжич не удержался и захохотал вместе со всеми.
— Ну, кунак! Ну, змей подколодный! — вытирая слезы, веселился Юсеф. — Теперь ты у нас главный шутник. Давай, выдай нам еще что-нибудь! Для закрепления, так сказать!
— Война план покажет! — тут же отозвался я.
— Это как?
— Как-как? Приедем на место и будем глядеть в восемь глаз. Что-нибудь да высмотрим! Может, отпустят Тамару к реке постирать. А мы — тут как тут!
— Урум! — не выдержала душа воина Джанхота моего дилетантского трепа! — Ты полагаешь, в имении Фабуа безглазые сидят⁈ Не успеем лагерем под аулом встать, нас с ходу высмотрят!
— Ты знаешь, Молчун, что такое маскхалат?
… Джанхот не знал, ни что такое маскировочная накидка снайпера, ни что такое — «война план покажет». Первое не пригодилось. Второе попало прямо в точку. Не успели мы подобраться к аулу, стало ясно: все плохо. Все очень плохо!
Треск ружейных выстрелов. Клубы дыма, вздымавшиеся над долиной прямо по курсу. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: аул атакуют. Абхазы пришли мстить! Прилетела ответка Эбару и Эдик-бею!
Ну, а кого еще было ждать с огнем и сталью в качестве гостинцев? Русским дела пока нет до затерянного в предгорьях аула. А вот кровникам сам бог велел наведаться к убыхам, пока гагринско-адлеровско-сочинская братва пытается сбросить русских в море. И так врезать братьям Фабуа, чтобы разом закрыть тему! Идеальный момент!
Вопрос был лишь в том, какими силами располагали нападавшие? Немедленно требовалась разведка, как бы ни рвалась душа лететь на выручку Тамары с Бахадуром!
Джанхот долго не раздумывал.
— Придержи его! — кивнув на меня, приказал он кунаку. — Курчок-Али! Давай по дуге забирайся повыше и нам сигнал подай: что да как!
Княжич гикнул, посылая коня вверх по склону сквозь редкий кустарник и мелкие ручейки.
На наше счастье, аул размещался не в узком ущелье. В нашем распоряжении имелось немалое пространство для маневра. Впрочем, как и у нападавших. Чем ближе мы были к аулу, тем было очевиднее: нападавшие окружали имение братьев полукольцом. И жителей аула не опасались. Все убыхи, блин, ушли на фронт!
— Я — вдоль реки! — мгновенно сориентировался кунак, убедившись, что я не рвусь очертя голову в атаку. Припустил по-над берегом в поисках спуска к воде. Через метров пятьдесят исчез из виду.
Продвинулись с Джанхотом на сотню метров. Прижались к купе густых самшитовых кустов. Осторожно осмотрелись. Молчун радостно фыркнул.
Перед нами, в ложбине, прямо на дороге, стоял табун лошадей в двадцать. Охраняли его двое хануриков, позабывших про тылы, но с интересом высматривающих, как поднимаются дымы за холмом, за которым терялась дорога.
— Пора выучить несколько знаков и тайных слов, брат! — тихо молвил Джанхот.
— Ты издеваешься? — зашипел я.
— Смотри за склоном слева. Курчок-али подаст знак. Если такой, — он показал, — отступаем. Если такой, — снова показал, — поднимаемся к нему по склону.
«Ты еще скажи: 'Учись, студент!» — я постарался передать взглядом и мимикой максимальную степень возмущения.
— Напомню твои же слова: как Молчун будет учить языку? Вот так и буду!
Туше!
— Твоя железка, которой ты Бейзруко уконтропупил, с собой?
Я кивнул.
— Снимаем этих тихо. Не стреляем. Орем — но молча!
Вот же любитель оксюморонов!
Джанхот напряженно всматривался в склон впереди слева. Я уже давно потерял из виду княжича. Вот вам и маскхалат!
— Ходу! — хрипло прошептал Молчун, рассмотрев долгожданный сигнал.
Тронулись разом. Кони послушно побежали ноздря в ноздрю. Джанхот занес руку с шашкой, а я не решился метать нож на ходу. Ничего лучше не придумал, как перехватить дорогущую подарочную винтовку с инкрустированным костью прикладом как дубинку. И оказался прав! Противник Джанхота почти увернулся, а я своего снес как кеглю. Только пластинки-инкрустация из собачьей кости брызнули в разные стороны!