Мысль его совсем не взволновала. Смерть походила на погружение в бесконечную тьму червоточины. Горчаков попытался вспомнить, как все это было, – и ощутил себя на броне «Твена», смотрящим в ничто.
Все сделалось вновь удивительно реальным. Он потянулся в глубины памяти – и оказался на выпускном космошколы. Ряд молодых курсантов, юношей и девушек, горящие от возбуждения и восторга лица, уставные короткие и не слишком уставные длинные стрижки, Матиас, гордо стоящий первым в ряду, не сводящая с него взгляд девушка, как же ее звали, ну да, Алена… Сам Горчаков стоял шестым, результат более чем достойный, учитывая пару ляпов на выпускных…
Он вдруг ощутил кого-то рядом. Кого-то, кого не было и не могло там быть. Пристально следящего за ним.
Это было неприятно.
И Валентин перенесся дальше, в самое детство, они играли в прятки, Валька спрятался в шкафу, место такое простое, что никто даже не подумал там искать. Простые решения – самые лучшие, сейчас Горчаков это понимал, а тогда скорее почувствовал. Он ерзал на коробках, рядом пахли кожей мамины сапоги, что-то мешало усесться поудобнее и следить через щелочку в двери за поисками – Валька пощупал рукой и обнаружил здоровенный пакет с конфетами, которые злой стоматолог ему запретил. Ага, так вот куда родители его припрятали! Валька проковырял пальцем дыру в пакете и потянул конфету за бумажный фантик. Интересно, что попадется…
«Как ты это делаешь?»
Тот, кто был рядом, по-прежнему оставался рядом. Бесплотной тенью, напряженной и злой. Вальке стало страшно.
От этого не спрятаться…
«Ты хочешь конфету?» – подумал маленький Валя Горчаков.
«Откуда ты берешь информацию, изначально ее не было в твоей памяти. Как ты это делаешь?»
Маленький Валя метнулся вперед – сквозь пролетающие годы. Бесплотная тень неслась рядом.
«Как ты это делаешь?»
Он снова стоял на броне «Твена», глядя в ничто, которое было всем. Пальцы на руках холодели.
«Я почувствовал это здесь, – ответил командир Горчаков преследовавшему его Стирателю. – Это пустота между мирами, это ничто… и все одновременно».
«Как? – жадно спросила тень. – Мне… это… надо…»
«Зачем?» – спросил Горчаков. Спросил со злостью и яростью, потому что он снова был командиром земного корвета, а не ребенком или наивным курсантом.
«Мне… нам… надо…»
Не было интонаций, но он вдруг ощутил глухую беспросветную тоску.
«Я… мы… покажем…»
И он рухнул сквозь тьму.
То, что преследовало его, теперь увлекало Валентина в глубины собственной памяти.
Теперь Горчаков стал тенью за чужим плечом.
Он стоял на вершине холма. Его тело было нечеловеческим, слишком большим и сильным, рот походил на пасть, между пальцами рук струились электрические разряды.
Перед ним стояли коленопреклоненные существа. Похожие на людей, но изящнее в сложении, с кожей цвета меди и белыми волосами. Обнаженные и напуганные. Точно такие же существа, но в громоздких броневых костюмах, с каким-то оружием в руках, кольцом окружили пленников.
Нет, не пленников, жертв…
«Нет!» – закричал Горчаков.
«Это лишь память, – пронеслось в его голове. И снова без всяких интонаций Горчаков ощутил жадное предвкушение Стирателя. – Одно из немногих воспоминаний, которое удалось восстановить во всей полноте… ощути его… пойми нас… проникнись…»
Одно из существ медленно поползло к ногам Стирателя. Рыдая, но не смея противиться.
«Я научу! – выкрикнул Горчаков. – Иди за мной!»
Он готов был на все, лишь бы не переживать то, что ему хотели показать.
Медленно и неохотно Стиратель ослабил хватку. Они вновь оказались на броне «Твена», несущегося сквозь изнанку мироздания.
«Смотри моими глазами, – прошептал Горчаков. – Просто смотри!»
Стиратель рухнул в него, ворвался, подмял под себя.
И воспоминания сотен Стирателей закрутились вокруг бесконечным кошмаром из крови, огня и боли.
Горчаков закричал.
– Не знаю, что происходит, – повторила Ксения. – Сейчас я могу разрушить всю симуляцию… но… что-то происходит. Он разговаривает с ним? Или он борется?
Она беспомощно посмотрела на Матиаса и спросила:
– Как он может бороться?
Матиас не знал. Он лишь видел, как сузились в точку, меньшую, чем след от булавочного укола, зрачки командира.
– Держись, Валька, – он положил руку ему на плечо. – Держись!
К ним подошла Мэйли, не отрывающая взгляда от Стирателя. Взяла командира за руку. Сказала:
– Не понимаю, что вы делаете, командир Горчаков, но продолжайте.
– Они – зло, – сказал Криди, ходя кругами вокруг Стирателя и явно с трудом удерживаясь от того, чтобы не впиться в него клыками. – Не сдавайтесь, чтобы вы там ни придумали…
Он сел у ног Горчакова, упершись ему в ногу мускулистым телом.
Подошла Анге – высокая, стройная, обманчиво хрупкая. Тоже опустила руку на плечо Горчакова.
– Мне будет крайне приятно оказать моральную поддержку! – с воодушевлением сказал Уолр, протискиваясь между Анге и Матиасом. – Это какой-то ритуал, или обмен энергиями, или просто символический жест?
– Символический жест, – отрезал Матиас.
– Очень люблю символические жесты, – удовлетворенно произнес Уолр. – Лючия, девочка! Символические жесты нельзя совершать наполовину!
Лючия неуверенно подошла к ним, не отрывая взгляда от Стирателя.
– Возьми командира за какую-нибудь часть тела, – дружелюбно предложил крот. – Да хоть бы и за задницу, в конце концов – это виртуальная задница!
Лючия окинула его мрачным взглядом и уперлась рукой в спину Горчакова, словно не давая тому опрокинуться.
– Я могу атаковать… – прошептала Ксения. – Я же могу сейчас атаковать, они отвлечены! Что мне делать? Ну хоть кто-то скажите, время уходит! Сейчас я слишком Ракс… мне нужен приказ!
Ян открыл рот.
Криди уставился на него.
Ян заколебался.
Адиан молча подошла к командиру и бесцеремонно положила ладонь тому на ягодицу. Кивнула Яну.
Тот помедлил секунду, но тоже подошел и опустил руку рядом с ладонью Лючии.
– Ксения! – позвал Уолр. – Насколько я понимаю людей, мы оказываем символическую поддержку нашему командиру, которая ритуально наполняет его энергией! Давайте, давайте, присоединяйтесь! Все меньше мест, куда вы можете прикоснуться, избегая конфуза!
Мир Стирателей был адом.
Когда про это говорила Ксения, Горчаков не придал ее словам особого значения. Чего только ни скажешь, оправдывая бунт и многократный перезапуск реальностей. Нет, Горчаков верил в то, что первоначальная версия человечества была… не слишком-то хорошей.
Но он не понимал, насколько она была чудовищной.
Все планы Ауран и Феол, все амбиции Халл-один, вся холодная решимость и жестокость Ракс – все это было ничто перед упоением насилием, которое пронизывало всю жизнь Стирателей… да нет, не Стирателей даже, те поневоле стали осторожнее и расчетливее. А вот люди первой цивилизации…
Горчаков отказывался это понимать.
Насилие ради насилия, смерть ради смерти, жестокость ради жестокости. Среди людей даже сейчас встречались маньяки, наслаждающиеся муками своих жертв… Но это была целая цивилизация маньяков.
Почему?
Он не мог закрыть глаза, не мог заткнуть уши. В его сознании бились воспоминания сотен личностей. Стиратели нырнули в глубины своей памяти, вновь во всей полноте переживая жестокость, пытки и предательства, которые когда-то совершали. Так завязавший с выпивкой алкоголик, внезапно сорвавшись, вливает в себя всевозможное пойло, не реагируя ни на доводы разума, ни на слова окружающих.
Горчаков понял, что сходит с ума.
Он ощутил, что где-то в глубине сознания ему начинает нравиться происходящее. Начинает нравиться ад, начинает нравиться подход Стирателей к миру, ко всем остальным.
Что это? Изначальный порок разума? Результат естественного отбора, когда десятки и сотни тысяч лет выживали самые жестокие и агрессивные?
Он подумал, что это не важно.
Валентин жил и рос в другом мире. Там, где убийство и насилие – редкая болезнь или сбой психики. Где у всего есть границы – у любого конфликта и любых интриг.
И он стал выбираться из кипящей лавы чужих кровавых воспоминаний.
Выползать, цепляясь за свое детство и юность. За вредного доктора Соколовского и талантливого Матиаса. За гордых лошадок Соргоса и нахального кота с Невара. За лучшего пилота людей – Анну Мегер. За самоуверенных кадетов, за кабинетного ученого Бэзила, за хитроумного Марка и интригана-крота Уолра. За обоих феольцев – гуманоида и симбионта.
За всех, кто был с ним на корабле, и всех, кто оставался на Земле.
И только выкарабкавшись на самый верх копошащейся кучи вопящих от возбуждения и экстаза Стирателей, он попытался упасть.
Но его подхватили.
Эпилог
Ракс появились вдвоем. И это было так же немыслимо, как Четвертая-вовне.
Два огромных планетоида висели в пространстве в отдалении (не слишком маленьком, но и не слишком большом по космическим меркам) от звезды Лисс.
Не было ни открытых оружейных портов, ни накачанных энергией излучателей.
Ничего такого, что для более примитивных цивилизаций означало готовность к схватке.
Два планетоида просто ждали, готовые обрушить огромный сектор космоса в небытие.
От планеты, которую люди сентиментально назвали Мегер А в честь погибшего члена экипажа, удалялись два корабля. Земной научный корвет «Твен» с едва-едва залатанным генератором защитного поля и научный корабль Ауран, самонадеянно считающий, что его никто не видит.
Ракс ждали.
– Мать? – спросила Ксения.
Она лежала на кровати. На губах был вкус бульона и поцелуев Матиаса. Ксения смотрела на свою руку, державшую устройство связи. Рука была тонкая, исхудавшая, она подрагивала, сжимая белый шар скрутки.
– я поражена тем что ты жива и покинула Лисс
– Ты расстроена? – спросила Ксения.
– поражена я всегда использую правильные слова говоря с примитивными формами разума