которые пришлось преодолеть на пути к тренировочному залу, попытались его подбросить. Мать, забегая вперед, растворила перед ним знакомо крякнувшую дверь.
Витиеватый ад, построенный протезистом для дрессировки ампутантов, был на месте, но теперь к нему прибавились еще и тренажеры. Один, занятый, мерно рокотал, и по тугому, полосато бегущему полотну ровненько шагала миниатюрная спортсменка, двигая клубнично-розовыми локотками, виляя поднятым высоко на затылок хвостиком волос. Одна нога у спортсменки была настоящая, обутая в белую, ярко мелькавшую кроссовку, другая представляла собой премиленькую культю, затянутую в сложный снаряд и завершавшуюся такой же, как на Ведерникове, полосой карбона.
«Кирочка! Можно вас побеспокоить?» — льстиво окликнул спортсменку разулыбавшийся изверг. Спортсменка сбилась с ноги, отключила хлопком ладони содрогнувшийся тренажер и аккуратно сошла на паркет. Сразу Ведерников почувствовал запах своей несвежей футболки, на которой вдобавок желтели восковые капли от утренней яичницы. Он смотрел на Кириллу Николаевну Осокину и не совсем узнавал. Волосы ее, которым студийные осветители или на все способный фотошоп придавали много фасонистой позолоты, оказались более простого, домашнего, сдобного цвета, и они жарко пушились над разгоряченным лицом, которое Кирилла Николаевна промокала вчетверо сложенным махровым полотенцем. Между измятых бровок розовела нежная сыпь, фальшиво накрашенный рот размазался и поблек, превратился в линялое пятно. В улыбке ее, обращенной ко всем вошедшим, была какая-то принужденность, вовсе ее не украшавшая.
«Ну, как успехи, моя милая?» — промурлыкал изверг-протезист, забирая двумя руками ее розовоперстую лапку, исчезнувшую в этом пожатии, будто в огромной мохнатой рукавице. «Замечательно, Роман Петрович! Вы просто волшебник!» — звонко ответила знаменитость, и в круглых глазах ее, обрамленных свалявшимися темными ресницами, блеснули слезы. «Что-то не так?» — забеспокоился изверг. «Ой, Роман Петрович, ну совсем немножко…» С этими словами знаменитость, держась за выставленную надежным бревном руку протезиста, приподняла сложно снаряженную культю в белом чулочке. На сбитой белизне из-под верхнего ремня проступал сырой кровяной сургучок.
«Ну разве так можно, моя дорогая, моя хорошая! — разволновался протезист. — Вашу необычную ножку надо беречь сугубо! Лечить ее труднее, чем обычную, ну да вы знаете. Знаете, а сами хулиганите! Разве можно сразу столько тренироваться? А ведь у вас еще сегодня какая-нибудь встреча, какие-нибудь съемки…» «Роман Петрович, кого я когда подводила?!» — самолюбиво воскликнула Кирилла Николаевна, храбро опять вставая на свой карбоновый серп и превращая гримасу боли в бодрый оскал. «Галя!» — зычно крикнул протезист куда-то в глубину помещения. Тотчас из пасмурного сумрака, укрывавшего наиболее ажурные подробности лестничного адского круга, выдвинулось пухлое, вишневой кожи, инвалидное кресло, очень солидное, прямо-таки директорское. Кресло катил человек женского пола: жирные черные брови, очень белый лоб, пробор, будто проведенный острым карандашом, обвязка гладких волос вокруг небольшой головы. «Это Галя, моя помощница», — проговорила осклабленная знаменитость в сторону Ведерникова. Представленная Галя неприятно улыбнулась, показав выпирающую изо рта бледную челюсть, затем набросила на Кириллу Николаевну голубенький халат, устроила ее в скрипучих кожаных глубинах и, присев на корточки, напоминая лягушку, быстро распустила крепления протеза. По влажному, болезненно блестевшему лицу знаменитости разлилось облегчение.
«Ну что ж, давайте теперь знакомиться!» — с преувеличенной радостью обратилась она к Ведерникову. «Кирочка, позвольте вам представить, — важно выступил вперед протезист, и Ведерников мельком подумал, что с такой бородищей незачем было надевать галстук, можно было просто заправить бороду в пиджак. — Позвольте вам представить, дорогая, это Олег, сын моей супруги. С моей супругой вы знакомы». «Да, конечно, здравствуйте!» — с живостью обернулась Кирилла Николаевна к вежливо улыбавшейся матери, причем улыбка эта, как почувствовал Ведерников, не была рефлекторным откликом на сияние знаменитости, но выражала скептический нейтралитет. Надо было теперь что-то сказать, что-то столь же нейтральное и достойное — но тут Кирилла Николаевна вдруг просияла искренне и подалась вперед, смешно дрыгнув культей, толстенькой, как дынька.
«Ой, а не вы ли тот самый Олег Ведерников, спортсмен? Неужели это правда он?» — обратилась она к напыженному извергу, и тот величаво кивнул. «Очень приятно», — невпопад вставил Ведерников. «Я про вас читала в сети и от знакомых слышала! — снова повернулась к нему лучезарная знаменитость. — Вы были легкоатлетом, прыгуном, а потом кого-то спасли, так?» «Он спас ребенка», — со значением произнес протезист, и на этих словах по маленькому лицу матери пробежала некрасивая тень. «Но вы потом куда-то пропали, — участливым тоном продолжила Кирилла Николаевна. — Я даже удивилась, помню. Сперва мне ваша история показалась совсем недавней, а потом я обратила внимание на даты. Чем вы занимались все это время? Конечно, спортом?» «Нет, не занимался, это невозможно», — тихо ответил Ведерников, глядя на белую правую кроссовку Кириллы Николаевны, что-то беспокойно растиравшую на подножке инвалидного кресла.
В эту минуту помощница Галя, сонно стоявшая в сторонке, вздрогнула и полезла в карман за ожившим мобильником. «Фонд Осокиной, слушаю вас, — проговорила она приглушенно, приложив телефон, как компресс, к плоской щеке. — Нет, Осокина сейчас занята. Пожалуйста, изложите ваш вопрос…» Бормоча все глуше, она отошла к мутно-зеленому окну и принялась там ходить, мерно кивая, нянча лицо и телефон, как если бы у нее болел зуб. Проводив помощницу долгим взглядом и тяжелым вздохом, знаменитость запахнула поплотнее ангельски-голубой халатик и поежилась. «Вот, как осталась без ноги, так все время мерзну, — пожаловалась она. — Врачи говорят, нарушено кровообращение. А как у вас, так же?» На это Ведерников молча пожал плечами, и движение это отдалось в заколебавшихся протезах, словно копивших силу, чтобы завалить Ведерникова навзничь. «Вы сказали странную вещь: невозможно, — задумчиво продолжила звезда, глядя на Ведерникова припухшими, полными сырости глазами. — Но ведь столько инвалидов тренируется! И они добиваются потрясающих результатов. А вы вообще могли бы стать нашим русским Писториусом. Ведь у Писториуса получилось!» «И у него не получилось», — все так же тихо и глухо проговорил Ведерников, чувствуя, что просто не вынесет, если его сейчас принудят комментировать и объяснять.
К счастью, помощница Галя как раз закончила свой долгий, нудно-укачливый телефонный разговор. «Кирилла Николаевна, нас немцы ждут в офисе к шести», — бесцветным голосом напомнила она, убирая мобильник и вытирая крупную белую руку о шершавую коричневую юбку с люрексом. «Протестую! — тонким голосом воскликнул протезист. — Вам, дорогая моя, необходим денечка на три постельный режим!» «Ах, Роман Петрович…» — в тихом умилении протянула знаменитость, и протезист сразу поплыл, щечки его буквально растаяли, будто два шарика клубничного мороженого.
«Так, Галочка, сейчас мы в душ, потом мою мазь, обуваемся и вперед!» — уже другим, телевизионным тоном скомандовала Кирилла Николаевна, и помощница со вздохом привычно впряглась в колесницу. «Нет, погоди минутку, — остановила ее Кирилла Николаевна. — Когда нам в следующий раз к Роману Петровичу? У тебя должно быть записано». Помощница Галя снова достала телефон и принялась листать разгонявшиеся, плывшие и замиравшие экраны. «Вот, — наконец сообщила она, придавив указательным нужную информацию, — пятница, двенадцать тридцать». «Вы ведь сможете приехать сюда в это же время? — обратилась знаменитость к Ведерникову. — Нам обязательно нужно поговорить! Вот увидите, я вас расшевелю!» «Сможет, конечно, сможет!» — поспешил ответить за Ведерникова сияющий изверг.
«Отлично, тогда до пятницы!» — Кирилла Николаевна, уже разворачиваемая, заиграла в воздухе быстрыми пальцами, вызвав ликование пыли, зажженной низким лучом пробившегося солнца. За окном деревья маленького парка блестели, будто горки серебряных и медных монеток, игрушечные автомобили один за другим выезжали с парковки, вызывая колебания одной на всех оцепенелой, густым закатным маслом залитой лужи. «В пятницу у меня не получится», — сообщил Ведерников в спину уплывавшему креслу, но его никто не услышал.
Однако встреча со знаменитостью состоялась гораздо раньше пятницы.
Ведерников пытался делать вид, что никакая Кирилла Николаевна его не волнует. Тем не менее он впервые за много месяцев попросил у Лиды горячую ванну. Спущенный в воду при помощи синенькой, липкой под ягодицами, детской качельки, сложно закрепленной на ввинченных в кафель нержавеющих скобах, он погрузился в зеленоватую полуневесомость, по которой расходились жаркие токи по мере того, как Лида добавляла погорячей. Позже, когда были втерты резко пахнувшие желтые мази, когда были размяты и запудрены присыпкой сморщенные культи, ежевечерняя любовь, давно ставшая рутиной, вдруг получилась новой, терпкой и печальной, и у Лиды распухший рот напоминал на вкус переспелый абрикос.
На другое утро, когда Лида только начинала осторожно брякать на кухне, резко зазвонили сразу два телефона: мобильник Ведерникова, погребенный где-то в куче вчерашней одежды, и домашний, по-петушиному хриплый аппарат, до этого год как молчавший. Ведерников все еще лежал в постели, то удлиняясь, то сокращаясь под распаренным тяжелым одеялом; дребезг настырных сигналов пробрал его до самых костей. Лида уже бежала по коридору, вслед ей неслась трескучая пальба масла на сковородке. Схватив увертливую трубку с базы, она сунула ее Ведерникову раньше, чем тот успел, свесившись к одежде, соскользнуть и рухнуть.
«Вы дозвонились в фонд Кириллы Осокиной», — сообщил из трубки очень формальный голос помощницы Гали. «Я вообще-то никуда не дозванивался», — просипел Ведерников, делая в сторону Лиды беспомощный успокоительный жест. «Простите, пожалуйста, Олег Вениаминович, — как ни в чем не бывало продолжила Галя, меняя регистр голоса с автоматического на полуофициальный. — Вам сейчас будет звонить Кирилла Николаевна на ваш мобильный номер. У нее к вам срочный вопрос». «Уже звонит», — буркнул Ведерников, глядя, как Лида, раскопавшая в одежде телефон, бестолково тычет мокрым кухонным пальцем в сенсорный экран.