В ванной она посмотрелась в зеркало. В шкафчике пластиковая бутылочка с таблетками – ее «таблетками счастья»! Вот уже месяц, как она их не принимает; она твердо решила вовсе отказаться от них и победить депрессию, которая длится шесть последних лет, с тех пор как родился сын, – победить навсегда!
Вера наложила на веки тени, подкрасила ресницы; чуть помады на губы, слегка попудрить безупречный вздернутый носик (за него надо благодарить не папу с мамой, а искусство мужа), натянула черные свободные брюки от Карен Миллен, надела белую блузку, светло-зеленый кардиган от Бетти Барклай и черные кожаные мюли на высоком каблуке. Проверила, не растрепалась ли прическа. Вера, натуральная блондинка, любила классический стиль. Сейчас ее волосы разделены аккуратным пробором слева; сзади длина до плеч, спереди пышная челка.
Неплохо выглядишь, подруга, для тридцатидвухлетней мамаши.
Разумеется, многим из того, чем она может гордиться, она обязана Россу.
В замке повернулся ключ.
Сбежав по лестнице, она увидела и услышала разом: скрип открываемой двери, пса, метнувшегося навстречу хозяину, шуршание дорогого плаща, черный кейс, расстроенное лицо.
Вера взяла кейс и плащ, которые Росс не глядя сунул ей, словно горничной, и подставила щеку для небрежного, мимолетного поцелуя.
– Привет, – сказала она. – Как прошел день?
– Ужасно. Потерял пациентку. Умерла прямо на столе. – В голосе Росса угадываются боль и обида; он с силой захлопнул дверь.
Росс – метр девяносто пять, блестящие, волнистые черные волосы зачесаны назад; запах бриолина. Внешне ее муж напоминает красавца-гангстера: хрустящая белая рубашка, шелковый красный с золотом галстук, темно-синий костюм, сшитый на заказ, складками на брюках можно резать сыр, черные башмаки вычищены по-армейски безупречно. Вере показалось, он сейчас расплачется.
При виде сына лицо Росса просветлело.
– Папа, папа!
Алек, у которого еще не сошел таиландский загар, со всех ног бросился к отцу; тот подхватил его на руки.
– Здравствуй, великан! – Росс так крепко прижимал сынишку к груди, как будто сосредоточивал в теплом комочке все надежды и мечты мира. – Привет! – воскликнул он. – Как делишки? Как прошел день?
Вера улыбнулась. Не важно, какие чувства испытывает она сама; любовь, связывающая мужа и сына, всегда придавала ей сил и укрепляла решимость сохранить семью во что бы то ни стало.
Повесив плащ мужа на вешалку и поставив кейс на пол, она направилась на кухню. На экране телевизора начальник устраивал выволочку Гомеру Симпсону. Вера налила в тумблер на три пальца виски «Макаллан» и нажала краем бокала кран ледогенератора, встроенного в холодильник «Мэйтаг». В бокал со звоном упали четыре кубика льда.
Войдя в кухню следом за ней, Росс поставил Алека на пол. Внимание мальчика тут же переключилось на телевизор.
– Кто умер? – спросила Вера, подавая мужу виски. – Пациентка?
Росс поднял бокал на свет, осмотрел, не грязный ли, нет ли следов помады и бог знает чего еще, – он всегда очень пристально осматривал бокалы, прежде чем поднести к своим священным губам.
Одним махом выпил треть содержимого. Вера подошла ближе, распустила узел его галстука, нехотя положила руку мужу на плечо – на большее она сейчас не была способна и ничего не хотела, – но тут же отстранилась.
– Папа, я сегодня забил два гола!
– Да, точно! – с гордостью подтвердила Вера.
– Здорово! – Росс подошел к сыну сзади и обхватил его руками. – Целых два гола?!
Алек кивнул; он разрывался между желанием получить похвалу и посмотреть мультсериал.
Улыбка на лице Росса увяла. Он сел на стул.
– Два гола! – Глаза его больше не искрились радостью. Он похлопал Алека по голове, повторил: – Просто здорово! – Затем ушел в свой кабинет и, против обыкновения, не сняв пиджак, сел в кожаное регулируемое кресло «Паркер Нолл». Опустил спинку в крайнее лежачее положение, поднял подножку и закрыл глаза.
Вера наблюдала за мужем. Он страдает – но ей отчего-то нисколько не жаль его. Хотя… какая-то часть ее по-прежнему хочет, чтобы между ними все стало так, как раньше, правда, теперь больше ради Алека, чем ради нее самой.
– Умерла. Вот дрянь, не ожидал от нее такой подлости!
– От кого? – спокойно уточнила Вера. – От пациентки?
– От нее, чтоб ее… Черт ее дернул сдохнуть прямо на столе, во время операции!
– Что с ней случилось?
– Аллергия на наркоз. Уже второй случай за год… Господи!
– Анестезиолог тот же самый – Томми?
– Нет, Томми не было. Я работал без анестезиолога. Подумаешь, операция пустяковая – коррекция крыльев носа. Ее делают под местным наркозом; для этого анестезиолог не требуется… Дай, пожалуйста, сигару.
Вера пошла в столовую, извлекла из специальной коробки с увлажнителем «Монтекристо» номер 3, аккуратно отрезала кончик – так, как любил Росс, – и, вернувшись в кабинет, подала мужу сигару и зажигалку «Дюпон»; закуривая, он повертел сигару над пламенем, втягивая в себя дым, чтобы табак загорелся со всех сторон. Потом он выпустил струю дыма в потолок.
– А ты как сегодня? – спросил Росс, не открывая глаз.
– Все нормально. Хорошо, – сдержанно ответила она, хотя ее так и подмывало сказать: «Паршиво, как всегда».
Он кивнул и, помолчав несколько минут, заявил:
– Я люблю тебя, Вера. Без тебя я не смог бы жить. Ты ведь знаешь?
«Да, знаю, – подумала она. – Вот в том-то и проблема».
2
Мальчик стоял в переулке; вдали от уличного фонаря было совсем темно. Теплая сентябрьская ночь; у него над головой слабо мерцает тусклая лампочка; ее свет едва проникает за занавески открытого окна.
Услышав рев мотора, мальчик вжался в стену. Завизжали тормоза; машина проехала мимо. Где-то гремело радио; он уловил слова новой песни, «Лав ми ду». В ноздри ударила вонь из стоящих рядом мусорных баков. Мальчик сморщился.
Легкий ветерок раздувал занавески; слабые отблески света плясали на боковой стене дома, где не было окон. Невдалеке залаяла собака, потом наступила тишина. И тогда он услышал женский голос:
– О да… Господи, да! Сильнее, трахни меня сильнее, о боже, о да, да, да!
В правой руке мальчик сжимал тяжелую прямоугольную канистру с бензином, закрытую круглым колпачком, с тонкой металлической ручкой, которая больно резала ладонь. На канистре было выбито: «Шелл ойл». От нее пахло машинным маслом. Там было почти пять литров бензина, которые он нацедил из бака отцовского «морриса».
В кармане у мальчика был спрятан коробок спичек.
В сердце полыхала ненависть.
3
Между ног было скользко от семенной жидкости Росса. Вера лежала тихо, слушая, как он мочится в туалете. Из-за раздернутых штор пробивается серый свет; силуэты берез на горизонте окружены пышной зеленой листвой. Радиочасы бормочут новости, но она едва разбирает слова. Опять убитые в Косове… Потом – проверка точного времени: 6.25; среда, 12 мая.
Вера потянулась за контейнером, где в растворе плавали ее контактные линзы; отвернула крышку. Через двадцать минут пора будить Алека, кормить его, отправлять в школу, а потом?..
Тошнота, отравлявшая ей жизнь уже несколько дней, сегодня усилилась. Вдруг Веру передернуло.
Неужели беременность?
О боже! Только не это!
Через год после рождения Алека они попытались завести второго ребенка, но ничего не получилось. Еще год спустя Росс заставил ее сдать анализы, но оказалось, что у нее все в порядке. Видимо, проблема была в нем, но он не желал в это верить и, нагрубив, отказался пойти к специалисту.
Сначала отказ мужа обследоваться злил Веру, но постепенно она поняла, что отсутствие второго ребенка – благо для нее. Она до смерти любит Алека, но с ним бывает трудно, а ее силы на исходе. Неизвестно, как она справилась бы еще с одним ребенком.
И потом, Вера понимала: она не разводится с мужем в основном потому, что не мыслит жизни без Алека. Если она уйдет – при ее депрессии Росс ни за что не позволит ей забрать сына; да и сама она, одна, в ее теперешнем состоянии вряд ли справится с мальчиком. Росс любит сына; в этом не может быть никаких сомнений. Но в то же время он оказывает на Алека определенное влияние. Алек носит в себе гены Росса, и тут ничего не поделаешь. Остается надеяться лишь на то, что любовь и ласка помогут вызвать к жизни положительные черты, которые мальчик унаследовал от отца, и уберут все плохое.
– Дорогая, что ты наденешь вечером? – крикнул Росс из ванной.
Включай мозги, быстрее!
– Наверное, темно-синее платье от Вивьен Вествуд, которое ты мне купил.
– А ну-ка, примерь, а я посмотрю!
Вера послушно надела платье. Росс показался на пороге – голый, волосы влажные, во рту зубная щетка. Внимательно оглядел ее.
– Нет. Не годится. Слишком легкомысленно. На сегодня не пойдет.
– Может, черное из тафты от Донны Каран?
– Давай посмотрим.
Он зашел в ванную, снова вышел; на щеке в облаке пены для бритья чистая дорожка.
Вера повертелась на каблуках.
– Нет; оно больше годится для бала, а сегодня будет только ужин. – Росс решительным шагом подошел к ее платяному шкафу, защелкал плечиками, вытянул платье, бросил его на шезлонг. Потом еще одно… и еще…
– Пора будить Алека.
– Примерь-ка вот эти. Тебе нужно выглядеть как надо – сегодняшнее мероприятие очень важно для меня.
Отвернувшись, Вера выругалась про себя. Черт бы побрал его вечные «важные мероприятия»! Тем не менее, она надела одно платье. Потом другое. Сегодня ей не нравилось ничего. Волосы сегодня лежат ужасно; спутались. А паршивая сырая погода в последние три недели смыла остатки ее загара, и кожа стала обычного цвета, что называется, «только что из могилы». Смертельная бледность. Пару лет назад подруга, Сэмми Харрисон, поддразнивала Веру, говоря: когда Вера хорошо выглядит, она похожа на Мэг Райан в худшие минуты ее жизни. А сегодня день отнюдь не хороший.