Горчаков хмыкнул. Для него, обычно наблюдавшего за чужими мирами с орбиты, сходство всегда представлялось игрой разума. Человеку свойственно придумывать привычные аналоги для незнакомого.
Но… только ли в этом дело?
– Может, не стоит беспокоить? – спросила Ксения. Они остановились у дверей лаборатории. Индикатор замка мигал красным: закрыто изнутри.
– Через несколько часов нам выходить из червоточины, – сказал Горчаков. – Пусть поторопится.
Он коснулся сенсора интеркома, тот опознал командира и засветился зеленым.
– Уважаемый Двести шесть – пять, – сказал он. – Это Горчаков. Как ваши исследования?
Интерком молчал.
– Марк, озвучь мою просьбу погромче, – попросил он. И услышал из интеркома голос искина, раздающийся внутри лаборатории:
– Уважаемый Двести шесть – пять, командир Горчаков интересуется ходом ваших исследований.
Тишина.
– Он не отвечает, – сообщил очевидное Марк из ближайшего динамика.
– Посмотри, чем он занят, – встревожился Горчаков.
– Командир, при всем уважении, вы обещали ему. И меня он просил как свободную независимую личность… – ответил Марк. Тут же быстро добавил: – Разумеется, если вы приказываете…
– Да ну его… – пробормотал командир. Ему не нравилось, что искин обрел такую свободу воли! Но, с другой стороны… Матиас или Лев тоже бы так возразили.
Горчаков нажал на сенсор замка, и тот, мигнув, засветился зеленым. Командирский доступ – это командирский доступ. Простенькие электронные схемы, к счастью, не имеют самосознания и не спорят.
Валентин открыл дверь и вошел.
Первое, что он увидел, – прозрачный куб модулятора, в котором была выстроена какая-то сложная многоцветная схема. Детали двигались в затейливом бесконечном танце, меняя окраску и выстраиваясь в мгновенно рассыпающиеся фигуры.
Потом он увидел ноги феольца. Почему-то невольно отметил, что подошвы тапочек истерты, давно бы пора заменить… Двести шесть – пять лежал за кубом модулятора.
И пол был залит чем-то темно-красным.
– Это плохо… – глупо прошептал Валентин, быстрым шагом направившись к модулятору. Он понимал, что спешить бесполезно. Он вообще не хотел этого видеть. Куда лучше уйти куда-нибудь в рубку и попросить Соколовского разобраться… В конце концов, Валентин даже готов был выйти из шлюза в червоточину…
Ксения рванулась за ним, но, к удивлению командира, всех опередил Уолр, мгновенно утративший свою меланхоличность. Он первым заглянул за прозрачный куб, в котором сейчас собирался и рассыпался состоящий из крошечных элементов графитово-черный шар.
И завопил:
– Во имя всех, за кого я живу![20]
Горчаков отстранил Уолра. И воскликнул:
– Что это, черт возьми?
Да, разумеется, на полу лежал мертвый феолец. Горло у Двести шесть – пять было перерезано, а крепко сжатый в руке нож выпачкан в крови.
Но, помимо феольца, на полу лежало еще одно существо. Оно напоминало не то тощую восьминогую ящерицу, не то многоножку, огромную, метра полтора в длину. В диаметре существо было не больше двадцати сантиметров, его покрывала темно-оранжевая кожа, из которой беспорядочно торчали тонкие ниточки – то ли щупальца, то ли усики. Ярко выраженной головы у существа не имелось, но посередине тело утолщалось, отмечая какой-то важный центр. В этом месте кожа существа была распорота, обнажая сероватую губчатую массу, истекающую почти прозрачной жидкостью.
– Как же так… – Ксения осеклась. – Простите, командир. Мы никогда не говорим одним видам Соглашения о ключевых особенностях других членов…
– Это Толла, – сказал Уолр с глубоким почтением в голосе. – Точнее, Толла-нуб, дарственный сегмент местного Двести шесть – пять.
– Ты знал? – воскликнул Горчаков. – Марк! Доктора!
– Уже, – подтвердил Марк.
– Бесполезно, – сказала Ксения, коснувшись руки феольца. – Он убил себя час или два назад, тело уже остыло. А Толла убит ударом в мозг.
– Какой еще Толла! Толла – крошечный червь… – Валентин осекся.
Он вдруг увидел, что на обоих концах многоножки имеются маленькие выступы, поразительно схожие с Толлой. Если предположить, что основная часть тела куда-то исчезнет, как-то сложится… то оставшееся будет выглядеть как маленький симбионт.
Но куда прячется масса симбионта?
А где он берет энергию для существования, неужели гуманоид-носитель способен прокормить такое огромное существо?
Отходы куда деваются? Или пищеварительная система Двести шесть – пять работала за двоих?
Горчаков вдруг представил себе, как та часть многоножки, которая обычно находится в двухмерности, что-то там ест, что-то выделяет, быть может, взаимодействует с другими особями.
А что же такое находится в обычном мире, принимаемое всеми за истинного симбионта?
Валентин подумал, что даже не хочет этого знать.
Его начало подташнивать.
– Мы предполагали это. – Уолр мягко коснулся его руки. – Видите ли, командир Горчаков, столь крошечный организм не способен мыслить, да и его влияние на мораль очень сомнительно. В то же время Феол использует живые корабли, которые перемещаются через двухмерность и всегда частично в ней скрыты. Родство ползунов и лучшей части феольцев не вызывает сомнений, и мы предположили, что общность происхождения…
– Не просто общность. Симбионт – это личинка ползуна, – тихо сказала Ксения. – Они живут дольше, чем гуманоидная особь, и никогда не меняют хозяина, эмоциональный контакт слишком силен. После смерти гуманоидной особи симбионт либо уходит жить в моря, что происходит чаще, либо становится ползуном.
– Как же вы достали со своими тайнами! – прошептал Валентин. – Если бы мы знали…
– То что? – спросила Ксения. – Вы бы еще больше опасались феольцев. И это ничего бы не изменило.
– Тогда, быть может, вы понимаете, что тут произошло? – спросил Валентин. – Кто их убил? Симбионт вылез в обычное пространство и напал на носителя, тот защищался?
– Конечно же, нет! – резко ответила Ксения. – Они решили совершить самоубийство. Толла вышел и раскрылся. Двести шесть – пять убил его ударом в мозговой центр, а потом зарезал себя.
– Что? – воскликнул запыхавшийся Соколовский, появившись в дверях. За его спиной стояли Анге и Криди.
– Но почему, ведь… – Валентин наклонился, поднял с пола залитый кровью планшет. Встряхнул, загустевшая кровь неохотно закапала с экрана. И командир прочитал единственную запись, оставленную им Двести шесть – пять и Толлой:
– Ничто не имеет смысла…
Подошел Соколовский, охнул, увидев Толлу. Уолр стал тихо объяснять произошедшее и, судя по затейливой польской брани, доктор понял все сразу.
– Вы сможете сделать вскрытие, доктор? – спросил Горчаков. Ксения нахмурилась, и он пояснил: – Обязательная процедура в таких случаях. Без вариантов.
– Смогу ли я сделать вскрытие? – Глаза старого доктора блеснули. – Вы еще спрашиваете! Это же мой шанс остаться в истории ксенобиологии! Первая особь феольца, да еще и парная, включая организм, частично живущий в двух измерениях! Я, простой парнишка из села Пшеводув, где за всю историю не произошло ничего примечательнее пожара на зерносушилке, стану знаменитым!
Он осекся и добавил уже другим тоном:
– Очень жаль нашего феольского друга. А что его довело до самоубийства?
Командир молча протянул ему планшет. Спросил Ксению:
– Он пытался понять причину агрессивности Стирателей, но что именно изучал? Мы можем понять, что значат символы в модуляторе?
Ксения с сомнением покачала головой.
– Нет. Во всяком случае, не быстро. Мы видим логические структуры и их взаимодействие, но в модулятор не были внесены обозначения. Это может быть… – она пожала плечами, – что угодно. Цикл угасания звезды, график испарения нафталина, карта эмоциональных связей между членами экипажа. Все что угодно.
– Но это «все что угодно» заставило Двести шесть – пять написать «ничто не имеет смысла» и покончить с собой, – возразил командир.
– Меня куда больше пугает то, что они сделали это вместе с симбионтом, – негромко произнес Уолр. – Видите ли, командир, Двести шесть – пять отвечает за логическую структуру сознания, а Толла – за эмоциональную сферу. Двойное самоубийство означает, что причина была невыносима как логически, так и морально. Это пугает.
– У нас меньше двух часов до выхода из червоточины, – сказал Горчаков. – Лев, я попрошу вас сделать вскрытие немедленно. И даже скажу, на что именно обратить особое внимание.
Он не отрывал взгляда от Ксении.
– Вероятно, ваша догадка подтвердится, – негромко сказала Первая-отделенная.
– Так, может быть, вы скажете сами?
– Ракс не открывают чужие тайны, – прошептала Ксения.
– А действительно ли она чужая? – спросил командир. Не дождавшись ответа, продолжил: – Хорошо. Вы с Уолром попытайтесь разобраться с модулятором. Марк, ты помогаешь им! И попроси кого-нибудь прийти сюда с грузовой платформой…
В двери заглянул Матиас, еще улыбающийся и явно не знающий о случившемся.
– Я сразу попросил, – признался Марк. – Решение о вскрытии было предсказуемым.
Криди на удивление легко освоился в рубке «Твена». Он даже приспособился к человеческому креслу, потребовалось лишь слегка настроить ремни и фиксаторы.
– Ты хороший инженер, – сказал Гюнтер. – Но сейчас помощь требуется мне.
Когда оружейник сидел в своем кресле, ничто не выдавало его ранения. Скорей уж о произошедшем можно было судить по не выведенным до конца пятнам на кресле и вмятине на пульте – одна из «мягких» пуль все-таки прошила тело Гюнтера навылет.
– Как самочувствие? – деликатно спросил Криди. По его мнению, то, что оружейник мог самостоятельно передвигаться, хоть и с трудом, уже было чудом. Но люди, он это давно понял, любили пожаловаться.
– Ноги как ватные, в животе болит, голова тяжелая, на левой руке пальцы подрагивают… – начал перечислять Вальц. Криди участливо кивал, размышляя о том, что люди склонны заморачиваться на пустяках. Как бы они пережили настоящую травму, вроде потери хвоста, будь он у них? Наверное, рыдали бы без умолку… – И член пока не работает, – почему-то понизив голос, добавил оружейник. – Не то чтобы на борту ему нашлось занятие, но все-таки обидно.