себе угрозы. Или скрывал ее до поры до времени. Впереди среди деревьев показался просвет, Максим двинулся туда, пересек поляну и остановился – в сплетении травы и веток под ногами лежали, покрытые прошлогодней листвой, остатки деревянного забора. Справа остатки «частокола» еще сохранились, их удерживал толстый ствол старой березы, дальше эстафету принимала рябина. И вокруг по-прежнему тихо, ни зверей, ни людей, слышны только птичьи голоса и шум ветра в ветвях деревьев. Максим обошел поваленный забор, сделал еще несколько шагов и остановился перед препятствием – низкой, проржавевшей насквозь оградкой. Внутри нее, на заросшем травой низком холмике, еще сохранился старый, покрытый когда-то зеленой краской памятник. Фотография на нем выцвела, надпись стерлась, а пятиконечная звездочка на вершине металлической пирамидки покосилась вместе с основанием. Максим огляделся по сторонам и везде – справа, слева и впереди он видел только заросшие травой заброшенные могилы, трухлявые прутья оград и старые памятники. Над головой захлопала крыльями, усаживаясь на старую березу, ворона, вытянула шею и надрывно закаркала над головой.
– Заткнись, зараза, – Максим поискал, чем бы швырнуть в летающую крысу, нашел отличную ветку, но передумал. Перешагнул через гнилой пенек и зашагал вперед, лавируя между старых могил. Скоро впереди показались остатки кирпичного строения, уцелел лишь фундамент и одна стена. Максим по заросшим травой грудам битого кирпича обошел развалины и снова шел по кладбищу. Здесь захоронения уже были поновее, надписи – фамилии и даты – читались отчетливо, с четких фотографий смотрели лица людей. Максим шел по заброшенному кладбищу уже минут двадцать, и никак не мог добраться до границы царства мертвых. Тишина напрягала, заставила насторожиться и сбавить шаг. Еще десять минут быстрой ходьбы, и Максим заметил, что справа деревья поредели. Он бросился туда, добежал до просеки и остановился перед рядком свежих холмиков. «Не такое уж оно и заброшенное». Максим подошел к могилам поближе, всмотрелся в табличку, вкопанную на шесте в землю: «Мартынова Ю.» Разница двух дат давала цифру «одиннадцать». Максим посмотрел на следующий холм, прочитал, что написано на табличке, и в результате вычитания получилась цифра «девять». Максим шел дальше: «Чернов Н.» – тоже девять, «Матвеева Т.» – тринадцать, «Логинова В» – десять.
«При чем здесь Логинова?» – Максим, не отрываясь, смотрел на табличку. Смотрел до тех пор, пока буквы и цифры не заплясали перед глазами и не слиплись в колючий комок. Максим присел на корточки, взял осторожно щепотку земли и перетер ее между пальцев. Она уже успела высохнуть под лучами весеннего солнца, могиле было недели две, не больше. Максим поднялся на ноги, отвернулся, но взгляд снова и снова возвращался к табличке из светлого дерева на кое-как оструганном шесте. «Логинова В., десять лет». Голова отказывалась соображать, Максим мысленно повторял про себя одну и ту же фразу. Секунды бежали очень быстро, они превращались в минуты, время летело над головой, как брошенный в мишень нож. Надо что-то делать, говорить, куда-то идти – словом, действовать, но воздух вокруг стал вязким и липким, он снова застревал в глотке, душил, и завесил туманом все в пределах видимости. Ничего не видно, не слышно, исчезли чувства и мысли, все планы развалились на глазах, да и к чему они, когда жизнь готова вот-вот оборваться… Максим оступился, и вернувшаяся боль в лодыжке напомнила о себе, вцепилась зубами в кость и сухожилия так, что он даже вскрикнул. И отошел от свежих могил на несколько шагов.
«Соберись, думай». Максим осмотрелся по сторонам. Так, те, кто похоронил здесь детей, пришли явно не со стороны оврага. И не слева – там начинается густой ельник. Значит, остается только два пути… Не оглядываясь, Максим рванул вперед, скорректировал направление движения и взял немного вправо. Промчался мимо низеньких, покрытых еще различимой краской оградок и выбежал на широкую, «центральную» кладбищенскую дорогу. Поблизости никого, все тихо, слышен только тихий ритмичный звук – то ли шуршит что-то, то ли скребется, и едва различимая музыка. Минут семь бега с препятствиями, и впереди показался забор. Основательный, бетонный без щелей и зазоров на стыках. Максим промчался вдоль него вправо, затем вернулся, отошел немного назад, осмотрелся по сторонам. Впереди, над верхушками плит видны стволы берез и лип, на их фоне поднимается тонкая струйка дыма. И за забором кто-то есть – он шарахается там, как слон, хрустит сухими ветками и бормочет себе под нос слова идиотской песенки.
– Не уходи, – попросил его Максим и бросился к кочке, единственной возвышенности у забора. За его край удалось зацепиться лишь после третьего прыжка. Помогая себе коленями и подтягиваясь на руках, Максим взобрался на вершину плиты, перевесился через нее и посмотрел перед собой и вниз. Там, за забором, была совсем другая жизнь – чисто убранный двор с дорожками, кусты, клумбы между двумя соединенными переходом серыми одноэтажными корпусами. На крыше поблескивает антенна, на зарешеченных окнах кое-где висят занавески. С левой стороны видны закрытые ворота и калитка, белый аккуратный автомобильчик на стоянке рядом. И на территории тоже пусто, зато в сарае рядом с забором явно кто-то есть. Максим спрыгнул на газон, пробежал вдоль бетонной плиты мимо костра немного назад и остановился у распахнутой двери сарая. Строение древнее, доски успели порасти мхом и лишайником, одна стена завалилась под крышу. Эту халупу давно пора разобрать по дощечке, пока она сама не рухнула и не пришибла кого-нибудь.
В сараюшке что-то зашуршало и развалилось с грохотом и треском, шум перекрыл на мгновение короткий емкий монолог, и все стихло. Максим влетел в хилое сооружение, бросился в сторону, в самую густую тень, замер там в углу. И смотрел на спину копавшегося в рассыпанном хламе человека. Тот выругался еще раз, но уже негромко, кряхтя, опустился на колени и принялся подбирать что-то с пола и швырять обратно в ящик. Максим неслышно подошел сзади, склонился над человеком и рывком одной руки за волосы задрал ему голову назад. Человек попытался заорать, но не успел – Максим согнутой в локте левой рукой уже пережал ему горло.
– Тихо, дядя, тихо, не шуми. Поговорить надо, пока только поговорить, – на ухо человеку произнес Максим. Тот не ответил, но дергаться перестал, только дышал тяжело и косился по сторонам выпученными глазами. Максим рывком поднял мужика на ноги, оттащил его назад, закрыл кое-как громоздкую дверь и толкнул «языка» к стене. Тот врезался в стену, вскрикнул и развернулся рывком. Одновременно Максим стащил с гвоздя маленький приемник и отбросил его в сторону. Идиотская музыка оборвалась, из угла доносилось только слабое шуршание и обрывки фраз.
– Ты кто? Тебе чего? У меня денег нет и телефона тоже. – Крепкий низкорослый дядька лет шестидесяти в грязной футболке и трениках не мигая смотрел на Максима.
– Конь в пальто. На вопросы отвечай и помалкивай, если тебя не спрашивают, – Максим шагнул вперед, и мужик прижался спиной к стене. Весь его вид выражал готовность делать то, что ему скажут.
– Отлично. Детдом здесь? – начал допрос Максим.
– Да, – согласный кивок головой.
– Детей много?
– Человек семьдесят, я точно не знаю, но могу спросить. – Мужик заткнулся, разглядев в полумраке выражение лица Максима.
– Я сам спрошу. Детские могилы на кладбище – кто в них? Кто похоронил их там, когда? – Мужик молчал, водил вытаращенными глазами из стороны в сторону, но колоться не торопился. Максим повторил вопрос, но ответа не дождался.
– Хорошо, я тебе сам отвечу. Дети отсюда, из детдома. Что здесь произошло? Когда? На меня смотри! – Максим говорил шепотом, но от интонации, с которой он произнес эти слова, мужику стало не по себе. А от легкого удара затылком о стену у дядьки пропала всякая стеснительность.
– Сам посуди – мы одни, нас никто не видит. Найдут тебя месяца через полтора. Я-то дверь закрою и уйду, а ты тут лежать останешься, на корм крысам. Есть тут крысы? – Максим замолчал. Сарай заволокло дымкой, в ней пропали очертания ящиков, коробок и бочек, хлам на глазах растворялся в мутной пелене.
– Зачем тебе? – пробормотал еле слышно мужик. – Как тебе разница?
– Не твое дело. Я тебе вопрос задал. Ладно, давай не так. Мартынова Ю. – что с ней?
– Болела, – в ту же секунду отозвался дедок.
– Чем? – напирал Максим.
– Да откуда я знаю – чем! Врача не вызвали, лекарств не было, медсестра потом, когда Юльку в туалете нашли, посмотрела и сказала, что все. Вечером похоронили.
– А «Скорая»? Смерть-то надо засвидетельствовать, – не понял Максим.
– Не было «Скорой»! Ее никто вызывать и не собирался, – отмахнулся дворник.
Не собирался. А зачем? В самом деле, зачем? На этот вопрос бодрый пенс не ответит, хотя и знает ответ. Но все равно продолжим.
– Ясно. Чернов, он от чего умер? – пошел дальше Максим.
– Не знаю, – горячо прошептал мужик, – ей-богу, не знаю. Вот те крест, я в отпуске был, – он перекрестился кое-как и снова уставился на Максима.
– Ладно. Логинова – у нее что?
– Эту помню, ей аборт неудачно сделали, врача вызывать не стали, решили, что обойдется…
– Что? Повтори. – Слова перепуганного пенсионера доносились как из-под воды. Мужик послушно повторил только что сказанную фразу и, кажется, добавил к ней подробностей. В сарае стало очень темно, из углов мерцали огоньки «светляков» и развалина засветилась, как новогодняя елка. Только елка не орет и не шипит, она стоит спокойно в углу и ждет окончания праздников.
– Ты чего, отпусти, ты… – Максим пришел в себя от удара. Мужик пытался высвободиться, он старался расцепить сжавшиеся на его горле пальцы, хрипел, извивался в углу и заехал Максиму коленом в живот.
– Что ей сделали? – переспросил Максим и убрал руки.
– Ты что – глухой? Аборт ей сделали, да неудачно, вот Валька и умерла! Да она все равно бы долго не протянула с таким диагнозом, как и Юлька! Им всем кранты, рано или поздно! – Мужик прикрывал горло и елозил лопатками по стене.