огда-то и началась гражданская война…
Вета вздохнула, когда она продолжила свой рассказ, голос её звучал глухо и бесстрастно.
— Мятежники сожгли шесть самых крупных городов Новой Арктики — применили орбитальные излучатели, которые предназначались для растапливания полярных льдов. Миллионы человек погибли одновременно. Мы с отцом в то время были в отъезде, потому и не смогли спастись. Все наши накопления сгорели вместе с банками. К счастью, у отца оказался вклад в банке на Эллурии — как оказалось, он открыл его, чтобы накопить мне на учёбу. Этих средств хватило, чтобы заплатить пилоту челнока, который вывез нас с охваченной войной планеты.
Девочка замолчала, погрузившись в мрачные воспоминания.
Что ж, недальновидные политики есть везде. У нас в Сенате тоже есть малочисленная фракция реформаторов-радикалов, периодически выходящая с разными идиотскими законодательными инициативами — ну, типа, разрешить «гостям» работать учителями и полицейскими, или позволить женщинам получать водительские права.
Некоторое время мы лежим молча. В просвете между покосившимися небоскрёбами видны вдалеке утопающие в зелени кварталы частного сектора. С расположенного за городом космодрома бесшумно взмывает ввысь межпланетный гравитоплан, на мгновенье зависает в небе сияющей яркой звездой, прежде чем унестись в просторы космоса. Надвигается вечер, по небу разливается розово-лиловый закат. Я слышал, что закаты на Оазисе — самые красивые во всей вселенной. Не берусь об этом судить, мне ещё не доводилось бывать на других планетах.
— Ну и как тебе здесь? — я делаю рукой жест, охватывающий окрестности, потом соображаю, что показываю на подлежащие сносу руины, и поправляюсь. — Я имею в виду, на Оазисе?
— Ну, могло быть и хуже. С учётом обстоятельств — терпимо.
— Терпимо?! — я не ожидал такого ответа. Собственно, а что я хотел услышать? Наверное, что Вета скажет, как она счастлива попасть в наш мир со своей дикой умирающей планеты. — Но почему? У тебя же всё есть — еда, жильё, школа, медицинская страховка, стипендия. Конечно, мы не даём вам роскошную жизнь. Всего лишь спокойную и безопасную. Но всё это мы предоставляем вам совершенно бесплатно! Хочется большего — всегда есть возможность подработать.
Повисает неловкое молчание.
— Прости, — говорит наконец она. — Мы очень благодарны за всё, что вы для нас делаете, правда. Только… Вы, местные, смотрите на меня так, словно я только что из пещеры вылезла. Как на дикаря какого-то. Не на меня одну — на всех нас, пришлых. К этому трудно привыкнуть.
— Гостей, — машинально поправляю я. Слова «пришлые», «мигранты», «понаехавшие» нетолерантны. Конечно, мы их иногда используем… но только в разговорах между собой.
— Мы вас всем обеспечиваем, — повторяю я. — Жильё, еда, одежда…
Вета раздражённо машет рукой.
— Да, это так. Но мы в распределительном лагере на Пальме изучали ваше законодательство. У вас даже административно-уголовные кодексы для местных и переселенцев разные! Словно мы изначально люди второго сорта. Не представляла, что в наши дни где-то такое возможно.
— Конечно, разные, — соглашаюсь я. — Для местных штрафы за правонарушения во много раз выше, чем для переселенцев.
— Мы нищие, и взять с нас нечего, потому и штрафы меньше. Зато статей — в три раза больше.
— А что не так? Местные всё по законам делают, а гости их постоянно нарушают. Кто помладше — попрошайничают, кто старше — воруют, в банды настоящие собираются. Взрослые норовят всякие незаконные производства без лицензии организовывать, или мелким бизнесом без уплаты налогов заниматься. А ещё… — Я вовремя обрываю себя, так как собирался сказать, чем, по слухам, подзарабатывают некоторые приезжие девушки.
— Я не ворую и не попрошайничаю! — сквозь зубы говорит Вета. На её бледном лице появляется лёгкий румянец. Ого, когда она сердится, становится ещё красивее.
— Я не тебя и имел ввиду, — говорю извиняющимся тоном. — Я в целом ситуацию обрисовал.
— Ну и я — в целом. Вы спросили — я честно ответила. Чего заводиться то?
Повисла неловкая пауза. Между нами словно повисает невидимый барьер, подобный гравитационному полю, он натягивает, волокнит и рвёт едва успевшие натянуться между нами тонкие нити доверия и симпатии.
— Всё-таки ты не права, — не сдаюсь я. — Многие граждане Либерти нормально относятся к «гостям». Я, например.
— В самом деле? — парирует Вета. Я вспоминаю, как потребовал у Листовых предъявить свидетельство о регистрации. Чувствую, что начинаю краснеть, но не отвожу взгляда.
— В самом деле. Я не считаю тебя ни глупой, ни дикой. Наоборот, ты умная и красивая.
Вета первой опускает глаза. Когда она вновь начинает говорить, голос её звучит примирительно.
— Челнок, на котором мы спаслись с Новой Арктики, доставил нас на ближайшую орбитальную станцию. Он была переполнена, людей поспешно отправляли через телепорты по всем планетам, готовым дать временный приют беженцам. Нас с отцом едва не разлучили. Мы оказались на одной из лун Силезии, сутки спустя нас телепортировали на Гремлин. Там мы прожили около года, отец работал в местном госпитале, я училась в школе и помогала в свободное время местным ремонтникам. Нам не хотелось провести в этой дыре остаток жизни, и отец искал подходящие варианты для эмиграции. Но у нас не было ни денег, не имущества, а далеко не все планеты готовы принимать таких вот бродяг без роду-племени. В конце концов, на разосланные по всей Периферии просьбы на въезд пришло несколько положительных ответов. Отец выбрал Оазис, сказал, что тут климат лучше. Наверное, он не согласился бы, если бы знал, что не сможет работать по специальности.
Мы некоторое время молчим, каждый из нас погружён в собственные, не очень весёлые мысли.
— А давай куда-нибудь вместе сходим в выходные! — неожиданно для самого себя предлагаю я.
Вета удивлённо приподнимает бровь:
— Это что — приглашение на свидание?
— Ну, никакое это не свидание, — смущённо возражаю я. — Просто сходим куда-нибудь вместе… ну, на гравидром хотя бы. Могу тебе одну из своих борд одолжить. Там ещё очень уютная кондитерская неподалёку есть.
— Мне это не по карману, — неуверенно говорит Вета.
— Я приглашаю, я и плачу! Разве у вас на планете не так?
Девочка мотает головой и улыбается.
— У нас девушка сама за себя платит. Ну, женская независимость, равноправие полов… Слышали про такое?
— Классно! — искренне восторгаюсь я. У нас всё по-другому, и если приглашаешь девочку куда-нибудь вместе сходить, следует быть готовым расстаться с сотней-другой кредитов. — Но, раз уж мы оба здесь, давай всё будем делать по местным обычаям.
— Знаешь, — внезапно фыркает Вета, — а на распределилке девчонки вполне серьёзно рассказывали, что у вас на Оазисе девушка, если выходит куда-то из дома, должна паранджу надевать! А ещё мальчишек пугали, говорили, что всем им будут делать обрезание.
— Глупость какая, — улыбаюсь я в ответ. — Уже сотню лет ничего подобного нет. Даже консерваторы этих древних традиций давно не придерживаются. Хотя всяких старинных обычаев у нас ещё много. Вам там что, заняться больше нечем было, кроме как страшилки друг другу рассказывать?
— Да нечем совершенно, в том то и дело. Семь часов учёбы, час в спортзале, общественные работы пару часов. Хотя я люблю учиться. Язык ваш местный лучше всех в группе усвоила. Забавно было — пишешь справа налево, закорючки вместо букв, словообразование за счёт суффиксов. Только что ж никто не предупредил, что вы им совсем не пользуетесь?
— Им давно не пользуются, — пожимаю я плечами. — Но всё равно учить заставляют. Мы тоже в начальных классах его проходим.
— А как все отреагируют, что ты на куда-то с пришлой придёшь? — Уже серьёзно спрашивает она — Ну — отец, одноклассники?
— Нормально отреагируют, — спокойно отвечаю я. — Я свободный человек, и сам выбираю, с кем мне дружить.
Дружить с приезжими не запрещено. Отец, с его либеральными взглядами, точно возражать не будет, у него самого любовница из числа переселенцев, он её даже пару раз к нам домой приводил. Школьный инспектор, когда ему доложат, что я находился в общественном месте с девочкой, получившей вид на жительство, разумеется, вызовет меня на воспитательную беседу. Но я заранее знаю, о чём он будет говорить. О том, что любые контакты с гостями крайне полезны для их адаптации и ассимиляции, ну ещё всякую ерунду о необходимости предохранения от нежелательной беременности и тому подобную чушь. Впрочем, понять инспектора можно. Браки с мигрантами официально запрещены, даже второй или третьей женой приезжую взять нельзя. Но местные парни часто встречаются с приезжими женщинами, и если в результате таких связей получаются дети — вот тут действительно начинаются проблемы. Надёжных способов контрацепции много, но вот если они не сработают, ничего уже не поделать, аборты у нас по-прежнему запрещены. Гостья, родившая от местного, получает постоянный вид на жительство, а её ребёнок, достигнув совершеннолетия, становится полноценным гражданином. Не удивительно, что многие приезжие женщины любыми путями стараются «залететь». А отца такого ребёнка ждут немалые неприятности — от крупного штрафа до понижения в правах.
Но у меня ничего такого и в мыслях нет! В ближайших планах, как минимум. Я просто хочу, чтобы мы стали друзьями.
Как отреагируют на это мои одноклассники — это другой вопрос. Друзья, я уверен, всё нормально воспримут, но у нас в школе есть и из семей консерваторов дети, и даже парочка радикалов. Может, даже подраться кое с кем придётся, впрочем, мне к этому не привыкать. Как любит повторять мой отец, «убеждения ничего не стоят, если ты не готов расплатиться за них всем, что имеешь».
— Ну так как? — снова спрашиваю я. — Принимаешь моё предложение?
— Я подумаю, — серьёзно говорит Вета. — И потом дам ответ. Не обижайтесь, ладно?
Пожимаю плечами. Я нисколько не обиделся, она права. С чего я взял, что приезжая девочка побежит за мной, стоит мне только позвать? Хотя, уверен, девять девчонок из десяти с радостью ухватились бы за подобное приглашение.