— Платье до Тифлиса. Я в нём там ходить не буду. Сразу купишь мне несколько новых!
Спрашивается: я реально мог надеяться, что получу иной ответ⁈ Ну, не идиот⁈
Пока я размышлял о своем недальновидном поведении, не заметил, что увеличил лимит времени, который мне был отведен на то, чтобы дать должный ответ царице. Строго говоря, никакого лимита и не было. Я должен был ответить сразу. Поэтому сейчас Тамара вскинула на меня свои прекрасные черные глаза, в которых уже начинала зарождаться очередная молния.
— Да, конечно! — я поспешил ответить, пока молния меня не испепелила.
Царица милостиво кивнула. И вдруг…
— Ты помнишь, я отказалась пойти с тобой на обед к генералу?
— Да.
— Я тогда отговорилась, что устала.
— А на самом деле?
— А на самом деле я сейчас совсем не готова сидеть за такими столами, общаться с такими людьми. С такими женщинами, — Тамара усмехнулась. — Я дикая, необразованная деревенская девушка. Хоть и дворянка. Я знаю только грузинский и пару сотен слов на русском. Я не умею носить такие платья, как у русских дам. И у меня немного времени, чтобы всему этому обучиться. Я должна соответствовать моему супругу. Своему званию. С тем, чтобы ни тебе, ни мне не было стыдно жить рядом с этими людьми, общаться с ними. Обедать… Поэтому я так спешу в Тифлис. Мне нужно многому научиться. И чем быстрее я начну, тем быстрее мы с тобой сможем спокойно выходить в люди, в свет.
Я подошёл к Тамаре со спины, обнял её.
— Значит, русский, французский! — начал её чуть раскачивать.
— Да, — улыбнулась Тамара.
— Мазурки, полонезы?
— Угу.
— Роскошные платья, кружевные чепчики, булавки?
— Обязательно!
«А мне, соответственно, — подумал я, — полагаются батистовые портянки и крем-марго!»
— Зная тебя, готов биться об заклад, что и года не пройдёт…
Тамара фыркнула.
— Полгода?
Тамара согласилась.
— Господь мне тебя послал. Какая же ты удивительная девушка! Откуда в тебе такой огонь горит⁈
— Сам же сказал. От Господа! — Тамара улыбнулась. — Что? Не можешь поверить своему счастью?
— А возможно?
— Даже не смей! Ты должен каждый день мной восхищаться!
Тамара повернулась ко мне. Поцеловала.
— И, кстати. Тебе тоже нужно выучить французский. И танцы.
Я вздохнул.
— Не слышу!
— Все уже ты слышала. Я же тебе уже говорил: куда я денусь⁈
— Хороший муж! — рассмеялась Тамара. — Всё. По коням!
…Мы мчались. Я смотрел на Тамару. Она была сосредоточена и спокойна. Все уже решила и распланировала. И все воплотит в жизнь по высшему уровню. В этом можно было не сомневаться. И тут я подумал, что моя жена станет одной из первых грузинок, которая перевернет многие из патриархальных устоев. На моих глазах будет происходить зарождение грузинской культурной элиты и интеллигенции. Той, которая впоследствии была так знаменита в бытность СССР. И вызывала всеобщий восторг великой страны.
На седьмой день нашей бешеной скачки мы добрались до города моего детства.
Въехали в столицу Закавказья через Гарцискарскую рогатку. Окраинная воинская застава с полосатым шлагбаумом и будкой. И продольный брус с вбитыми крест-накрест палисадинами для недопущения конного прорыва — та самая рогатка.
Старший, бросив на нас мимолетный взгляд, потребовал подорожные. Меня его спокойная реакция удивила. Я-то считал, что наше трио иначе, как пестрым, назвать было нельзя. Непонятный грек в виде горца. Покалеченная «мавра» в виде алжирца. (Тамара настояла на перевязке руки Бахадура после успешной операции в Вани). И юная девушка, грузинка. Какого чина — не разберёшь. Тамара сейчас выглядела, как и полагалось кавказским женщинам. Накидка на месте. Все закрыто, видны только глаза.
— Подорожных нет, — ответил я.
Служивый пожал плечами.
— Тогда я не смогу разрешить вам въехать в город!
[1] Буквальный перевод с грузинского: «Я», «Я есть». В данном контексте, хвастливое «Это я!»
[2] Коста воспользовался блестящей репликой С. Довлатова.
Глава 23Тифлис не Тбилиси
Я достал свою бумагу-«вездеход». Часовой принялся ее изучать. Наконец, спокойствие ему изменило. Было видно, что он не знает, как с нами поступить. Все-таки моя бумажка-броня что-то да значила. «Почесав репу», старшой принял единственно верное решение, столь характерное для российской действительности. В деле «Лисицы» я вдосталь налюбовался на такую манеру что у армейцев или флотских, что у чиновников. Смысл простой: кабы чего не вышло. Отсюда выход: вот буду я теперь с вами разбираться⁈ Оно мне надо? Вон, есть начальство, пусть они головы ломают! У них и зарплата побольше! А моё дело маленькое!
Все это было написано на лице служаки. Так что я был почти на сто процентов уверен, какое решение он примет.
— Я дам вам сопровождающего. Он препроводит вас в корпусной Штаб. Пусть там решают, что с вами делать!
Кто бы сомневался!
— Милютин! — позвал старший одного из подчиненных.
Милютин подбежал к нам.
— Проводи до штаба! — приказал, передав ему мои бумаги. — Пропусти!
Это он крикнул уже рядовому у шлагбаума. Тот быстро исполнил приказ. Мы пересекли линию. Теперь, наверное, можно было сказать, что въехали в город.
Но так можно было сказать только на словах. Застава была выдвинута далеко в поле. Не иначе как с запасом на расширение города. И нам пришлось довольно значительное время ехать по извилистой дороге через, практически, пустырь. Справа были обрывистые возвышения. Слева — овраги, упирающиеся в берег Куры.
И тем не менее, сердце моё билось учащённо. В голове я лихорадочно «лопатил» карту Тбилиси моего детства, представляя, что тут будет через сотню лет. Примерно представлял. И пустырь уже не вызывал удивления. Наоборот, умилял. Тем более, что впереди показался великолепный сад. Я не удержался. Просто ткнул рукой в его направлении, взглянув на Милютина. Тот охотно взял на себя роль гида.
— Мадатовский остров…
— Остров? — я не удержался.
Сколько себя помнил, ни о каком острове в Тбилиси речи не было.
— Ну да. Остров. Там Кура. Там протока, — Милютин тыкал рукой в нужном направлении.
Тогда понятно! Протоку явно потом засыпали. Стало даже немного стыдно за то, что не знал такого факта о родном городе. Стоп! Теперь, кажется, понятно, почему один из каменных мостов у нас назывался Сухим! Наверняка, был перекинут через эту протоку.
— Принадлежит генералу Мадатову, — продолжал Милютин. — Он купил его у князя Орбелиани. И засадил виноградом, яблонями и персиками.
Я поймал себя на мысли, что не ошарашен. Не сбит с толку и не хочу рыдать от увиденной картины — от совершенно азиатского города с плоскими крышами и куполами домов-дорбази[1]. Что-что, а историю родины знал неплохо. И был морально готов к столкновению веков. Не как в Стамбуле с его Средневековьем. Не как в Одессе, утонувшей в пыли. Не как в Ялте, которую застал в детских штанишках на лямках. Нет. Тут все было по-другому. Тут я домой вернулся! А декорации… Главные же на месте! Замок, гора, церковь Давида. И Куру уже облепили домики. И шашлыком, на сухой лозе запеченным, пахнет. И вино льется рекой!
Я всегда больше всего любил сентябрь и октябрь в Тбилиси. Но можно было порадоваться, что мы попали в него в мае. Тоже дивное время. Ещё нет удушающей жары летних месяцев. И всё цветёт! Даже Бахадур впечатлился. Улыбался, вертел головой, с шумом вдыхал аромат цветения. Тамара вела себя спокойнее. Хотя мне казалось, что тоже должна радоваться возвращению в столицу. Но в случае с моей грузинкой следовало бы реже употреблять понятие «спокойно». А то и вовсе убрать из лексикона. С нею — «вечный бой»! Что она и доказала всем нам, вдруг резко поворотив коня в сторону. Мы ошалели. Застыли, не понимая, что происходит.
— Эээээ, — единственное, что смог произнести опешивший Милютин, вытягивая руку в сторону Тамары.
Но она уже напугала сначала извозчика, а потом двух дам, сидящих в странном экипаже с продольной скамейкой вместо сидения[2]. Двоим там устроиться без риска выпасть на повороте было сложно. Но женщины — судя по всему, мама и дочь — нашли выход. Старшая усадила младшую себе на колени так, чтобы получился наездник о двух спаренных ногах.
Милютин было рванулся за Томой. Я его придержал.
— Все в порядке. Не волнуйся. И не обращай внимания. Сейчас вернется.
Милютин поверил. Стали наблюдать.
Моя фифа, так напугавшая благородное армянское семейство, уже через пару секунд после начала разговора заставила мамашу расплыться в улыбке. Армянская маман тут же взяла Тамару за руку, затараторила. Тамара кивала головой. Потом, очевидно, поблагодарила. Маман заставила Тамару наклониться к ней, чтобы поцеловаться. Потом бросила взгляд на меня. Кивнула. Я низко склонил голову. Маман улыбнулась, покачала головой. Готов был биться об заклад, что она хотела мне сказать, как мне повезло с Томой! Моя грузинка еще раз поблагодарила семью. Подъехала к нам.
— Что это было? — я не возмущался. Меня съедало любопытство.
— Когда устроимся, я лягу спать. Ты пойдёшь на Армянский базар. Найдёшь лавку Мнацакана Папоева. Скажешь, что от Ануш Тамамшевой. И выкупишь платье, отложенное для её дочери! Я договорилась!
Она, видите ли, договорилась! Зевс-громовержец! Где предел её обаянию и наглости⁈ Как⁈ Как ей это удаётся⁈ За полминуты она мамашу и дочь так перетянула на свою сторону, что они уступили ей платье! Не удивился бы, что если бы захотела, то и ночевала бы сегодня в их доме!
— Как⁈ — я не удержался.
— Так! — улыбнулась.
— А размер, если…?
— На меня сшито!
Бесполезно! Просто нужно признать и с этим жить. Этой женщине, кажется, все подвластно! Я махнул рукой.
Мы уже двигались в приличной толпе людей. Многоязычный гомон со всех сторон. В основном — на армянском. Для меня в этом не было ровным счетом ничего удивительного. Факт, конечно, неохотно признаваемый грузинами. Но что было, то было. Грузины только в начале XX века смогли по численности опередить армян. В тот момент, когда мы оказались в Тифлисе три четверти всего населения города были армяне! Я, например, хорошо помнил вычитанную где-то цифру, что в 1803 году из 2700 домов, насчитываемых тогда в Тифлисе, 2500 принадлежало армянам. И еще наизусть помнил неутешительную для грузин финальную цитату по этому поводу: "Таким образом, столица составляла тогда вполне собственность армянскую'[3]. Конечно, за прошедшие тридцать пять лет соотношение изменилось. Но, думаю, ненамного. Если, вообще, изменилось.